Кологривский волок - Юрий Бородкин

Озноб быстро прошел, по телу разлился нутряной жар. Василий Капитонович поставил пятки на самые горячие кирпичи, чтобы прогреть их как следует. В голове шумело. Как там, в избушке, чудился ему шорох за стеной, и стояли в глазах водяные воронки над тем местом, где была мельница. Вся его жизнь прошла возле нее. Отец, умирая, наказывал: «Перенимай мое дело, Василий, мельница век будет тебя кормить. Венюха уехал в город, отстранился от нашей жизни: отрезанный ломоть. А ты не гоняйся за другим счастьем, оно переменчивое да увертливое. Ты его вроде бы достиг, а оно уходит, как сухой песок из горсти. Время сейчас непонятное. Помни мои слова, около мельницы всегда сыт будешь».

И Василий Капитонович цепко держался за свое маленькое счастье. Выручала мельница. Особенно в военные годы, когда вся деревня голодует.

«Что же теперь, в поле идти вместе с бабами? Кабы была мельница-то своя, перетаскал бы по бревну. Сдохнул бы, а вернул на место. А тут колхоз называется, лошадей, видите ли, нет. Не очень-то беспокоится председатель: хлеб весь сдают государству, много ли колхозного помолу, а со своим бабы съездят и на Томилиху. Что делать? Вот задача, в один день не решишь», — размышлял он.

Начинало пожигать лопатки. Василий Капитонович повернулся на бок и закрыл глаза. Ему хотелось забыться, но никак не отходили от него горькие думы, не переставало шуметь в голове.

К утру ему сделалось худо: то бросало в жар, то лихорадило. Отнялась поясница. Василий Капитонович страдальчески кряхтел, лежа на кровати, больше всего он ненавидел хворь, и вот скрутила какая-то лихоманка. Бывало, раздражался, если охала жена, а сейчас понял, что был несправедлив, и, может быть, впервые пожалел ее.

Видно, шибко доняла Василия Капитоновича болезнь, потому что не выдержал, попросил Настю:

— Сходила бы за теткой, она чем-нибудь поможет.

Бычиха пришла на другой день. Василий Капитонович, очнувшись от дремы, услышал ее певучий голос еще на мосту:

— Свахонька Анфиса, здравствуй! Как живешь-можешь?

— Да всяко. Я пооклемалась, дак вот батька занемог.

— Ай-ай!

— Все из-за мельницы, полез, старый дурак, в ледяную воду.

— Ну-ка-ну! — с сожалением причмокивала Бычиха. — Воды-то нонче — страсть страшная. Ой, насилу дошла, притоптались ноженьки. Не поспеваю за Настёнкой, вся взопрела. Я куфайку-то скину.

Шурик осторожно выглянул из-за косяка. Бычиха заметила его, заулыбалась, обнажая редкие желтые зубы.

— Шуронька, поди сюда. Боишься, что ли, баушку? Я тебе гостинку принесла, держи-ка сахарку, свово, вареного.

Успела лишь погладить мальчонку по руке: взял гостинец и убежал за печку.

Василий Капитонович едва дождался, когда она подойдет к нему.

— Что это ты, сват, поддался болести? — упрекнула она, подвигая к постели табуретку. — Простыл? Покажи лоб-то. Экой жар!

— Спину ломит, поясница пошевелиться не дает, — пожаловался он.

— Повернись, растирание сделаю.

Задрала рубаху и принялась натирать спину свечным салом. Василий Капитонович, уткнувшись потным лбом в подушку, глухо постанывал.

— Потерпи, батюшка, сейчас мы завяжем полушалком, укутаем хорошенько, спина-то и отмякнет, полегчает, — приговаривала Бычиха. — Да еще выпей снадобье, я тебе оставлю этот пузырек.

Он выпил ложку темной, горькой, как отрава, жидкости, и лицо его исказилось от отвращения. Бычиха успокоила:

— Ничего, сват, не брезгуй, потом спасибо скажешь. Снадобье горькое, да пользы в нем много. Заговариваю двенадцать скорбных недугов: от трясовицы, от стрельбы, от огневицы, от колотья и дерганья, от черной немочи…

Около трех недель провалялся Василий Капитонович в постели. Осунулся, постарел как-то разом. Седины прибавилось, даже борода, когда-то черная, как вороново крыло, заискрилась. Под глазами легла темнота, корявое лицо сделалось мучнистым.

Как только встал на ноги, пошел к Песоме посмотреть на мельницу. Бабы удивлялись, видя, с какой стариковской медлительной степенностью шагает он через поскотину, сочувственно вздыхали.

Мельница стояла теперь близко к берегу, потому что вода сошла. Ребятишки сидели на крыше, удили пескарей и сорьезов. Василий Капитонович хотел шугнуть их, но только безнадежно махнул рукой: пропадай все пропадом.

