Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле - Радек Рак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они идут и идут, а вокруг только голые деревья и ветреницы, море бели и зелени, сладко пахнущее, дурманящее, аж голова кружится. И когда они входят в самое сердце леса и в самое сердце весны, Слава кладет руки на грудь Якуба и говорит:
– Сегодня я научу тебя быть не тем, кто ты есть.
Шеля хочет ответить, что ведь каждый – только тот, кто он есть, и как бы он ни старался и как сильно ни обманывал, никем, кроме себя, быть не может. Об этом ведь говорят все сказки и предания, которые он слышал от Старого Мышки и собственной матери – давным-давно, когда все было свежим и безгрешным.
Так он хочет ответить, но не отвечает. Во-первых, потому, что он уже молодой мужчина, а молодые мужчины не верят, что жизнь – это сказка, а во-вторых, потому, что Слава не любит, когда с ней кто-то не соглашается. Поэтому он спрашивает только:
– Кем я должен стать?
– Оглянись вокруг. Что ты видишь?
– Лес. Лес и лес.
– Тогда ты станешь лесом.
Сказав это, Слава целует Якуба в губы. Она целует его спокойно, но настойчиво, словно хочет его проглотить. Якуб тонет в этом поцелуе и начинает постепенно уменьшаться. С каждым мгновеньем его все меньше и меньше, почти совсем нет.
И когда он становится маленьким, совсем крохотным, как буковый орешек, он перестает быть Якубом. Он погружается в сон, в безопасную тьму земного чрева. Дни и ночи пролетают над ним, и он, ни о чем не подозревая, погружается сам в себя – спит. И все же, пусть крохотный и неподвижный, он чувствует дремлющую в нем силу и тайну жизни. И когда весеннее солнце согревает землю, эта скрытая сила в нем приходит в движенье, стремясь покинуть пределы твердой скорлупы. Она крутится, ерзает в нетерпении, наконец она уже не может уместиться в Якубе и начинает прокладывать себе путь, повинуясь зову солнца. Ибо жизнь – это стремление к солнцу. Якуб раскалывается на две половины, приподнимаясь на молодом стебле над безопасной землей. Испуг длится, однако, недолго, ибо он осознает, что уже перестал быть пустой, трухлявой скорлупой, что он превратился в яркий, сияющий зеленью побег, что он выпустил уже два липких листочка, а следующие уже ждут внутри и через некоторое время также пробьются на свет. Якуб скидывает пустую скорлупу, которая больше не является им, ибо следует без сожаления отказываться от прежней жизни и прежнего себя, ведь невозможно вечно жить в скорлупе. Остаться в скорлупе – означает сгнить и стать пищей для червей. Поэтому он торопливо выпускает лист за листом и поднимается вверх. Ночи по-прежнему прохладны, но его согревает тепло, исходящее от ближайшего дерева, бука-отца или бука-матери. Он не замерзнет.
Наконец наступает время созревания весны, когда родительский бук также выпускает листья. Дни в лесной чаще становятся тенистыми и знойными, старые деревья забирают свет для себя. Якуб задыхается возле бука-отца, хочет вырваться из заботливых ветвей бука-матери, которая поит его водой, что сама собрала, и защищает от ветра, града и заморозков, которые неизбежно наступят в мае. В то же время она не позволяет Якубу расти и становиться взрослым деревом.
Сменяются времена года, но Якуб так и не поднялся выше лесной подстилки. Весна за весной, осень за осенью, год за годом. Якуб, не выше цветка ветреницы, обрастает толстой крепкой корой и отважно держит десяток бледных листочков. Он питается призрачным светом, просачивающимся сквозь кроны старых деревьев, водой, сочащейся из душистой лесной земли, и темной неприязнью к своему родителю.
Так проходит сорок и более лет. Якуб узнает, что такое холодная зима. Такая зима наверняка сковала бы соки в его теле, если бы его кора уже не огрубела, не стала бы твердой корой зрелого дерева. Мягкий покров снежного пуха не позволяет ему расколоться пополам от мороза, что часто случается с не в меру разросшимися деревьями. Он также знает, что такое страх быть съеденным оленями и сернами, и вечно голодными зайцами. К счастью, он надежно укутан снегом и слишком мал, чтобы животные обратили на него внимание.
Но однажды наступает освобождение. Оно приходит вместе с молодой весенней грозой на Зеленые святки, когда дни уже очень длинны. Вдруг раздается шум, как от резкого порыва ветра, наполняя весь лес, в котором растет Якуб. И будто вспыхивают языки пламени, разбегаясь потом по всем деревьям. Стихия грохочет и бьет молниями, гнев небес катится по миру. Все великие просторы леса падают на колени и падают жертвами ненасытным богам дождя и грома. Буки, и дубы, и лиственницы, и прочие деревья, растущие в тенистых ущельях, оврагах и балках, в молодняках и камышовых зарослях, над ручьями и прудами, в густых дебрях и перелесках, прилегающих к человеческому жилью, и занесенные сюда ветром черемухи, терн и березы, сосны и ольхи, – все, что только растет в лесу, несет на языках огня великое дело разрушения.
Все это длится недолго, а для деревьев еще короче. И когда после огня приходит шелест легкого ветерка, а с этим шелестом – солнце, столько солнца, сколько еще никогда не было, Якуб уже все знает. Бук-отец лежит рядом, разбитый молнией, и он мертв, хотя все еще зелен, так как деревья не умирают быстро и легко. Но это не имеет значения. Имеет значение только свет, который после падения большого дерева льется с неба животворным потоком.
Якуб устремляется вверх, пускает ветку за веткой. Быстрее, быстрее, потому что не он один давно ждал смерти родителя. Те из его братьев, которых буря слишком рано лишила власти и заботы отца-матери, растут быстрее, но и легче становятся жертвами плесени, насекомых, диких животных и засухи. Но немолодой уже Якуб хорошо укоренился и умеет распоряжаться водой. Поэтому молодые умирают, а он, крепко вросший в землю и покрытый толстым панцирем коры, живет и растет. Дальше вверх и дальше вглубь. Да.
До того, как он вырастет до размеров своего родителя и даст плоды, пройдет еще полвека. Лиственницы и сосны перегонят его быстро, очень быстро, но Якуб насмотрелся уже на мир и знает, что предназначение этих деревьев – безумно жить, внезапно умереть и
