Быть или казаться? - Сергей Львов

— Пожалуйста, будьте осторожны, когда входите и выходите.

Следующий день. Та же выставка. Такой же автопоезд. Но вагончик трясет, как по ухабам. В вагончиках грязно, неряшливо одетый водитель все время делает замечания пассажирам резким, раздраженным голосом. Динамики усиливают и голос, и злобность интонации. Переглянувшись с пожилым приезжим, мы поспешили выйти.

— Ай, нехорошо! — сказал он. — Аи, некрасиво. Не хочу ехать по такой выставке, чтобы мне все время выговор делали.

Я тоже не хотел. Люди почему‑то не любят, когда им ни за что ни про что делают выговоры. Или учат жить.

«Не видишь, что ли!»; «Сколько раз повторять!»; «Русского языка не понимаешь!»; «Чего стали» или «Чего сели»; «А вам (а тебе) чего надо!»; «Больно умные все стали!»; «Больно ученые стали!»; «Ну-ну, нечего»; «Ишь, какой нежный»; «И так хорошо будет»; «Двадцать раз вам повторять!»

А ведь можно сказать: «Доброе утро!»; «Добрый день!»; «Добрый вечер!»; «Пожалуйста, входите»; «Пожалуйста, садитесь»; «Будьте любезны, передайте, пожалуйста»; «Я пройду после вас»; «Спасибо большое»; «Благодарю вас»; «Всего доброго!»; «Скажите, пожалуйста…»

Я шел и думал, какие еще приятные слова можно оказать, обращаясь к постороннему человеку. Возле меня, резко скрипнув тормозами, остановились «Жигули». Хозяин «Жигулей», не здороваясь, небрежно поманил меня пальцем и крикнул: «Эй! Как на Алабяна ехать?»

Почему он считает, что может требовать у меня справку в таком тоне?

— Оглох? — осведомился он.

Я снова промолчал. Владелец «Жигулей» недовольно буркнул: — Ну и народ! Язык у тебя отсохнет ответить!

Я бы ответил, но от неожиданного окрика не смог сразу сообразить, как туда ехать. Впрочем, и отвечать расхотелось. Я не умею разговаривать на таком языке и не хочу учиться.

Когда таких примеров из собственного опыта и опыта окружающих и размышлений по их поводу накопилось много, я выступил по радио с беседой на тему «Осторожно — слово!». Не предлагал ничего особенного и чрезвычайного, просто советовал обращаться со словом обдуманно. Применять, например, давно выработанные и общепринятые формулы вежливости и отказаться от таких оборотов, как: «Не видишь что ли?!», «Ослеп?», «Оглох?», тем более что есть опасность действительно угодить, в человека, который плохо видит или плохо слышит. Я напоминал другие слова, приветливые, вежливые, благожелательные. И заканчивал передачу так: «Будьте осторожны со словом! Грубое — обоюдоостро и часто мстит за себя!»

На меня обрушилась лавина откликов. Радиослушатели приводили примеры, часто печальные, иногда драматические. В некоторых письмах речь шла о семьях, которые оказались под угрозой разрушения из‑за крайней грубости одной стороны. Другие слушатели приводили примеры, какой незаживающий след на годы наносит травма словом. Одна женщина рассказала, что когда она была девочкой, знакомая громко сказала про нее на улице: «Ты погляди, какая некрасивая!» Эти слова она запомнила на всю жизнь. В юности они принесли ей много горя. Она перестала смотреть в зеркало и улыбаться.

Слушатели размышляли и над другими примерами недопустимого обращения со словом. Говорили, как непозволительно комментировать физические недостатки людей. Спрашивали, хорошо ли поступают актеры, извлекая комический эффект из заикания или глухоты персонажей. Ведь эти шутки, грубо тиражированные в пересказе, наносят травму людям, которые и без того несут бремя недуга.

Большинство откликнувшихся на мое выступление соглашалось: со словом надо обращаться осторожно.

Однако нашлись люди, кого сама постановка этой проблемы привела в раздражение. Они утверждают — без грубости не обойтись и обходиться без нее не надо! Под грубостью они понимают и крайнюю ее форму — нецензурную брань. Без нее‑де и соваться нечего на стройку, в цех, в поле. Да и в домашнем быту без крепкого слова немыслимо.

Вредный вздор! Бранятся на том производстве, где не умеют ни хорошо руководить, ни хорошо работать. Бранятся в семье, где не уважают ни окружающих, ни себя. Пора перестать умиляться «соленым» и «крепким» словам. Никакие они не соленые, и не крепкие. Они грязные и пакостные.

