Эти настоящие парни - Олег Белаковский

Игра со сборной Перу перенесена с 18 на 20 февраля. В чем дело? А вот в чем – Старостина и Качалина пригласили в советское посольство. Посол, человек вежливый и корректный (как и положено быть послам), встретил руководителей команды очень приветливо и тоном человека, которому не совсем удобно вмешиваться в чужие дела, передал им просьбу президента Перу: провести игру 20 февраля, ибо в этот день местные неофашисты собираются провести свое очередное сборище. Игра может отвлечь народ от фашистской манифестации.

– Надо так надо! – отвечаем.

Меняем установленный распорядок и режим дня. Перестраиваемся.

…Громом аплодисментов встретил стадион появление наших ребят. Они несут развернутое знамя Перу, и восторженные овации сопровождают их шествие. Потом было фотографирование, приветствия. Исполнение нашего и перуанского гимнов. Весь стадион пел свой национальный-гимн.

А потом была игра, закончившаяся вничью. 0: 0.

Сказывалась жара. Усталость сказывалась. Сказывались и ошибки. Боюсь, что часть из них уже носила хронический характер…

…Разлука с домом и это треклятое солнце выжигает внутри какие-то пустоты. В пустоты вливаются апатия и скука. Старостин и Качалин прекрасно чувствуют состояние ребят. И находят выход.

В один из свободных дней в гостях у наших ребят были перуанские артисты. Они исполнили несколько народных песен, и очень быстро возникла между нами обоюдная душевная теплота. Пели вместе «Катюшу» и цыганские романсы, весело и непринужденно болтали. Перуанские артисты недавно гастролировали у нас в стране и в полнейшем восторге от нашей публики. Приятная, теплая встреча, скрасившая нам дающую себя знать усталость…

А вечером смотрим фильм «Секс в семейной жизни». Практически это фильм-лекция. Тема: чудо любви. Авторы фильма пытаются разъяснить зрителю, что к чему, как должна вести себя женщина и как должен вести себя мужчина, чтобы любовь была крепкой. Вышли из кинотеатра «сексуально подкованными».

Шел в гостиницу и вот о чем думал. Хорошо сделанный фильм на эту тему ничего порочного в себе не несет. И в общем-то это хорошо, что в последнее время тема полового воспитания и интимная сторона супружеской жизни становятся темой серьезного разговора с молодежью. Игра в кокетство, эдакая запоздалая стыдливость, когда речь идет о подобных вещах, лишь разжигают нездоровое любопытство, и если что и плодят, то прежде всего дремучее невежество. Что может быть отвратительнее «монашески развратного воображения»? Это Герцен.

Попробуй, как врач команды, имеющий дело со здоровенными молодыми парнями, закрыть глаза на эти проблемы?

Захожу в номер к Качалину. Гавриил Дмитриевич склонился над записной книжкой и делает в ней какието пометки.

Поднимает голову и вдруг спрашивает меня:

– Какими основными качествами, по-вашему, долж на обладать женщина и какими качествами должен обладать мужчина?

Неожиданностью вопроса я не обескуражен. Потому что для меня здесь нет неожиданности. Этот интеллигент, эрудит и психолог способен думать широко, думать обо всем сразу, потому что то, что есть его профессия, есть сама жизнь в такой же степени, в какой сама жизнь есть дело, которому он служит. Эти парни, эти характеры пришли из жизни и со временем уйдут в большую жизнь, и тот отрезок времени, который каждый из них и они вместе проводят с ним, их тренером, – тоже часть общего мироощущения и от того, насколько органично «вписывает» он свои педагогические и чисто профессиональные принципы в общий жизненный орнамент, зависит его успех как тренера и педагога. Мягок. Тактичен. Требователен. Все в соразмерности и пропорции истинного интеллигента. Этим он напоминает Бориса Андреевича Аркадьева. И может быть, Качалин есть Качалин, потому что, внося в книжечку результаты матчей, он может вдруг отвлечься и ответить на свой же вопрос:

– На мой взгляд, женщина должна быть щедрой и смелой. Мужчина – сильным и добрым.

Отвлеченность? Ничуть. Когда с ребятами мы смотрим, мягко говоря, эротические фильмы, позиция их тренера имеет немаловажное значение. И фильмы с Джеймсом Бондом не вызывают у того же Алика Шестернева ничего, кроме иронической улыбки, потому что его руководитель и педагог вкладывает в понятие «сильный мужчина» совсем иной смысл, чем авторы фильма…

Беспокоит меня Асатиани. Он чувствует себя неважно. У него небольшая интоксикация. На разминке сидел вялый, ко всему безучастный. Когда я спустился к завтраку, его за столом не было. Поднялся к нему в номер. Лежит ничком на кровати. Грустный, какой-то испуганный, вот-вот заплачет. Заставил его подняться, умыться, подбодрил его, рассмешил анекдотом. Он повеселел, улыбнулся…

К завтраку спустились вместе.

