Перуновы дети - Валентин Гнатюк

– Что за нурманы? – вопрошали друг у друга дружинники.

– Да мало ли их нынче бродит, – с горькой досадой заметил Мечислав. – Может, служили кому, да домой возвращаются. Либо нанял кто из воевод, а они по пути решили запасы разбоем пополнить. Нурманы, душа из них вон! – заключил дружинник.

Из-под нахмуренных бровей Святослава блеснули молнии. Он сжал рукоять меча, с которым никогда не расставался, кованого из особой стали по фряжскому секрету, так что он мог одинаково хорошо рубить железо и брить голову, и сказал негромко, но с необычайной силой в голосе:

– Настигнем.

– Княже, – спросил один из спутников, – может, за подмогой послать, их вон сколько… Втрое супротив нашего, ежели по следам судить…

– А хоть вдесятеро! – рыкнул Святослав. – Никому не дозволено на нашей земле хозяйничать, тем паче таким… – Он не договорил и выбросил правую руку вперёд: – По коням! И да поможет нам Перун!

Снова летят крепкогрудые кони, вздымая снежную пыль, пляшут и рассыпаются искрами солнечные лучи, только нет больше веселия на лицах воинов. Перед их очами – изрубленные мечами сотоварищи, для которых сей дивный день превратился в вечную ночь.

Кони мчались, почуяв силу яри своих седоков. Норманнов настигли скоро. Те беззаботно катили в санях и трусили верхом, довольные лёгкой добычей. Услышав конский топот, даже не подумали о погоне. Приближающихся всадников было мало, вооружены по-охотничьи, да и одеты просто: в шапки, шубы да дохи. Вожак норманнов, рыжебородый громила Дерик, глядя на них, раздумывал: пропустить сих случайных всадников или положить тут в лесных сугробах на подкормку оголодавшим волкам.

Однако всадники, обойдя обоз, сами перекрыли дорогу: молодой, с висячими усами – впереди, рядом с ним широкоплечий ратник постарше в боевом облачении.

– Кто таковы будете? Куда идёте? – властно и коротко спросил молодой.

Старый норманн, сидевший рядом с Дериком в санях, перевёл вопрос руса. Дерик откинул медвежью шубу, встал во весь свой немалый рост. Ему явно не понравился тон и поведение молодого русина. Презрительно смерив его взглядом, расправил грудь и, для убедительности сжав рукоять большого меча, бросил толмачу:

– Скажи этому самоуверенному мальчишке, что перед ним сам Дерик Рыжий со своими доблестными воинами, каждый из которых стоит десятка таких выскочек, как…

Он не успел закончить своей высокопарной фразы.

– Послушай меня ещё раз, рыжий боров и вся твоя волчья свора разбойников, – заговорил вдруг предводитель русов на нурманском языке, вкладывая в каждое слово чужой речи силу и ненависть, – куда б вы ни шли, я, князь Руси Святослав, повелеваю сложить оружие и следовать за мной до града Нова, где будете преданы суду за невинно пролитую кровь людей русских. Коли ж нет, покараны будете на месте рукой моей и моих соратников безо всякой пощады, все до последнего!

Норманны, поражённые безмерной наглостью молодого руса, молчали, приходя в себя. Никто из них не знал в лицо князя Святослава, но были наслышаны о его храбрости, искусстве в рукопашных схватках и многих победах. Они представляли русского конунга зрелым мужем громадного роста, в великолепных золочёных доспехах с двуручным грозным мечом. Этот же рус совершенно не походил на соответствующий образ: среднего роста, голубоглазый, с прямым носом и длинными усами, но без бороды. В плечах широк, но станом гибок и строен. Никаких признаков особой силы и могущества. Да и в одеянии его, и на конской сбруе не было великолепия, надлежащего, по их мнению, владыке столь великой и богатой державы.

Растерянность норманнов постепенно стала переходить в злорадное веселье. Горстка русов без доспехов и шлемов, за исключением трёх-четырёх, одетых в кольчуги, осмеливается угрожать им, свободным сыновьям северных фиордов, чья работа всегда состояла в том, чтобы лишать других жизни. Кроме старшего сына, получавшего всё отцовское наследство, остальные знали, что должны стать воинами и получить добычу где-то в других странах и землях, заслужив или завоевав там право на собственные владения и имущество. Поэтому стычка с русами, несмотря на то что один из них выдавал себя за грозного конунга, показалась просто смешной. Только Дерик, самый опытный воин, всегда знавший, как следует поступать, отчего-то затягивал время. Ему неоднократно приходилось нападать на превосходящего числом врага, и он всегда действовал быстро и решительно. Однако вот так, средь бела дня, малым числом, да ещё и предупредив о своих намерениях – это было неслыханно. Его обострённое чутьё не улавливало ни страха, ни сомнения в рядах этих безумцев. Напротив, их лица казались почти спокойными, а глаза смотрели куда-то вдаль поверх голов. Дерик до сего времени не бывал на Руси и не знал, что чувство боли и жажду мести за убитых товарищей русы умели превращать в силу Прави, могучую, неодолимую для чужеземцев силу, представлявшую собой крепчайший сплав любви и ненависти, единения с пращурами и богами, Отцом Сварогом и Матерью Сырой Землёй, с Триглавами Великими и Малыми. Он не знал, что сила эта давала им возможность побеждать в сражениях с многократно превосходящими силами противника, как было это сотни и тысячи лет назад. И как будет через несколько лет, когда греки выставят против десятитысячного войска Святослава почти стотысячную рать, и русы не только не дрогнут, но и заставят греков позорно бежать. Ничего этого не знал Дерик, и потому исполнился лютой ненависти за дерзкие слова и рванул из ножен свой большой меч. Однако полностью обнажить его так и не успел: охотничий нож князя, брошенный левой рукой, вошёл в обнажённый участок шеи грозного викинга по самую кованую рукоять с чеканным изображением на ней русского Солнца. Вслед за князем его спутники с такой же точностью и скоростью разрядили свои охотничьи луки и самострелы, успев из-за краткости расстояния – в упор – выпустить только по одной-две стреле, прежде чем на них набросились озверевшие норманны.