Я уже упоминал в этой книге Бориса Ивановича Богданкова. Всю жизнь отдал он поочередно двум профессиям — помощника сталевара и рабочего геологической экспедиции на Крайнем Севере. Работал в условиях трудных. Вечернюю школу окончил взрослым человеком. Был знатоком поэзии. Любителем природы.

Познакомил я Бориса Ивановича с моим коллегой — писателем. Пошли мы вместе гулять. Мой коллега начал украшать свою речь непечатными выражениями. Борис Иванович помрачнел, замолчал, замкнулся. Когда мы расстались с нашим спутником, Борис Иванович с обидой сказал:

— Он что же считает, что рабочий не понимает другого языка?

Я сказал, что мои коллега всегда украшает беседу таким орнаментом. Борис Иванович стал избегать его общества. Надо ли говорить, что от него самого никто никогда не слышал неудобосказуемого слова?

Интересно, что письма в защиту грубости и брани либо без подписи, либо с подписью, но без обратного адреса. Анонимки или полуанонимки. Ни один из рыцарей хамства, ни один из бардов матерщины не решился защищать их с открытым забралом. Есть, значит, у этих «геройских натур» ощущение, что они ратуют за что‑то скверное. Потому и пишут свои письма, как похабщину на стенке — без подписи. Отвечать на анонимки не принято. Но в этих письмах своя философия, и об этом следует сказать несколько слов.

Под защиту грубости и хамства в них иногда подводится теоретическая основа: люди скверны, злы, подлы и иными быть не могут, а значит, на грубость следует отвечать грубостью, на зло — злом, на подлость — подлостью.

Вежливость в представлении защитников грубости непременно маскировка неблаговидного поведения, лицемерия и подлости.

Тысячелетиями человечество вырабатывало способы выражения благожелательства, благодарности, извинения, сочувствия, внимания. Они вошли в народные традиции, обрели глубокий этический и социальный смысл.

Бывает, что внешняя вежливость маскирует внутреннее равнодушие или даже недоброжелательство. Но это — исключение, и оно не дает оснований проклинать вежливость.

В житейском обиходе, в некоторых книгах, иногда на сцене и на экране утверждается представление, что вежливость, воспитанность, сдержанность, обходительность — прикрытие отрицательных качеств личности. Напротив, грубость, беспардонность, нахрапистость — это‑де выражение личности сильной, незаурядной, искренней, проявление таланта, который имеет право на такое выражение своей самобытности.

Бывает и так, что о грубости говорят, как о защитной броне нежной, ранимой души. На самом деле, как мы знаем по личному опыту общения с грубиянами, за грубостью и хамством, как правило, ничего не скрывается, кроме грубости и хамства!

Есть люди, считающие душевную ранимость блажью, пагубной чувствительностью. Вот горестное письмо молодой женщины. Муж любит и ее, и дочку, и дом. Все, казалось бы, хорошо. Но он груб. Свои чувства выражает так, что жене с ним вообще говорить не хочется. С дочкой шутит так грубо, что она плачет. Тогда он ругает жену: изнежила дочку! Он‑де не просто произносит при дочери бранные слова, он закаляет ее для будущей жизни!

Неведомый мне молодой человек — любящий муж и отец, но матерщинник — болен крайней степенью эмоциональной глухоты и неграмотности. В представлении тех, кто придерживается подобных взглядов, воспитывать детей вежливыми, не браниться при них — значит услышать в будущем их неудовольствие.

И вот уже женщина тревожится, не слишком ли приветливой, не слишком ли вежливой, не слишком ли доброй воспитала дочку, не помешают ли ей эти качества в будущем! Хорошее письмо хорошей женщины… Ей не хочется приучать дочку к грубости, приучать ее в прямом и переносном смысле действовать локтями… Что сказать ей в ответ? Воспитанность, душевная красота, культура, доброта никогда не бывают избыточными.

И вот другое письмо. Оно, казалось бы, перекликается с только что пересказанным, но, по сути, глубоко отлично от него. Мать пишет, что старается воспитать своих детей вежливыми, обходительными, приветливыми. Вот и прекрасно! Но давая им эти уроки, она (так написала в письме) внушает детям, что за пределами родного дома они ничего подобного не встретят, выйдя в окружающий мир, непременно окажутся среди людей грубых, невежливых, невоспитанных. Конечно, когда ребенок становится взрослым и выходит в самостоятельную жизнь, ему приходится со всяким сталкиваться. Но заранее противопоставлять свой собственный идеальный дом скверному окружающему миру — значит воспитывать двоедушие, подозрительность, недоверие ко всем окружающим. Внешне корректное, по видимости интеллигентное письмо, но как же грустно читать его концовку: «Такова жизнь!»