Характерные черты французской аграрной истории - Марк Блок

Серв также живет обычно на держании. На этом основании он подчиняется тем же обычаям, что и все жители, независимо от их положения. Но он подчинен, кроме того, особым правилам, вытекающим из его собственного статуса. Серв — это прежде всего виллан, но это еще не все. Хотя он и унаследовал старое название римского раба (servus), он вовсе не раб. По правде говоря, в капетингской Франции рабов практически больше не существовало. Тем не менее обычно считалось, что серв несвободен. Дело в том, что понятие свободы или, если угодно, отсутствия свободы, постепенно изменило свое содержание. Эти изменения раскрывают само развитие института рабства. Впрочем, разве социальная иерархия была когда-нибудь чем-либо другим, кроме системы коллективных воззрений, изменчивых по самой своей природе? В глазах человека XI—XII веков свободным является только тот, кто избавлен от всякой наследственной зависимости. Таков виллан в узком смысле слова, для которого перемена держания означает перемену господина. Таков военный вассал; неважно, что на практике он почти всегда связан с тем бароном, под знаменем которого служил до этого его отец, или что после смерти своего первого господина он клянется в верности одному из его потомков (если он не сделает этого, он потеряет свои фьефы). Юридически взаимные обязательства вассала и его сеньора определяются торжественным договором, оммажем, который соединяет только двух человек, причем этот договор заключается добровольно и скрепляется вложением рук в руки. Серв, напротив, является сервом определенного сеньора еще в утробе матери. Он не выбирает своего господина. Следовательно, для него нет никакой «свободы».

Для обозначения серва служили и другие характерные названия. Его охотно называли homme propre (собственным человеком сеньора), или, что почти равноценно, его homme lige, или homme de corps. Эти названия вызывают мысль о сугубо личной связи. На юго-западе (институты этого края, часто весьма отличные от институтов других провинций, еще мало известны), вероятно, издавна можно было стать сервом только в результате простого факта жительства на некоторых землях; таких людей называли serfs de caselage. Эта ненормальная практика подтверждает вывод, к которому мы приходим и на основе других признаков: система личных отношений (серваж и вассалитет являются лишь одним из ее аспектов), несомненно, имела на значительной части территории юга меньшее распространение, чем в центре и на севере. Повсюду в других местах (несмотря на отдельные попытки сеньоров установить такой порядок, когда поселение на некоторых землях неизбежно должно сопровождаться принятием звания серва) связь сервов с сеньором осталась именно «телесной» (corporelle). С самого рождения серва и даже самим фактом его рождения эта связь была связью «по плоти и кости», как сказал впоследствии юрист Ги Кокиль[81].

Таким образом, серв был наследственно прикреплен именно к человеку, а не к держанию. Не нужно смешивать его с колоном поздней империи, от которого он довольно часто происходит по крови, но с которым совершенно не схож по своему положению. Колон, будучи в принципе человеком свободным, то есть, согласно классификации того времени, стоявшим выше раба, был по закону наследственно прикреплен к своему хозяйству; он был, как говорили, рабом не человека (это превратило бы его просто в раба), но вещи — земли. Неуловимая фикция, совершенно чуждая здравому реализму средневекового права, к тому же она могла иметь практическое применение лишь в сильном государстве. В таком обществе, где существовало множество сеньориальных юрисдикции, а над ними не было никакой верховной власти, эта «вечная» связь человека с землей не имела никакого смысла. Юридическое сознание, избавившееся, как мы видели, от пережитков, не видело никаких оснований сохранять это понятие. Раз уж человек ушел, кто его схватит за шиворот? Кто тем более заставит нового господина, возможно уже принявшего его, вернуть его обратно{78}? Мы имеем довольно много определений серважа, сделанных судами или юристами; до XIV века ни одно из них не упоминает среди характерных признаков этого состояния прикрепление к земле в какой бы то ни было форме. Несомнено, сеньоры были жизненно заинтересованы в том, чтобы обезопасить себя от бегства населения, и не стеснялись при случае силой удерживать своих держателей. Часто двое соседних сеньоров обязывались друг перед другом не предоставлять убежища беглецам. Но эти постановления, находившие свое оправдание в повсеместной власти бана, применялись по отношению к вилланам (называвшимся свободными) в такой же мере, как к сервам. Вот лишь два примера из многих. Монахи Сен-Жан-ан-Валле (Saint-Jean-en-Vallée) и монахини Монмартра заключили договор, в котором обязались не принимать в Мантарвилле (Mantarville) и Бург-ла-Рэне (Bourg-la-Reine) «серbob и других людей, кем бы они ни были», из Сен-Бенуа-сюр-Луара (Saint-Benoît-sur-Loire), a также «сервов и госпитов Парижского собора богоматери». Точно так же, когда мессир Пьер де Донжон заявляет, что постоянное жительство является строгой обязанностью для всякого, кто будет держать землю в Сен-Мартен-ан-Бьер (Saint-Martinen-Bière), он нисколько не заботится о том, чтобы отметить юридические категории среди подданных, которых касается этот приказ{79}. Уход серва настолько мало изменял его правовое положение, что иногда он определенно предусматривался заранее: «Я дарю святому Мартину, — говорит в 1077 году сир Галеран, — всех моих сервов мужского и женского пола из, Ноттонвилля (Nottonville)… на таких условиях, что, если даже кто-либо из их потомства, мужчина или женщина, отправится в другое место, близкое или дальнее, в другую деревню или в бург, в укрепленный или неукрепленный Город, он, тем не менее, будет связан с монахами теми же узами серважа»{80}. Когда серв уходит, то в отличие от виллана (вышеприведенный текст, а также многие другие ясно свидетельствуют об этом) он вовсе не разрывает этим свои цепи. Если он устроится в другом поместье, то по отношению к своему новому сеньору он будет отныне обязан обычными вилланскими повинностями. Но по отношению к своему старому господину, которому продолжает принадлежать его «тело» (corps), он по-прежнему будет нести повинности серва. Будучи обязан феодальной помощью обоим сеньорам, он, если это имеет место, платит талью дважды. Таково было по крайней мере право. Практически же многие из этих беглецов терялись в массе бродячих людей. Но сам принцип не подлежит сомнению. Существовало только одно законное средство разорвать столь крепкую связь: торжественный акт освобождения.

Какие повинности и юридические ограничения связаны с той зависимостью, в которой находится серв? Вот самые распространенные из них.

Сеньор (даже если по отношению к другим держателям он лишен права высшей юстиции) является единственным судьей своего серва по уголовным делам, где бы последний ни жил. Это приводило к усилению политической власти сеньора и приносило ему довольно ощутимые выгоды, ибо право судить весьма прибыльно.

Серв может брать жену (или крепостная — мужа) только среди сервов того же сеньора; эта мера должна была обеспечить господство сеньора и над детьми серва. Иногда, однако, парень или девушка настойчиво просили и добивались разрешения жениться или выйти замуж вне сеньории (formarier). За деньги, разумеется. Это еще одна статья доходов.

Сервы, мужчины и женщины, должны платить сеньору ежегодную подать — шеваж (chevage). Снова выгода, впрочем, довольно незначительная, так как главное назначение этого поголовного налога состоит в том, чтобы свидетельствовать о состоянии серважа.

В некоторых случаях (или в некоторой степени) сеньор наследует серву. Развились две различные системы наследования. Первая встречается главным образом на крайнем севере и представляет собой почти полнук> аналогию с обычаями, широко распространенными как в Англии, так и в Германии. Согласно этой системе, в случае смерти серва сеньор получает небольшую часть его наследства: лучшую вещь из движимого имущества, лучшую голову скота или же очень небольшую сумму денег. Другая система, называвшаяся обычно правом «мертвой руки» (mainmorte), является специфически французской и, кроме того, наиболее распространенной в нашей стране. Если у серва остаются дети (постепенно вводится ограничение — если дети жили вместе с ним), сеньор не получает ничего; если же остаются только непрямые родственники, то сеньор забирает все. Отметим, что обе системы предполагают наследственность держания, которая установлена обычаем столь же прочно для серва, как и для виллана (кроме исключительных случаев), поэтому в хартиях сервы обычно называются владельцами наследственных имуществ (heredes). Словом, каков бы ни был принятый способ взимания, доходы были или очень малы, или очень нерегулярны. Земли было еще слишком много, а рабочих рук не хватало для того, чтобы несколько участков земли были бы для сеньоров (которые к тому же, как мы увидим далее, переходили к ликвидации собственных доменов) соблазнительной добычей.