6

Шумилинская начальная школа стоит около дороги в лесу. Уютное местечко, вековые сосны огораживают ее. Под соснами — сивун-трава, осенью белые грибы в ней растут. Другой раз на перемене кто-нибудь найдет: корень толстый, бочкой, шляпка темно-шоколадная, и вроде бы туман на ней оставил следы.

Осенью учиться интересней, потому что соскучишься по школе, а сейчас — весна, травка зазеленела, солнце припекает сквозь раму, манит на улицу. Последние дни перед каникулами тянутся особенно долго. Ленька Карпухин с Минькой Назаровым сидят за одной партой, как раз у окна.

Учительница подходит к доске и диктует:

— Запишите, ребята, сегодня — девятое мая.

Ленька с Минькой записали дату в самодельные тетради, сшитые из разлинованных книжек, еще не зная, что день этот уже стал великим Днем Победы.

Роза Анатольевна из эвакуированных. Она кажется ребятам очень строгой, может быть, потому, что носит очки. Перед тем, как вызвать к доске, осматривает класс, как будто прощупывает взглядом каждого. Зрачки за выпуклыми стеклами большие, глубокие. Вот она остановилась на Леньке (он даже поприсел). Нет, показалось. Это она смотрит на Комарика, который сидит сзади. Так и есть.

— Ступнев, к доске.

Ленька обрадованно подтолкнул локтем Миньку:

— Комарик попался!

Оба уткнулись в тетрадки, сдавленно захихикали. Роза Анатольевна диктовала задачу. Толька Ступнев записывал ее на доске.

— В колхозе получен урожай ржи 6 центнеров с гектара. Всего было сжато 50 гектаров…

Пусть Комар решает, после можно списать. Ленька повернулся к окну. На днях сажали яблоньки, а он притащил с реки большой куст смородины: хорошо прижился, ни одна веточка не повяла. Вон и фанерку видно, на ней написано: Л. А. Карпухин посадил в 1945 году.

За школьным огородом — дорога. Уже заветрела, подсыхать начинает. Убежать бы на реку. Вчера окуней ловили на мельничном омуте. Какой горбач сорвался! Леска зацепилась за кусты. Ленька в азарте спрыгнул по пояс в воду, чтобы подтянуть иву поближе. Рыбина ударила в ладонь и тяжело плюхнулась в воду. До слез было досадно. Никак не идет этот окунь из Ленькиной головы.

— Карпухин, о чем замечтался?

— Я ничего… я так, — пробормотал он, уставившись на доску. — Непонятно, как там решает Комарик?

— Сколько зерна собрал второй колхоз?

Ленька переминался с ноги на ногу, виновато шмыгал носом.

— Сейчас подумаю.

— Садись. За такую рассеянность на уроках буду ставить двойки.

Этого еще не хватало под конец года! Торопливо начал списывать с доски решение. И вдруг около окна появилась какая-то женщина, видимо, с дороги привернула. Улыбается и рукой машет, что-то сказать хочет. Учительница распахнула форточку, и в класс ворвалась долгожданная весть:

— Война окончилась! Победа!

Лицо учительницы тоже осветилось улыбкой, всякая строгость исчезла с него. Обвела счастливым взглядом ошеломленных ребят, сидевших точно на пружинах, и сказала:

— Можете идти домой!

Выстрелами захлопали крышки парт. Каждому хотелось первым выскочить на улицу. Оглохли от собственного крика, солнечный свет плыл перед глазами разноцветными пятнами. Кто-то догадался скинуть ботинки, и все посбрасывали обутку: легко было бежать, шлепая босыми ногами по прохладной тропинке. Земля гудела словно полая.

Бабы, как раз пахали Старовское поле. Запыхавшиеся ребята подбежали к ним по рыхлой пахоте, закричали наперебой:

— Война кончилась! Победа-а! Ура-а-а!

Взрослые смотрели на них с недоверчивым любопытством. Со дня на день ждали эту весть, но все равно получилось как бы врасплох.

— Кто вам сказал?

— Тетенька какая-то идет из Абросимова. Вот она!

— Учительница сразу нас отпустила.

— Ой, ребятаньки, даже не верится!

— Мой-то вчера только письмо прислал, — сказала Анна Огурцова.

— Значит, придет скоро. Счастливая ты, Анка, — позавидовали бабы.

— Может, и наши воротятся?

Ребята повертелись на пахоте и понесли новость дальше, в деревню. Странным показалось им, что взрослые не бросили работу.

Дом Карпухиных первый по заулку. Ленька приоткрыл дверь, швырнул на лестницу свою холщовую сумку с книгами. Крикнул вдогонку Миньке:

— Айда на реку!

— Айда!

— Комарика возьмем?