Перуновы дети - Валентин Гнатюк

– Пойдём омоемся в озере, – сказал он мальцу.

Войдя в избушку, собрал небольшую котомку, и Светозар понял, что на обратном пути они зайдут в Священную рощу.

– Навестим отца Велимира, – подтвердил Мечислав, – стар он, силы уходят…

Отправляясь в путь, он снял пояс с мечом, перевязался бечёвкой и прихватил посох с резной рукоятью, отполированной долгими прикосновениями. Обучая Светозара ратной науке, Мечислав сам будто молодел, на время забывая о старых ранах, но потом начинала ныть натруженная нога, и он заметно хромал, так что приходилось прибегать к помощи посоха.

Покряхтывая и припадая на правую ногу, старый воин следовал за Светозаром по тропинке, ведущей к лесному озеру.

Зеркальная гладь кристальной чистоты приняла их в свои объятия.

Мечислав, скользя по ней, с каждым неторопливым, но сильным гребком старался изгнать из себя усталость. Он чувствовал, как ноющая боль будто растворяется в прохладных объятиях воды, как во всё тело вливается волшебная сила озера и сам он становится неотъемлемой частью и водного царства, и звенящего леса, и могучего ласкового Купалы. Согласованность движений, и сливающееся с ним дыхание, и животворящая упругость воды имели завораживающую силу: они возвращали радость и бодрое состояние духа.

В Светозаре же молодая сила, благодаря живой воде лесного озера, вскипала бурным ключом. Он шумно нырял, плескался и громко ухал. Затем, быстрыми саженками доплыв до середины, резко изогнул гибкое тело и исчез в глубине, а через несколько мгновений, попав в струи холодных источников у дна, выскочил свечкой, со смехом резвясь и барахтаясь.

Старик, омывшись, вышел на берег. Два синеватых рубца выделялись на его теле: один шёл по правой ноге наискось через колено, второй – на спине, на уровне нижних рёбер. Одевшись, он сел, прислонившись спиной к вербе, и стал наблюдать за весёлым барахтаньем мальца. Всё происходило как обычно, но внутри расплывалось тёмное пятно беспокойства. Не сегодня завтра! Неужто всё погибнет? Перуна не станут боле почитать и забавы его запретят. Идолов бросят в реку или в огонь. Не содрогнётся боле слобода и сама земля Русская от воинских кличей ясуней – сынов Солнца. Нового бога привёз князь Владимир. Бают люди: в реку всех загоняют силой дружинники, а потом кресты на шею надевают и именами чужеземными нарекают, а кто супротив – огнём да мечом казнят. Как недобро начинается сия вера! Княгиня Ольга её первой приняла: хитрая жена была, властная, новая вера ей в том подспорьем служила. Одначе Святослав остался твёрд и верен обычаям пращуров. Храбр был и лёгок, ходил, как пардус, и много воен провёл, И возов за собой не возил, и котлов, и мясо не варил, А только тонко нарезал конину, или зверятину, или говядину и, на угольях запекая, ел, И шатра не имел, а потник стелил и седло под голову клал, И все воины его такими были [10].

Это Мечиславу было ведомо не из чужих уст, сколько пришлось ему бок о бок сражаться вместе с князем и делить все тяготы походной жизни.

Старый воин всё больше погружался в реку воспоминаний. И вот уже не золотистый отблеск воды в жаркий день плясал перед ним, а белый искрящийся снег вздымался серебряной пылью под копытами резвых коней, и лохматые северные ели простирали свои лапищи над головами всадников.

День был погожий, солнечный и морозный. Дружинники ехали, весело переговариваясь и подтрунивая друг над другом. Мечислав загляделся на следы волка и не успел вовремя пригнуть голову, задев островерхим шлемом еловую ветку, которая тут же щедро осыпала его и лошадь снегом, что вызвало новый повод веселья у спутников.

– То Мечислав нарочито шелом надел, чтоб деревьям не кланяться, – сказал кто-то из свиты князя.

Мечислав один из всех под накинутой на плечи шубой был одет в кольчугу со стальными нагрудными пластинами и на голове имел шлем. О том, что князь едет на охоту и велит сопровождать себя, узнал, когда Святослав с небольшой свитой уже собрался выезжать со двора. Мечислав в это время в полном боевом снаряжении показывал молодым гридням премудрости владения мечом, легко отбиваясь сразу от четверых раззадорившихся юношей и доказывая, что побеждать можно не только числом. Времени на переодевание не было, он успел только снять наручи, поножи и захватить самострел. Боевой меч в ножнах остался висеть на поясе.

