Бега (пер. Л.Стоцкая) - Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska

– О чем вы говорите, плевать я хотел, что бегало при царе Горохе! – рассердился Вальдемар. – Мне нужно знать, что тут, в первом заезде будет! Ставить мне на Пальму или нет?…

– …мартышка и попугай. Пролезли они на корабль, идущий в Европу, и плывут себе, плывут… – услышала я голос полковника. – Вылезли из укрытия и стали играть…

– …на него одного! – объявил пан Эдя. – Репа сам на него вроде как двести поставил!

Тренер Репа вовсе не носил фамилию Репа, он был Кальреп, но не было тут человека, который правильно бы называл его фамилию. Репой остался он навеки.

– Только двойка! – бешено упрямился пан Здись. – Только двойкой начинаю, тут другой лошади нет!

– В первом?

– Конечно! Пора ей, пора, без веса лошадка идет!

Он совершенно выбил меня из колеи. Двойка, Нарбонна, входила в число моих обожаемых кобыл, я ее забросила, чтобы не испортить ей карьеры, хотя в среду решила было поставить на нее одну. Тут я вспомнила, что не проверила заездов, посмотрела на табло и подскочила! Черт! На двойке ученик Осика!

– Звонок был?! – нервически завопила я.

– Давно уже, – сказала Мария. – Да успокойся, что упало, то пропало. Звонок был, когда я еще по лестнице шла. Дай открывалку.

– Вот черт, – мрачно сказала я, копаясь в сумке. – Ведь я даже не поставила на эту Нарбонну… Ну да, в последовательность я ее включила, но из квинты, из триплета выбросила, потому что боялась ее сглазить.

– Не хочу, конечно, быть хамкой, но ты поглупела, – огорчилась Мария. – Она же тут выиграет только так!

– Она у пана Здися есть…

– Ну и что же? И пан Здись иногда выигрывает…

Появился Метя, живой, здоровый и без видимых повреждений.

– Привет, девушки. Так что у нас приходит первым? Давай, Пальма!

– Метя, Бога ради…

– Погоди, дадим ему пива, может, он заткнется.

– Метя, опомнись, Пальма бежит во втором, а сейчас первый. Принеси стакан…

Моника Гонсовская сзади осторожно коснулась моего плеча.

– Я тоже поставила на Нарбонну. Простите, пожалуйста. Она отлично выглядит. С Танзанией, два-шесть. Так у меня получилось по паддоку.

По счастью, на Нарбонну с Танзанией я тоже поставила, и меня это несколько обрадовало. Танзанией я начинала триплет и квинту и теперь с надеждой подумала, что, может быть, ученик Осика, несмотря на всю свою одержимость, все-таки не придет первым, сделает хоть какую-нибудь ошибочку…

Завыл рупор, взмахнул флажок, черти-кони рванулись. Ученик Осика не сделал ни единой ошибки и выиграл в роскошном стиле от старта до финиша. Пан Здись впал в эйфорию, я выиграла последовательность, потому что, разумеется, Танзания пришла второй. Первый триплет и квинта у меня полетели к чертям. Мария не скрывала своего осуждения, настаивая, что у меня плохо с головой. Я ей не возражала.

– Зато у меня есть Пальма, – сердито сказала я. – Метя вон уже начал, пусть и дальше орет свое «давай, Пальма!». А вы вместе ставите или порознь?

– И так, и этак.

Метя, весьма довольный жизнью, попивал пивко и лопал соленые палочки пана Вальдемара. Были они потрясающими, откуда Вальдемар их брал, никто не знал, потому что источник он держал в строжайшей тайне, но приносил их все больше и больше. Ни в коем случае их не пекла его жена, потому что, как у практикующего врача, у нее работы было предостаточно и без соленых палочек.

– Метя, говори правду! – потребовала я бешеным шепотом. – Ты про сегодняшний день что-нибудь знаешь?

– Слышал кое-что, – признался Метя. – Придут хорошие лошади, и придерживать их никто не будет. Пальма из них самая лучшая. Давай, Пальма!

– Посмотреть бы на эту Пальму, – сказала в пространство Моника Гонсовская и поднялась с кресла.

Я спустилась за ней посмотреть на паддок. Пальма выглядела нормально, Ватман был спокоен, только немного начинал пениться.

– Он встанет, не дойдя до прямой, – высказала я свое мнение.

– Наверное, – согласилась Моника. – Это не самый лучший конь, ему дали допинг. Он извелся, вы правы, но рановато. А мне больше нравится… двое мне больше нравятся, Флинта и Цербер. Единичка и четверка. Поставлю-ка я на Пальму, Флинту и Цербера. Они тут самые лучшие.

– Дорисуйте уж треугольник, – посоветовала я.

– Извините, как? Что это такое?

