Анекдот о вечной любви - Фаина Раевская

Ситуация напоминала анекдот, когда муж будит жену среди ночи и заботливо сообщает: дорогая, срочно проснись, ты забыла выпить снотворное! Наставления Петрухи пришлись кстати, я как раз и собиралась именно этим заняться, о чем с раздражением сообщила Петьке.

— И что вы все ко мне пристали, как банный лист к заднице?! — страстно шипела я.

От таких эмоций с моей стороны, да еще среди ночи, Петруха слегка прибалдел:

— Ты что такая злая? Костяную ногу ломит? К дождю, наверное…

— Дурак ты, Петя. Я давно об этом догадывалась, а теперь вот убедилась. Ты на часы смотрел, премудрый ты мой?

— Нет, а что такое?

— Да ничего особенного! Просто сейчас половина третьего ночи. Или утра, как тебе угодно. И именно в эту минуту я собралась выйти замуж!

Ничего не ответил Петька, лишь хвостом по воде плеснул. То есть отключился. Я снова (в который раз!) настроилась на романтический лад и пошла соблазнять Геннадия Петровича.

— …Ты что творишь, а?! — я в первый раз услышала жесткие, даже жестокие нотки в голосе сыщика, оттого замерла на месте как вкопанная. Кажется, и на этот раз моя семейная жизнь не сложится! — Сколько можно с одним клиентом работать? Все сроки уже вышли. А может, тебе деньги не нужны? Так скажи, мы быстро найдем тебе замену. Природа, знаешь ли, не терпит пустоты, поэтому на место одного дурака всегда приходит другой. Что? Слушай, ты по жизни такой дурак или просто сегодня что-то праздновал? Значит, так, мои миленький. Дело должно быть сделано… — какое-то время Геннадий Петрович слушал неведомого собеседника. Я стояла ни жива ни мертва, боясь обнаружить свое присутствие неосторожным движением. — Нет, ты сам ввязался в эту игру! Так что теперь и выкручивайся сам. Я, если помнишь, всеми силами пытался тебя отговорить. И запомни: только по одной причине я даю тебе два часа. Постарайся использовать их с толком. Помогать я тебе не буду, но и мешать не стану. Не успеешь — считай себя почетным членом крематория. Правила одинаковы для всех, и для тебя в том числе. Кстати, свою физиономию ты уже засветил. Ума не приложу, как тебя еще не обнаружили… Да, везет, наверное. Все, от меня подсказок больше не жди.

Разговор с загадочным собеседником, судя по всему, был окончен. Я слышала, как Геннадий Петрович ходит по кухне: вот он налил воду прямо из-под крана, потом присел на раскладушку. Под его весом она жалобно пискнула. Сыщику это не понравилось.

— Черт! — негромко выругался он. — Рухлядь какая…

Я обиделась. Какая ж это рухлядь? Ей всего-то около пяти лет! Между прочим, мой папка, когда меня навещает, остается очень ею доволен. Да и Колька Зотов никаких замечаний в адрес раскладушки не высказывал.

Впрочем, это обеспокоило меня меньше всего. Как-то не понравился мне разговор Геннадия Петровича! Не понравился, и все тут! Особенно насторожила фраза о подсказках. Можно допустить, конечно, что Геннадий Петрович, глава детективного агентства, воспитывает своих подчиненных…

«Разумеется, так и есть, — убеждала я саму себя, продолжая жаться к прохладной стене в коридоре. — Он ведь начальник, вроде нашего Вик Вика. Вправляет мозги очередному своему детективу. Ну и что, что обмолвился о какой-то подсказке? Просто у меня из-за всей этой охоты немного поехала крыша, только и всего. Я скоро собственного ординарца начну подозревать. Да что ординарца! Себя в зеркале стану бояться…»

— Василиса, — голос Геннадия Петровича, неожиданно раздавшийся в непосредственной близости, заставил меня вздрогнуть. Я подняла глаза на сыщика. Красивый он мужик все-таки! Только сейчас он выглядел озабоченным и смотрел на меня с ласковым сочувствием. — Ты что тут делаешь?

«Вообще-то, я шла за вас замуж», — мысленно призналась я, а вслух виновато произнесла:

— Мне надо в туалет.

— A-а… Ну, иди. А потом, когда вернешься, я расскажу тебе сказку. Тебе ведь в детстве рассказывали сказки, чтобы ты уснула?

Сидя на унитазе, я пыталась привести мысли в порядок. Получалось не очень. Да и как можно сосредоточиться, когда обладаешь только обрывочными сведениями, а в голове — полный бардак? Волновало и обещание Геннадия Петровича рассказать сказку. Что, интересно, он имел в виду?