От лесной свежести, яркого солнца и мороза, приятно бодрившего тело, на душе у Мечислава было так же легко и весело, и он подыгрывал сотоварищам, отвечая:

– Ничего вы в охоте не разумеете! Я коль и не попаду стрелой в сохатого, так горя мало, набычу голову, и пойдём мы с ним бодаться, у него рога, а у меня вона какой шишак!

Все опять засмеялись.

Два молодых гридня были высланы вперёд, проверить, всё ли в охотничьей избушке готово к приезду князя.

Дружинники, переговариваясь, вспоминали недавний удачный поход на Оку и Волгу, как дрались с хазарами, как брали Белую Вежу. Так незаметно добрались до места: к затерянному в лесной чаще небольшому бревенчатому домику, обнесённому бревенчатой же оградой. Ворота были распахнуты, но никто их не встречал.

– Верно, наши гридни мёды лесные после скачки отведывают, так что и позабыли, зачем посланы, – попытался шутить кто-то.

Однако никто даже не улыбнулся. А когда подъехали ближе, то и вовсе умолкли. В нескольких шагах от ворот лежал, разметавшись на окровавленном снегу, один из гридней, без шапки, шубы и охотничьего снаряжения. Несколько человек бросились к нему, увязая в сугробах, остальные схватились за оружие, настороженно оглядываясь в поисках ответа на столь наглое злодейство. Гридень был ещё жив, но рубленая рана на груди была так глубока, что не оставляла никакой надежды. Он узнал своих сотоварищей и сумел прошептать обескровленными губами лишь одно слово: «Нурманы…» – после чего умер.

Святослав сжал зубы так, что на скулах обозначились желваки. Мечиславу было известно, что князь не жалует нурманов. В нём текла кровь варягов-русь, отчаянных ободритов-рарожичей, что сыздавна сражались с нурманами на берегах Варяжского моря, а потом крепили Новогородчину, когда дед Рарог-Рюрик пришёл с дружиной и всем родом на княжение по решению Гостомысла и старейшин. При дворе отца Игоря в Киеве было множество варяжских военачальников, посланников, бояр и придворных. Была и варяжская дружина, что храбро сражалась бок о бок с киянами, – всё то были свои варяги-русь, хотя встречались и нурманы, что присягнули на верность Киеву и служили князю. После смерти отца в тереме добавились почитаемые матерью византийцы, хитрые, двуликие и коварные. Не желая ссориться с ней, Святослав старался поменьше бывать в Киеве и проводил основное время в боевых походах, расширяя границы Руси. За два лета он покорил грозную Хазарию, а потом пошёл на Дунайскую Болгарию и сел в Переяславце-на-Дунае.

Неожиданная осада Киева печенегами заставила князя воротиться. Изгнание степняков, потом смерть княгини Ольги задержали Святослава. Нынешним кратковременным посещением новгородских земель он хотел убедиться в прочности северных кордонов и набрать добрых новгородских ратников в своё войско для укрепления в Болгарии. Русских воинов он ценил превыше всего, справедливо полагая, что наёмник, служащий за плату или долю в добыче, никогда не будет драться за Русь до последнего вздоха, как это могут делать только истинные защитники родной земли. А наймит, он и есть наймит: всегда может уйти от одного хозяина к другому, который посулит больше. К тому же в северных землях ещё был крепок славянский дух и пращурская вера. Приверженцев христианства в своём войске Святослав с некоторого времени стал искоренять беспощадно. С их появлением начался «разброд», ослабление порядка, и военачальники вознегодовали, требуя изгнать «визанских изменников» из своих рядов, поскольку они прогневили богов русских, и от этого следуют неудачи и большие потери в сражениях. Когда же Святослав узнал о тайном сговоре христиан, подбивавших его воинов перейти на службу к византийцам, и что во главе заговорщиков стоял его двоюродный брат Улеб, князь рассвирепел так, что не пощадил Улеба и покарал его собственной рукой. А в Киев отослал отряд с повелением уничтожить там христианские церкви, а византийских пресвитеров изгнать из Русской земли. Святослав помнил, как карал в своё время греков его дед, Олег Вещий, прибивший свой щит к вратам Цареграда.

Осмотрев избушку, дружинники доложили князю, что в живых никого не осталось. Главный охотничий и его подручные были порублены и исколоты. Второй гридень лежал там же с рассечённым лбом. Не пощадили и собак: их трупы стыли на снегу, видимо, верные стражи пытались защитить хозяев. Все припасы: мука, тук [11], мясо, крупы, мёд, шкуры и оружие – исчезли. От ворот в сторону уходили следы полозьев нескольких саней и множество конских копыт.