Да, все-таки они для меня еще мальчишки. Ну что из того, что многим из них по 22–23 года, что некоторые женаты и имеют своих детей, что «мы в их время» и т. д. и т. п.?

А вот я вижу другое. Им подчас нужна почти материнская забота. Им нужна человеческая поддержка. Особенно в трудные минуты. Во время трудных игр. Во время трудных поездок. В ситуациях житейских и всех прочих. Вот что им надо. И никто меня не в состоянии переубедить в этом.

Я постоянно чувствую потребность сделать для них все возможное и все невозможное. И этой потребностью я счастлив. Это та нужность, та необходимость, без которой жизнь утрачивает свой смысл.

Здесь я на минуту откладываю в сторону записную книжку и вспоминаю встречу, которая произошла через несколько лет после этой поездки, когда я работал уже с хоккеистами. На одном из чемпионатов мира я спросил своего коллегу, врача сборной Финляндии, почему чаще всего я вижу его в баре, а не с ребятами? Он пожал плечами:

– Здоровые парни. Иногда после игры подмажу, подклею. А вообще они ко мне почти не обращаются…

Подмажу, подклею… Мне стало как-то не по себе от такой трактовки обязанностей врача спортивной команды…

Обычно перед сном я просматриваю вечерние газеты. «Португалия. Рабочая солидарность…» «ФРГ. Маневры НАТО…» «Вокруг света. В Латинской Америке и Африке невиданная засуха. Есть жертвы среди населения…» Мир стучит в мою тишину. Стучит и кричит мил лионами судеб. «Сальвадор. 21 июня 1980 года…» Двадцать строчек петитом: «Дерзкую операцию провели сальвадорские патриоты. Захватив несколько радиостанций, они передали по их каналам обращение к народу с призывом начать всеобщую забастовку…»

Сальвадор. Как вспышка. Как удар хлыстом. Как глаза в упор.

И уже не до сна. Память возвращает меня вновь к той последней моей поездке с нашими футболистами по странам Латинской Америки. К Сальвадору.

Сальвадор. Где это? Конец света. Сальвадор. Красиво и таинственно. Как «марка страны Ганделупы»…

Но в феврале 70-го мы уже кое-что знали о нем.

В играх чемпионата мира, который через несколько месяцев должен был начаться в Мексике, мы входили с ним в одну подгруппу. Из Перу мы летели в Сальвадор. Это знакомство. Это разведка. Сальвадор. Красиво и таинственно.

– Послушайте, это правда, что мы первые, кто из Советского Союза переступит границу Сальвадора?

– Говорят, страна в состоянии войны с Гондурасом?

– А это еще где?

– Наверное, рядом, если что-то не поделили.

– А кто у власти?

– Хунта.

– А что это за птица?

– Приедешь – увидишь…

Значит, наших нет. Значит, мы – первые. Ну что ж, сыграем. А почему бы и не сыграть?

…Она встретила нас у трапа самолета. Эта самая хунта. Темно-зеленая. В белых касках и с белыми ремнями. Стояла, расставив ноги в тяжелых башмаках.

В руках – американские автоматы. Каски тоже американские. Мысли под касками, наверное, тоже. Солдаты стояли по обеим сторонам узкого прохода, по которому нам предстояло пройти от самолета до аэровокзала. Линия оцепления прогибалась под нажимом многотысячной толпы. Мы шли по узкому проходу и смотрели поверх касок на кричащую, размахивающую руками толпу. Мы не знали испанского, но отлично понимали эти два слова, поднятые в воздух мощью тысяч глоток: Viva Rusia!

Толпа напирала. В воздухе вздымались крепкие сжатые мозолистые руки. Мы продолжали идти. Мы улыбались, и нам отвечали улыбкой.

А потом случилось это. Над толпой, над нами, над солдатами вдруг закружился какой-то желто-розовый вихрь. Тысячи листовок посыпались на толпу, на нас. И навстречу листовкам тянулись тысячи рук. Ловили, хватали на лету, и листовки мгновенно исчезали за пазухами мужчин и женщин. И те, в касках, тоже ловили эти листовки. И было потешно смотреть, как солдаты смешно подпрыгивали на месте, боясь быть унесенными и раздавленными толпой, пытались схватить растопыренными пальцами розовый ветер. Вот уж действительно была потеха. Поди-ка поймай вихрь…

…Прошло десять лет. Вот она лежит передо мной, эта листовка, сохраненная мною, как самая дорогая реликвия того бесконечно долгого турне. Мне очень хотелось бы, чтобы читатель представил ее себе. На одной стороне – портрет Ленина на фоне знамен, плывущих над колоннами демонстрантов. Внизу надпись: «100 лет со дня рождения В. И. Ленина». Внизу слева: «40 лет Коммунистической партии Сальвадора».