Заговор генералов - Владимир Понизовский

Утро, как и вчера, было хрусткое и солнечное, сияющее. Улицы заполнял народ. Проносились рычащие автомобили: и роскошные "клеман-байяры" с великокняжескими штандартами, и грузовики с вооруженными рабочими и солдатами.

Дорога на Выборгскую была для Антона полна воспоминаний. В пятом году здесь, у моста Александра II, в том вон доме, где жил его однокурсник, Путко сбрасывал студенческую куртку, переодевался в старое, еще дедово пальтецо, напяливал его же картуз, натягивал яловые сапоги и вышагивал через мост уже не Антоном, а Мироном. Под этим именем его знали рабочие с Металлического, члены кружка.

Давненько не перебирался он на ту сторону... Сейчас Неву припорошил снег. Ветер сдувал его, обнажая сверкающий лед. Наденька зябко куталась в кацавейку, а ему и в подбитой рыбьим мехом шинели почему-то не было холодно.

Вот и Выборгская сторона. Арсенальная. Высокий забор дровяного склада. Того самого. В сумерках они находили лаз в заборе, - вот и он, доска так и висит на одном гвозде, Антон попробовал, сдвинул и поставил на место, пробирались по одному на склад, располагались на бревнах меж башен поленниц, и начинались их долгие беседы. Он запомнил запах этих бесед запах свежераспиленно-го и разрубленного дерева, сосновых досок и березовых поленниц. Живой, душистый запах!.. Только сейчас впервые подумал: а его разговоры с Петром, Цвиркой и другими солдатами на батарее как бы продолжение тех бесед с металлистами за этим забором. Те же главные вопросы. Те же ответы. Только с коррективами, которые внесло время. Будто тянется неразрывная нить через годы...

Здесь же, на Арсенальной - вон в том скособочившемся домишке, - жил дед Захар, слесарь с Металлического, секретарь подрайонного комитета партии. В его доме, за теми подслеповатыми окнами, в горнице, Леонид Борисович Красин и сказал Антону, что комитет утвердил его членство в Российской социал-демократической рабочей партии. Это было уже в седьмом году, после истории с Камо и после освобождения Ольги. А вскоре, перед отъездом за границу, он опять побывал на этой улице и услышал, проходя мимо вон той скамьи, что накануне фараоны схватили деда Захара. Уже в Париже узнал: старый слесарь погиб на каторге. А дом стоит. И те же заклеенные цо трещине стекла в окнах...

Как далеко ковылять с костылем!.. Вот уж не представлял, что такие расстояния он когда-то одолевал за считанные минуты. Наконец они добрались до Металлического. Но заводские ворота и двери проходной оказались запертыми. Этого Путко не ожидал. Остановил парня, на вид заводского:

- Послушай, почему все заперто?

- Ты чего, чудо-юдо, с луны свалился? Бастуем!

- А где все?

- Тама! - парень махнул рукой в сторону Невы.

- Послушай, может, знаешь ты Ваню Горюнова из котельной?

- Не-е, я из механического.

- Тогда Степана Севастьянова - длинный такой, рябой.

- Степан? Рябой? - вытаращил глаза рабочий. - Так ого ж еще перед войной заковали в кандалы - и по Владимирке!

- А Виталия Караваева? Он тоже из вашего цеха.

- Откель ты взялся? С четырнадцатого года он на фронте.

С последней надеждой Антон спросил:

- Где тут у вас комитет? Партийный, эсдековский. Или ячейка.

- Какой ишо комитет? - настороженно поглядел парень. - Все тама! - И снова неопределенно махнул в направлении мостов.

- Кого вы ищете? - Наденька притопнула замерзшими ногами. - Может, я пособлю?

"Откуда тебе знать? Ты тогда еще под стол пешком ходила..." И вдруг вспомнил:

- Твой брат, старший, он не на этом заводе работает?

- Сашка? Нет, на "Айвазе".

- Он дома?

- Не знаю. Они тоже бастуют, и все там, на Невском. А может, и дома.

- Сведи меня к нему.

- Вот хорошо-то! - обрадовалась она. - Мы тут рядом живем!

Антон не мог понять, чему она так обрадовалась. Наверно, замерзла. Он почему-то думал, что Надя живет в городском доме, в одной из тех многооконных краснокир-пичных казарм, которые тесно обступили прямые улицы рабочих районов. Оказалось, изба, да еще мазаная, беле-пая, с резными карнизами и наличниками на окнах, с редкими для Питера ставнями.

- Прямо украинская хата!

- Так моя ж мамо хохлушка, - отозвалась девушка. Изба была просторная, комнаты чисты, ни соринки.

Иконы и зажженная лампада в горнице, в красном углу; расшитые петухами рушники. Но тут же и буфет, какая-то литография в золоченом багете, фото усачей разных возрастов и женщин в подвенечных платьях - за стеклом, в одной рамке. Самовар. Пяльцы в углу. Выпирающий бок русской печи... Странное смешение украинского и севернорусского, деревенского и городского.