В бесплодных терзаниях я провела в туалете полчаса. Задерживаться дольше в этом заведении было уже неприлично — сыщик мог подумать невесть что, поэтому я, вздохнув пару раз, вернулась в комнату.

Геннадий Петрович сидел в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремал. Но стоило мне войти, как он открыл глаза, улыбнулся сногсшибательной улыбкой, от которой у меня сладко заныло сердце, и озабоченно осведомился:

— Сама уляжешься или тебе помочь?

Вопрос прозвучал несколько двусмысленно. Я смутилась, покраснела, тут же разозлилась на себя за это и со всей возможной прытью, на которую только была способна в нынешнем своем положении, нырнула в кровать. Только там, натянув одеяло по самый подбородок, я почувствовала себя относительно спокойно. Хотя о каком спокойствии может идти речь, когда рядом такой мужчина?!

— Итак, сказка, — задушевно начал Геннадий Петрович, усаживаясь на пол рядом с кроватью. При этом он нахально запустил руку под одеяло, нащупал мою ногу, сграбастал ее и принялся легонько поглаживать. Ощущения были приятными, оттого, должно быть, начало сказки я слушала крайне невнимательно, гадая, ограничится ли он моей ногой или предпримет более активные действия? Однако выше лодыжек рука сыщика не поднималась. С одной стороны, я была слегка разочарована этим фактом, а с другой — получила прекрасную возможность сосредоточиться, наконец, на сказке.

Геннадий Петрович оказался тем еще Андерсеном! Он очень увлекательно интертре-пи… прети… Черт, его рука все-таки мешает нормально формулировать свои мысли. Короче говоря, сыщик излагал свою версию сказки про Чиполлино, щедро добавляя в нее элементы русского народного фольклора:

— …и послал отец-луковка своих сыновей…

— Послал? Куда? — осмелилась я подать голос из-под одеяла.

— На поиски смысла жизни, — охотно пояснил Геннадий Петрович, явно польщенный вниманием слушателя. — Ну, а заодно велел и денег заработать. Дескать, королевство в упадок пришло: воинской братве жалованье платить нечем, а без жалованья они отказываются рубежи охранять, дворец давно евроремонта требует, а маменьке срочно операция нужна. В мозгах ее луковых что-то замкнуло. Себя не помнит, детей не узнает, а папу-луковицу и вовсе вредителем мнит. Сидит маменька в своей неремонтированной каморке и какие-то картинки малюет. Из жизни овощей… Дети прониклись родительскими проблемами и отправились на поиски смысла жизни и денег. Да только не все детки оказались покорными родительской воле. Ну, в семье не без урода!

Один братец-луковка непутевым сделался. Женился на какой-то… морковке, ребенка родил несуразного…

Тут Геннадий Петрович скорбно качнул красивой головой и крепко задумался, вернее, опечалился. Жизнь овощей, похоже, крепко его волновала. Я осторожно заметила:

— А дальше?

— Что? А-а… — Геннадий Петрович вскочил и взволнованно забегал по комнате, изредка бросая взгляд на часы. Я недолго наблюдала за ним, а потом попросила:

— Не отвлекайтесь, — при этом моя нога нахально вылезла из-под одеяла.

— Да, извини, Василь Иваныч. На чем я остановился?

— На ребенке.

— Ребенок. Да-а… Этот самый непутевый братец-луковка в детстве переболел свинкой, и своих детей у него быть не могло. Даже от морковки. Естественно, ни папенька, ни маменька ему об этом не сообщили, поэтому, когда в этом нелепом браке родился долгожданный сын, по умолчанию все считали его сыном морковки и младшего Чипполино. Однако вскоре Чипполино-младший стал врачом и по мере приобретения опыта стал понимать, что никак не может быть отцом собственною ребенка…

Геннадий Петрович продолжал повествование, увлекаясь все больше, а мне его сказка нравилась все меньше, потому, наверное, что я мало что в ней понимала, и это было неприятно: дурой я себя отродясь не считала. Натянув одеяло до бровей, я пыталась сосредоточиться, но жизнь овощей запуталась до такой степени, что сам черт в ней не разобрался бы. Пришлось оставить попытки, раз они все равно результатов не приносили. Наверное, моим сотрясенным мозгам требовался отдых. Эта идея мне понравилась, к тому же Геннадий Петрович продолжал наглаживать мою ногу. Границ приличия он не переходил (к счастью или к сожалению, я пока не разобралась), а сам массаж успокаивал и расслаблял. Неудержимо клонило в сон. Скорее всего, я уснула бы, убаюканная малопонятной сказкой, но тут во входную дверь тихонько постучали. Геннадий Петрович прервался на полуслове, я дернулась под одеялом, словно от удара током, и испуганно пропищала:

— Кто это?

В моей раненой голове сразу же образовалось столпотворение версий.