– А, про это вы еще не знаете? Самая глупая ошибка, которую нельзя допускать. Не дорисовывать треугольник. Вы ставите один-три и три-четыре, а где один-четыре? Из ста в девяноста случаях приходит третья сторона треугольника.

Моника Гонсовская с сомнением посмотрела на меня и на паддок.

– Не может быть. Эта Пальма должна выиграть. В самом худшем случае она будет второй, но не дальше.

– Как хотите. Я вас предупредила. Клинический случай был давно, один тип ставил по две тысячи, ставка тогда была еще двадцать злотых, значит, сейчас это было бы… подсчитаю все эти нули… как по двести тысяч. Один-четыре и три-четыре. Моя подруга стояла рядом и из жалости напомнила ему дорисовать треугольник. Хотя бы одной ставкой по двадцать злотых. Нет, уперся, что не будет, ну, она взяла и поставила эту третью сторону для себя. Пришло один-три, и за двадцать злотых выплатили восемьсот шестьдесят. Нельзя оставлять просто так третью сторону.

– Может, вы и правы. Я понимаю, что это бега… Поставлю я, пожалуй, на эту третью сторону, но подешевле, потому что не верю, чтобы Пальма не пришла.

Я поставила то же, что и она – Пальму, Флинту и Цербера по кругу, после чего вспомнила, что я должна Монику допросить. Народ бешено ставил на Ватмана, никто не доверял собственным глазам, да, по-моему, и не понимал, что видит. А Ватман с каждой секундой пенился все больше. Арабский жеребец, он же потеряет форму через полчаса, как раз на половине дистанции! Тут все было ненормально.

Вернувшись наверх, я спросила у Моники о том, что думает тетка про Завейчика. Она рассказала мне примерно то же самое, что и Януш, только добавив мелкие штрихи.

– Ну, если честно, то на самом деле она боится потерять… как бы это получше выразиться… опекуна. Завейчик же ей все устраивал, она ему столько лет безгранично доверяла… Дружили они. Без Завейчика она словно осиротела, хотя знакомых у нее много. Она к нему привыкла. А я голову ломаю, куда он делся. Наверное, что-то очень важное; без всякого повода он бы меня в субботу не бросил. По счастью, я тогда встретила одного знакомого, он меня и отвез. А машину Завейчика мне велели очень тщательно осмотреть, ну, я осмотрела, но ведь я на эту машину заранее особого внимания не обращала… Только мое одеяло… Больше, по-моему, ничего не пропало, вроде как все лежало на месте.

Я подумала, что, может быть, Завейчик решил спрягаться где-то в полевых условиях и для этого взял с собой одеяло Моники, чтобы укрыться ночью. Оно ему оказалось словно манна небесная. Но на всякий случай я ей этого не сказала. Вообще я ничего не говорила, потому что находилась в таком месте, где без всякого труда могла бы забыть, что тайна, а что нет. Лучше молчать на все темы.

Старший комиссар Ярковский встал за мной в очередь в буфете и конспиративным шепотом попросил, чтобы я прицепилась к Мете. За ним, разумеется, следят, но чем больше, тем лучше, в таких случаях лучше перестраховка, чем малейшее упущение в работе. Я слушала его одним ухом, потому что прямо передо мной какие-то типы просили коньяк, по двести пятьдесят граммов на рыло. Буфетчица смущенно оправдывалась, что такого заказа выполнить не может, поскольку нет посуды, куда вошло бы такое количество, самые большие стаканы только двухсотграммовые. Несколько мгновений я не понимала, в чем проблема, потому что у меня перепутались в голове двести пятьдесят и двадцать пять граммов, а ведь такое количество без труда умещается в рюмке. Клиенты согласились с ограничением, пусть будет по двести граммов. Увидев полные стаканы, я обрела потерянный ноль. Я с большим интересом присматривалась к этим клиентам: крупные, с бычьими шеями, черные, они очень походили на растолстевших цыган. Черт их знает, может, и цыгане. Они вшестером сидели за одним столиком, и мне удалось подслушать, что они не сильно, не выше чем на полмиллиона, ставят на Пальму с Ватманом.

Полковник еще упрямо тянул рассказ про мартышку и попугая. Пан Собеслав пререкался с Вальдемаром о свойствах черносмородиновой наливки, через фразу перескакивая на достоинства Ватмана, на которого они оба поставили, хотя ни одному Ватман не нравился. Гуляка времен первой мировой войны превозносил Цербера, приводя в пример американские ипподромы, что было тем более странно, ведь Цербер – арабский жеребец, а там бегают совсем другие породы. Метя вернулся вниз живой и здоровый и сидел в своем кресле, упрямо чествуя Пальму, в чем с великим энтузиазмом ему вторил пан Здись. Во все ставки он включил Пальму.

– Ты думаешь, Пальма придет? – мрачно спросил Юрек.

– Думаю, что да. По разным причинам.

– Вот черт. Первейшая фаворитка…