Вышла женщина. Молодая, однако ж лицо ее все мелко иссечено морщинками. За этой паутиной угадывалась былая красота. Женщина была очень похожа на Наденьку.

- Познакомься, мамо! Это... - девушка запнулась. - Антон Владимирович, раненый из нашего лазарета.

Женщина жалостливо глянула на его костыль:

- Заходь, солдатик, будь ласка! Ты с якого фронту?

- Антон Владимирович - офицер, поручик. Георгиевский кавалер! выделила Наденька.

Мать смутилась, ссутулилась:

- Проходьте... Извиняйте...

Из соседней комнаты выглянул мальчуган. Уши торчком, глаза вытаращены. Те же ямочки на щеках.

- Мой младший братишка, Женька, - ласково сказала девушка. Порылась в кармане, достала кусок сахару. - Держи гостинец!

Скинула кацавейку, помогла Антону снять шинель, начала хлопотать:

- Сейчас самовар раздую!

- А где старший, Александр? - напомнил он.

- Як з утра усвистев... - мать подперла рукой щеку, горестно разглядывала гостя. - Гутарил, к пив дню звернется...

После чаю Надя сказала:

- Мамо все хворает... Ты иди, мамо, я сама! Прибрала, помыла. Вернулась. Села на диван, сложив ладошки меж колен. Замолкла, не зная, чем занять гостя. А его и не надо было занимать. Ему было хорошо. В этом тепле. В этом уюте, в ухоженности жилища, где во всем чувствовались женские руки. Сверчок цвиркал за печкой. И вышел, потянулся на все четыре лапы, зевнул во всю пасть и разлегся на половике пушистый дымчато-рыжий кот.

- Хотите, я вам сыграю? Я умею на гитаре. Девушка выбежала в соседнюю комнату, вернулась с гитарой, повязанной синим бантом. Перебрала струны. Запела:

Мы дети мгновенья... Вся жизнь коротка. Год новый, год старый - Не все ли равно?..

- Не надо, Наденька, это не ваше.

Она грустно посмотрела на него. СИвела глаза:

- Могу и другую:

Бушевали волны в море, Ели гнулись на земле, Мы летели на просторе На воздушном корабле...

Путко не ожидал, что у нее в песне такой голос - глубокий, наполненный чувством, куда более зрелый, чем ее бесхитростная, простенькая душа. Залюбовался ею. Так любуются картиной неизвестного, не удостоенного славы художника, вдруг приметив ее в зале среди огромных полотен и обнаружив очарование, открывшееся только тебе.

- Что вы так смотрите, Антон?.. - она робко отбросила его отчество.

Он не успел ответить. В сенях затопали. В комнату вошел, подперев потолок, парень. Не надо было и спрашивать - кто: одно лицо с девушкой и ее матерью.

- А мы как раз тебя ждем-ждем! - с облегчением сказала Наденька. - Это и есть мой Сашка!

- Ну, братцы! - парень отшвырнул на скамью рукавицы. - В городе такая кутерьма! Меня послали в комитет за листовками - и назад!..

Он запнулся. Оглядел Антона:

- А ты, солдат, кто такой будешь? Но свататься пришел случаем?

Звонко рассмеялся.

- Дурак! - оборвала, даже притопнула ногой Наденька.

- Мы зараз одного ва-ажного такого заарестовывали, - не обращая внимания на гнев сестры, продолжал он. - Сенатор аль министр какой бывший, не знаю, из комитета указали. Старый хрыч, плешивый. Мы с морячками к нему: так, мол, и так, извольте бриться! А он трубку к уху приставил: "Что слышно у вас новенького? Не хотите ли покурить? Рекомендую вот енти сигары!.." Мы решили: "Чокнутый!" Оказывается, он думал, что мы пришли звать его на заседание сената.

Парень снова засмеялся.

"Кажется, он-то мне и нужен", - радостно подумал Путко.

2

С почина, сделанного Щегловитовым, министерский павильон Таврического дворца, тут же метко окрещенный "павильон арестованных министров", стал быстро заполняться: привели бывшего премьера Штюрмера, затем жандармского генерала Курлова, градоначальника Балка, отца-учредителя черносотенного "Союза русского народа" доктора Дубровина, бывшего министра внутренних дел Макарова, бывшего военного министра, оскандалившегося Сухомлинова. Посланный к нему на квартиру наряд рассказывал потом, что генерала нашли в спальне под периной. Последний из предводителей охранной службы, министр внутренних дел Протопопов, пришел арестовываться сам: не вынес страха ожидания. Тщедушный, искривленный от паралича и ужаса, он впрыгнул на ступени дворца, обратился к первому встречному:

- Вы - студент? А я - Протопопов. Я желаю блага родине и потому явился добровольно. Препроводите... куда нужно.

При обыске дома у Протопопова обнаружили целый склад съестных припасов - более тридцати окороков, штабели консервов, мешки крупчатки. Продовольствие передали в распоряжение Совета депутатов.