Белые паруса. По путям кораблей - Юрий Усыченко

Михаил подошел к пристани, о которую, как щенки о живот матери, терлись носами небольшие суденышки. Остановился возле белого с золотом, под громким именем «Гордый». Моторист «Гордого» драил и без того ослепительную медяшку, верный привычке всех моряков доводить судно до умопомрачительной чистоты.

Михаил вежливо кашлянул, негромко обратился к мотористу:

— Слушай, «Перекоп» догоним?

Моторист — лет за сорок, синие хлопчатобумажные брюки военного образца и такой же китель, фуражка с белым чехлом откинута на затылок — оторвался от своего занятия, медленно оглядел Михаила с ног до головы. Наверно, осмотр его удовлетворил, потому что он перевел взгляд на «Перекоп», который успел выйти за маяк.

— А вы кто такие? — ответил вопросом на вопрос.

— Яхтсмены, на соревнования в Корабельск едем, да вот… задержались.

— Яхтсмены? А цену знаете? За час два рубчика.

— На, догони только, — Михаил протянул деньги.

— Я про деньги для порядка сказал, потому — порядок в любом деле всего прежде. А то иной сядет, а потом…

— Хорошо, — нетерпеливо перебил Михаил. — Отчаливай. Садись, Костя.

По-прежнему через силу — каждое движение давалось с большим трудом, Костя перебрался на «Гордый», плюхнулся на банку-скамью рядом с Михаилом.

Моторист аккуратно убрал ветошку, которой тер медь, минуту-полторы прогревал мотор и вот — отдал швартовы.

Заревел мотор. «Гордый», описав крутую дугу, помчался к выходу из порта.

На «Перекопе» улеглась отвальная сутолока. Пассажиры разбрелись по каютам, устроились в уютных уголках на палубе. Стало тихо, глубоко в пароходной утробе равномерно ухала машина. Рыжий дым, неторопливо клубясь, уходил в небо, которое из утреннего, розоватого, становилось дневным, жарким.

Яхтсмены разместились на корме, Приклонский совсем упал духом, молчал, мрачно упершись взглядом в палубу. Настроение других тоже оставляло желать лучшего. Один Шутько был совершенно равнодушен к случившемуся — разлегся в шезлонге, нежился под лучами, млел, сладко подремывал.

Не отчаивался и дядя Пава. То и дело подносил к глазам огромный потертый бинокль, оглядывал удаляющийся порт. Предположение его оправдалось. С минуту не отрывался от окуляров, потом подошел к Приклонскому, сказал:

— Илларион Мироныч! За нами прогулочный катер следует. Не они ли догнать решили?

Приклонский встрепенулся:

— Где? Где?

— Вон, — протянул бинокль.

Приклонский долго прилаживал бинокль после дальнозорких глаз дяди Павы к своим близоруким. В конце-концов потерял терпение и, так ничего не разглядев, сунул его обратно хозяину. Предупредил:

— Я — к капитану, уговорю, чтобы подождал.

Никого особенно убеждать не пришлось — шустрый катер скоро догнал «Перекоп». Вахтенный штурман перевел ручку машинного телеграфа с «полного вперед» на «стоп». Машина перестала ухать.

— Спустить штормтрап! — скомандовали в мегафон с капитанского мостика.

Михаил разбудил Костю, который успел заснуть, привалившись в углу каюты. Он открыл мутные глаза, брезгливо огляделся.

Над водой болтался штормтрап — веревочная лестница со ступенями из узких деревянных планок. Подняться по нему на высокий пароходный борт не просто. Неторопливые волны мерно подбрасывали катер. Близко подойти к «Перекопу» он не мог — волны грозили бросить на стальную стену борта большого судна, повредить, а то и разбить вдребезги. Моторист должен осторожно подойти кормой поближе к штормтрапу, а пассажир, улучив удобный момент, прыгнуть и ухватиться за зыбкую веревочную лестницу. Если промахнется или случайная волна неожиданно подтолкнет «Гордый», неловкий полетит прямо в воду.

— Ты первый! — подтолкнул Михаил товарища. — Осторожно только, мимо не сигани!

Тот уныло осмотрел море, «Гордый», «Перекоп». Тяжелое похмелье, сонная хмарь, качка лишали сил и энергии. Мускулы стали ватными, непослушными.

Моторист «Гордого» пригляделся к пассажиру, понял его состояние. Строго сказал:

— Нельзя! Парень, что вокруг делается, не поймет. Да и вообще штормтрап ему не осилить, видишь — сомлел.

— Как же? — растерялся Михаил.

А на «Перекопе» начинали терять терпение.

— Прыгай, чего резину тянешь? — кричал сверху скуластый моряк. — До вечера тебя ждать!

Моторист придумал. Крикнул:

— На «Перекопе»! Боцмана позовите!

Вся команда и пассажиры «Перекопа» давно толпились у борта, с любопытством наблюдая за неожиданным происшествием.

— Я боцман, — отозвался скуластый. — Чего тебе?

— Кинь трос — пассажира поднять, а то не в себе он, как бы в море не сыграл.

По широкому лицу боцмана расплылась ядовитая ухмылка.

— Ай да, морячки! Ну, что ж, тросом, так тросом. Пересмеиваясь, матросы принесли кусок каната, бросили один конец на катер.

Потный от стыда, Михаил безучастно смотрел, как моторист обвязал Костю под мышками надежным «двойным беседочным» узлом. Костя встрепенулся было, пытался отказаться, оттолкнуть моториста, но тот сурово прикрикнул:

— Молчи уж! Куда тебе.

Затем поставил его на корму и приказал:

— Как близко катер подведу, — прыгай.

Работая мотором на малых оборотах, «Гордый» приближался к пароходу. Когда оставалось около метра, моторист крикнул:

— Пошел!

Костя вздрогнул, будто разбуженный ото сна, прыгнул и, как предполагал моторист, промахнулся. Пальцы его беспомощно скользнули по веревкам трапа. Весь обмякнув, он повис на канате, который наверху держали матрос и боцман. Беспомощный, смешной, парень вялыми движениями пытался оттолкнуться от борта, снова ухватиться за трап. Но это не удавалось.

Моторист презрительно хмыкнул, наблюдая, как пассажира «Грозного» поднимают на пароход, словно куль. И с «Перекопа» добрая сотня зевак смотрела на незадачливого яхтсмена. Как искры, вспыхивали насмешливые реплики:

— Со всеми удобствами молодой человек восходит!

— Мама, он больной, да?

— Это тебе не на Приморском бульваре перед девчонками форс показывать.

— Чистый цирк, прости господи!

— Помалу вирай — груз особой важности!

Иронически поглядывали и на остальных яхтсменов, носивших такие же «капитанки» с яхт-клубовским значком, как Костя.

Попрощавшись с мотористом, Михаил прыгнул, быстро взобрался на пароход.

Перевалился тем временем через высокий борт Костя, Дядя Пава подошел к нему, встревоженно спросил:

— Что с тобой? Заболел?

Увидев помятое лицо, пустые глаза, понял. Взбешенный, еле сдерживаясь, проговорил: