Битвы по средам - Гэри Шмидт

— Это совершенно уникальный проект для средней школы, ничего подобного мир ещё не видел, — закончил мистер Ковальски и сел за свою парту. На нас он по-прежнему не смотрел. Просто сел, закурил и принялся жадно втягивать в себя дым. Все свои бумаги он запихнул в папку.

Ошеломлённые члены совета принялись переговариваться, восклицать, несколько человек захлопали, но не мистер Бредбрук. Поскольку богам суетиться не пристало.

Отец повернулся и взглянул на меня в упор. Красный, почти багровый, едва сдерживая гнев, он отчётливо прошипел:

— Холлинг, твоя работа?

Я молчал.

— Думаешь, это игра? На кону престиж компании «Вудвуд и партнёры», от этого контракта зависит моё и твоё будущее. Признавайся, что ты натворил?!

Он говорил тихо, но таким голосом, который грозил большой бедой. Я по опыту знал, что через пару минут отец будет не шептать, а орать. Так что можно готовиться.

Но, положа руку на сердце, мне было всё равно, что и как он скажет.

Потому что до меня внезапно дошла страшная правда.

Я олух, почище Ромео. Он по сравнению со мной просто гений.

Только сейчас я понял, чем занималась Мирил в День святого Валентина, пока мы с ней пили колу в «Уолворте». Она шпионила! Выведывала нашу семейную тайну! А я выложил ей всю подноготную про отцовский проект! Об острую скалу разбей ладью, поломанную бурей! И дай мне склянку с ядом! Я такой глупец, что, пожалуй, выпью его, как Ромео. С меня станется. Я идиот и сволочь. Ничем не лучше Микки Мантла.

Я вскочил и заплакал в голос, как первоклашка.

— Холлинг! — угрожающе произнёс отец уже более громким шёпотом.

Я пулей вылетел из зала.

Отец вернулся домой таким же багрово-красным и не рассказал, как прошёл его доклад. Возможно, для начала он потребовал, чтобы соперник предъявил чертежи, а потом обвинил мистера Ковальски в плагиате — в использовании чужих идей. Идей компании «Вудвуд и партнёры». Нет, прямо в лоб не обвинил, а как бы предположил. Ну, отец умеет излагать так, будто ему ведомо нечто — уж он-то знает, но не проговорится. А потом он наверняка доказал им, что мистер Ковальски обязан отозвать обновлённую версию проекта, потому что это совсем не тот проект, который прошёл все предыдущие этапы конкурса. Так честные бизнесмены не работают. Да, думаю, он гнул свою линию до конца, только багровел с каждой минутой всё больше.

Доведись вам присутствовать на этом заседании, сами бы убедились, что архитектура — это поле брани. И мой отец умеет пускать кровь не хуже Макбета.

Февраль на Лонг-Айленде — никакой месяц. Он сам не может решить, куда приткнуться, к зиме или к весне. Остатки снега превращаются в грязно-бурую комковатую кашу, а потом в жижу, которая течёт вдоль улиц, забивая водостоки. Прошлогодняя трава отсырела, потемнела. Да всё вокруг отсырело, будто наш остров окунули в тёмную воду и он никак не просохнет. А по утрам всегда серо и холодно.

Между мной и Мирил погода установилась точно такая же: сырая, тёмная, бурая, грязная, серая, холодная. Мы друг на друга даже не смотрели. На следующий день после заседания попечительского совета мы держались как можно дальше друг от друга, а на большой перемене она убежала на улицу раньше всех, хотя обычно предпочитает оставаться в классе. На хор она вообще не пошла, поэтому я стоял один за нашим пюпитром и вытягивал партию сопрано для мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках. А когда миссис Бейкер велела нам разбиться на пары для составления схем предложений и собиралась, как всегда, посадить меня с Мирил-Ли, я сказал, что пересяду к Дугу Свитеку. В пятницу дела шли точно так же: сыро, темно, буро, грязно, серо и холодно. Мирил пришла в школу в солнцезащитных очках, хотя солнца не было и в помине. Миссис Бейкер попросила её снять очки в помещении, но выяснилось, что Мирил выполняет предписание врача и он велел ей не снимать очки. Возможно — до конца учебного года.

Всех в классе это страшно развеселило. Кроме меня.

Пока они смеялись, я смотрел в окно.

К следующей среде я написал для миссис Бейкер сочинение по «Ромео и Джульетте»: как в этой пьесе Шекспир приоткрывает нам, что значит быть человеком.

Начал я так:

Шекспир часто приоткрывает нам, что значит быть человеком. Например, в «Ромео и Джульетте» он предупреждает, что нельзя быть очень доверчивым, нельзя доверять людям.

А закончил так:

Если бы Ромео не познакомился с Джульеттой, всё у него сломилось бы хорошо. Но их свели звёзды, а против звёзд не пойдёшь. Они познакомились, а потом у неё возникла куча планов, о которых она даже не потрудилась ему рассказать, и в результате он принял яд и умер. Это хороший урок нам на всю жизнь.

Всё это я понял благодаря Мирил. Если бы она не сделала то, что сделала, я бы так и не разобрался, что именно хотел нам сказать Шекспир, о чём предупредить и что значит быть человеком.

Я сдал сочинение, и миссис Бейкер тут же его прочитала. Дважды.

— Значит, — медленно проговорила она, — вы полагаете, что, убив себя в конце пьесы, Джульетта поступила правильно?

— Да, — твёрдо сказал я.

— Понятно. — Миссис Бейкер положила моё сочинение в папку и отодвинула на край стола.

В отличие от Джульетты Мирил и не подумала заколоть себя кинжалом. Когда я в тот день вышел из школы, она стояла у ворот. Поджидая меня, она так долго топталась на куче колотого льда, что лёд превратился в кашу.

— Я не виновата, — сказала Мирил.

— Чего ты тут вообще делаешь? Ты же в собор Святого Адальберта уехала.

— Я просто показала ему твой рисунок, потому что ты очень красиво нарисовал. Я не знала, что он использует эту идею.

— Ага, поверил.

— Честное слово! Правда!

— Как скажешь, Мирил. Правда так правда. Только ты рассказала ему про проект моего отца, всё-всё, что я говорил, до последнего слова. А через два дня он выставляет проект с новой начинкой — фасад прежний, а внутри всё как в нашем проекте! Но ты к этому никакого отношения не имеешь!

— Я не говорила, что не имею. Я говорила, что не знала, что он так поступит.

— Так я и поверил! Знаешь, тебе эти чёрные очки надо до конца жизни носить! Когда глаз не видно, врать намного проще.

Мы долго стояли молча. Потом Мирил сняла очки и кинула куда-то мне за спину.

Наверно, она хотела швырнуть их мне в лицо.

Кинула и — ушла прочь.

Но я успел увидеть, почему все последние дни она ходила в школу в тёмных очках.

Я подобрал очки и сунул себе в карман.

В тот вечер мне всё время мерещилось, что эти очки летят над моей головой. Снова и снова. И я представлял покрасневшие от слёз глаза Мирил. Снова и снова.

На следующий день Мирил вовсе не было в школе. А я то и дело посматривал на её пустую парту.

На большой перемене я пошёл в библиотеку и написал ещё одно сочинение по «Ромео и Джульетте».

Начал я так:

Шекспир часто приоткрывает нам, что значит быть человеком. Например, в «Ромео и Джульетте» он предупреждает, что очень трудно одновременно любить и свою семью, и девушку Джульетту.

А закончил так:

Если бы Ромео не познакомился с Джульеттой, они жили бы до сих пор. Но нужна ли им такая жизнь? Об этом Шекспир и призывает нас подумать.

В конце дня я вручил новое сочинение миссис Бейкер. Она его тут же прочитала. Дважды. Затем достала из папки, которая так и лежала на столе, мою предыдущую работу и бросила в мусорную корзину, а новое сочинение положила в папку и, убрав в стол, взглянула на меня.

— И что вы теперь намерены делать? — спросила она.

В тот вечер я взял семьдесят девять центов, оставшихся от Дня святого Валентина, добавил туда доллар из суммы, выданной на неделю родителями, и купил на эти деньги две колы и розу в упаковке с ленточкой. Держа всё это в руках, я позвонил в дверь — и открыл мне сам мистер Ковальски.

— Ты — мальчик Вудвудов, верно? — Он, похоже, очень удивился.

— А Мирил-Ли дома? — спросил я.

Он раскрыл дверь пошире, и я вошёл. Поколебавшись, он кивнул на лестницу:

— Её комната наверху.

Поднимался я медленно. И чувствовал на себе его взгляд, но не оборачивался. Зачем ему знать, что я чувствую на себе его взгляд?

Я постучал.

— Уходи, — сказала Мирил, не открывая двери.

Я снова постучал. И услышал, как, резко отодвинув стул, она встала и подошла к двери.

— Сказала же… — произнесла она, распахнув дверь, и осеклась. Даже рот не закрыла.

— Я тут подумал… вдруг ты пить хочешь, — проговорил я.

Она так и стояла с открытым ртом.

— Хочешь?

— Что?

— Пить.

— Хочу. — Она кивнула, глядя на бутылки с колой у меня в руках.

Я вручил ей одну бутылку и достал из кармана открывалку. Обожаю чпок и шипенье, которое издаёт бутылка колы, если её аккуратно открыть и начать потихоньку выпускать газ, не позволяя пене подняться до края горлышка. Когда я слышу эти звуки, сразу представляю, как можно сидеть рядышком с тем, кто тебе дорог, пить колу, а рядом лежит роза, а ещё я представляю Ромео и Джульетту — как они идут куда-то рука об руку и говорят друг другу: «Какие же мы олухи!» И ссоры — как не бывало. Вот о чём я думаю, когда слышу, как открывают новенькую, чистенькую бутылку колы.