Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин

Осторожно, убедившись, что его никто не видит, он поднялся на киловую гору, к даче. Здесь было тихо и знойно. Внимание Денисова привлекли стрекозы. В огромном количестве они с шумом метались по сторонам.

Внизу, у спасательной станции, несколько цыганок рекламировали свой традиционный товар — румяна, тушь, знакомство с обозримым будущим. Клиентов явно хватало. Наступал обеденный час, от кафе до забора тянулась очередь.

В доме Роша, напротив, движения не чувствовалось, залитая солнцем площадка у входа была пуста. Обстановка была знакомая: ржавый якорь, фонарь. Кое-где на деревьях виднелись желтые плоды, по цвету напоминавшие абрикосы. В соседней даче на балконе красилась женщина, она не обратила на Денисова никакого внимания. С моря, от Карадага, шел катер — красный с белым.

Денисов осторожно спустился во двор, обогнул дом. Машины на месте не было. Роша все еще не вернулась из поездки. Под деревьями, где рядом с дорожкой ржавело несколько металлических кроватей, висел гамак. Дерево, которое Денисов сверху принял за абрикосовое, оказалось в действительности яблоней.

Он приоткрыл дверь в мастерскую.

«Тиски, акваланг. Якорь. Еще один… Ланц в рукописи только раз упоминает дом. Выходит, ни разу не спускался к даче! Именно Волынцева дача и миллионы старухи Роша никогда не интересовали!…»

Свисавшие канаты у входа напоминали свалявшуюся шерсть грязно-белого пуделя.

Одно из окон, выходящее в сад, оказалось забранным металлической решеткой. Против окна виднелись книжные полки. Денисов рассмотрел несколько старинных, с золочеными обрезами томов Брокгауза и Ефрона, на столе деревянную шкатулку. Боковые стены скрывали тяжелые шторы.

«Видимо, это комната художницы… — подумал Денисов. — Возможно, в ней есть старый тяжеленный сейф, ключ от которого она всегда носит с собой…»

Он отошел от окна. Синие, шире обычных, тела трепещущих стрекоз мелькали на солнцепеке.

«Непонятная активность…» — подумал Денисов.

Он нажал кнопку звонка — пронзительный звук повис в пустом доме, звонок работал идеально.

Терраса заканчивалась площадкой, Денисов подтянулся, забросил ноги, через секунду уже стоял наверху. Его внимание привлекла застекленная веранда.

«Интересно, где родственник Роша хранит коллекции? -подумал Денисов. — И был ли среди его трофеев пистолет испанского производства?»

Приглядевшись, он увидел внутри двери, по одной с каждой стороны помещения. В простенке между ними висели старинные большие часы, рапира, а выше — два скрещенных пистолета, похожих на дуэльные.

«Ночью все здесь будет выглядеть иначе… — подумал Денисов, отходя, мысленно расставляя вокруг ориентиры. — Все по-другому».

Заостренным носом дача словно правила в море, площадка напоминала открытую палубу, здесь тоже был якорь. Корабельная цепь, снасти.

Внизу, как и накануне, у пункта с пожарным инвентарем кружили добродушные псы; посудомойка несла к свалке очередную стопу битых тарелок.

Пожарный багор, упоминавшийся в записках Ланца, был на месте.

Денисов спустился на писательский пляж. Под навесом, в тени, было много свободных мест; не снимая сорочки, он присел на топчан.

Даже тут было полно взволнованных стрекоз, он никогда не видел их в таком количестве, они метались, как потревоженный осиный рой.

«Важные события внутривидовой жизни или предчувствие перемен? — подумал Денисов. — Может, активность солнца?»

Люди вокруг, напротив, вели себя спокойно. Рядом сосед массировал шейные позвонки. Две молодые девушки в купальниках шептались о чем-то тихо-тихо с внешне безразличными лицами. Надо было быть глухонемым, чтобы что-нибудь понять, читая по их губам, как с листа. Но они понимали и старались не смотреть на двух ожидавших их парней в джинсах и майках «Мальборо». Те тоже совещались. Вся их тайная жизнь шита была белыми нитками.

— Добрый день. — Денисов поднял голову. Веда была не одна, с привычной компанией. — Не возражаете, устроимся впереди вас?

На пляже было полно мест, но Веда оказала ему честь. Была ли в том благодарность за то, что страхи, которые пришли с ним, мгновенно рассеялись? Дань ли профессии, диктовавшей образ жизни, отличный от всех?

Спутники поздоровались преувеличенно любезно, не исключая Зубарева. Денисов кивнул. Он знал, что уступает по части приветливости и хороших манер. И может держаться просто и раскованно только со своими.