Мечислав ринулся к Дерику и, уклонившись от чьего-то топора, подхватил выпадающий из руки рыжего великана тяжёлый меч.

– Держи, княже! – крикнул он, оказавшись рядом со Святославом.

– Дякую, друже! – ответил князь. Он сбросил соболью шубу, под которой была не кольчуга, а лишь кожаная рубаха с пластинами, надетая на простую свиту, и враз заработал обоими мечами.

Два грозных клинка в четыре лезвия молнией непредсказуемых ударов обрушились на врагов. Отметив это, Мечислав удовлетворённо крякнул и, заслонив спиной князя, включился в рубку. К ним присоединился ещё один дружинник, и они, будто спаянные в единый гибкий треугольник, успешно отражали нападения. Остальные также сбросили свои шубы, чтоб не мешали.

– Окружай! Загоняй их в Перуново Коло! – восклицал Святослав.

Однако опомнившиеся викинги навалились на русов всем отрядом и рубились с особой жестокостью: то один, то другой из верных товарищей, охнув, оседал на истоптанный снег. Мечислав в который раз пожалел, что нет ни щита, ни меча для второй руки. Защитой ему служила теперь только ловкость и особое воинское чутьё, которое давало возможность упреждать удар противника. Несколько раз острые жала чужих клинков, звеня, вскользь проходили по нагрудным пластинам, досталось и шелому, но боевые доспехи надёжно защищали самые уязвимые места: голову, грудь и живот.

Конь Мечислава оказался между двумя норманнскими санями, надо было выбираться, так как князь с дружинником рубились уже по другую сторону. Отбиваясь от наседавших врагов, Мечислав осадил коня, чтобы перескочить розвальни, и в этот миг предназначавшийся ему удар прожужжал мимо, но топор со всего маху – по самый обух – с хрустом вошёл в вороное тело четвероногого друга. Животное взвилось, забило коптами, заржало испуганно, громко и тоскливо. Мысль о том, что, если сейчас конь рухнет назад, это будет конец, горячим копьём пронзила всё существо Мечислава. Может, животное в последний раз почувствовало волю хозяина, или просто так вышло, но скакун ещё раз встал на передние ноги, а затем боком повалился на сани. Благодарный верному коню за последнюю услугу, Мечислав успел выдернуть ноги из стремян и кубарем скатился на снег, испятнанный кровью лошадей и людей. На миг небо и кровавый снег поменялись местами, и он оказался прямо у ног какого-то викинга. Тот поднял боевой топор, намереваясь зарубить противника. Мечислав, не растерявшись, рванул норманна за ноги, и тот, потеряв равновесие, упал. Тут же чей-то русский меч отделил его голову от шеи, и огромное красное пятно задымилось, растекаясь по стылой земле.

Мечислав вскочил и увидел надвигающегося на него другого викинга, похожего на Дерика, такого же здорового и высокого. Их мечи скрестились, высекая невидимые днём искры. Викинг был мощнее и выше, Мечислав ловчее орудовал мечом, поскольку меч викинга был двуручным и тяжёлым. Преимущество норманнского оружия состояло в том, что его клинок был длиннее, и викинг вращал его над головой, пытаясь достать Мечислава. Попав в смертоносный круг, Мечислав успел пригнуться, и сталь молнией блеснула над головой. Но великан, не останавливаясь, прямо из-за спины двумя руками обрушил свой тяжёлый клинок, набравший максимум губительной силы, сверху вниз на русского воина. Меч тонко засвистел и приготовился расчленить противника надвое, как полено, несмотря на его шлем и кольчугу. Ни убежать, ни защититься не было никакой возможности, потому что смерть отделяла их лишь на сотые или тысячные доли мгновения. Ни меч, ни что иное не могли стать защитой Мечиславу, лишь неведомое чувство, сработавшее внутри, – это чувство дыхания смерти, несущееся чуть впереди острия клинка. Оно молниеносно увело его тело влево, развернув так, что лезвие опускающегося меча едва не задело пластины на груди, шуйская же рука выдвинула клинок навстречу врагу, который, заканчивая рубящее движение, вдруг ударил в пустоту и сам напоролся на русское остриё. Однако меч викинга зацепился за край взметнувшейся кольчуги, распорол её и уже плашмя со страшной силой обрушился на колено правой ноги, которую Мечислав не успел убрать. Вначале он даже не почувствовал боли, просто ощутил, как хрустнула кость и связки, а нога, будто набитая чем-то мягким, перестала слушаться и подкосилась. В это мгновение резкая боль пронзила спину, и он рухнул в снег, показавшийся горячим и чёрным.