Солнце хмурилось, и небо не было прозрачным, как с утра: в нем словно носился мелкий истолченный песок. Похожее на парусник облако гнало к берегу низко, почти над головами, скоро оно должно было заставить пригнуться всех, кто находился на пляже. Было тихо, только что-то поскрипывало в морском велосипеде, правившем к берегу, да прибывала волна.

Компания говорила на темы, связанные с непознаваемым, необъяснимым.

— Я читал об этом у Парнова… — сказал кто-то, имя это Денисов знал. — Они берут двенадцать четных знаков и двенадцать нечетных, меняют произвольно местами, и медиум должен расставить их по местам…

— Бред.

— Не скажи! Раз военный комплекс интересуется — значит, есть смысл!

Денисов вспомнил рукопись, Ланц писал:

«Издалека я видел, как у корта собирается их компания -короткий, как гриб, — сценарист или драматург; инфантильный с розовыми щеками, в очках — филолог; наконец, тоже высокий, тоже в очках, самый невзрачный, казавшийся наиболее простым и понятным, а на самом деле — философ, знаток древней «кабалы»…

— Привет!

Похрустывание гальки, на которое Денисов не сразу обратил внимание, исчезло. Приветствие относилось к компании, сидевшей с Ведой.

— С приездом!…

Денисов увидел незастегнутые сандалии, загорелые мужские ноги, шорты, наконец упругий, круглый живот. Мацей — в обычной своей униформе, с детской красной фуражкой на голове — на этот раз был не один. Женщина, стоявшая с ним, кого-то напоминала. На ней были туго обхватившие ее шорты, майка, белая панамка с видами Гамбурга. Серые глаза за стеклами выглядели смущенными, несколько раз она оглянулась, словно кого-то искала.

«Наталья Кирилловна Ширяева, — Денисов узнал ее. -«Легитим», «Законная»… «Анастасия»!»

Компания пришла в движение, мужчины встали.

Денисов наблюдал. Ширяева и Веда разговаривали как люди, успевшие обменяться новостями.

— Ночуешь у Сусанны? — спросила Веда.

— Не хочу. Никто не жил — боюсь, в доме все-таки сыро.

— Значит, у меня. А Николай? — Денисов понял, что Веда интересуется родственником художницы.

— Мне кажется, махнет в Судак, к своей пассии. Последний вечер!

Ширяева снова оглянулась, на долю секунды Денисов задержал ее взгляд — рассеянный, вместе озабоченный. Может, она действительно надеялась встретить кого-то на писательском пляже, в Коктебеле, в день приезда?

«Волынцева?!»

Этим человеком, однако, никак не мог быть молоденький сержант, с которым Денисов познакомился в первый день пребывания в Доме творчества. Сержант уже некоторое время, стоя у входа, пытался обратить на себя внимание московского оперуполномоченного.

Денисов понял. Выбрав удобный момент, поднялся, пошел к выходу.

Начальник милиции вел прием. Когда Денисов вошел, он заканчивал разговор с парнишкой-отдыхающим. Неулыбающийся, черноволосый — парнишка был похож на палестинца, несмотря на явное «оканье» и «ч», близкое к «ц».

— У хозяйки две дочери, обе незамужние, деликатные, тактичные… — говорил он. — Но чувствую — попадаю в зависимость. Давят. А в Свече жена, ребенок. Хочу уйти -паспорт куда-то исчез…

«О, эти скромные дети наших хозяев!…» — подумал Денисов. Несколько минут он сидел тихий, еще не пришедший в себя после встречи на писательском пляже.

Он ничего не решил, но уже знал, что прибыл в Коктебель удивительно кстати.

«Все, кто был в мае, все здесь. Ситуация повторилась. Без Волынцева, но с участием оперуполномоченного!»

Электроника в кармане слабо пискнула.

— Я поговорю. — Лымарь записал адрес. — Постараюсь помочь…

— Спасибо. — Парнишка пошел к дверям.

— Ты просил Пашенина узнать, кто поменял звонок на даче Роша? — спросил Лымарь, пользуясь минутой, пока, кроме них, в кабинете никого не было. — Тут не ясно. Художница человек всеми любимый и уважаемый. Ей несут все необычное — старые картины, книги, дары моря.

— Так.

— Кто-то заметил, что на двери старый дребезжащий звонок. Поставил новый.

— Давно?

— В мае. Перед ее отъездом.

— Что за человек?

— Не помнит.

— Она жаловалась на старый звонок?

— Нет! Но все видели, что он ни к черту. Конечно, ты мог бы сам с ней поговорить. Но я не стал бы этого делать. Поверь. Я давно имею дело с творцами. Их женами, детьми… Тут надо такт. Привычку. Можешь взволновать — и весь приезд насмарку! Не напишет и строчки… — Денисов вспомнил бесстрастно-вежливую женщину-регистратора Дома творчества. Отсюда все и начиналось: «Их нельзя беспокоить!»