Жена мудреца (Новеллы и повести) - Артур Шницлер

Глаза ее сомкнулись. Она вспомнила, как приехала в этот город спустя несколько дней после свадьбы сыгранной в Вене. Они совершили небольшое свадебное путешествие, какое мог себе позволить человек со скромными средствами, женившийся на бесприданнице. В Вене они сели на пароход, поплыли вверх по Дунаю и провели несколько дней в Вахау[17], в маленькой деревушке, совсем близко от города, где должны были поселиться. У Берты еще отчетливо сохранилась в памяти небольшая гостиница, где они жили, садик у реки, где они, бывало, сидели после захода солнца, спокойные и немного тоскливые вечера, столь мало похожие на времяпрепровождение молодоженов, какое она рисовала себе, когда была совсем юной девушкой. С этим ей, конечно, пришлось примириться.

Ей исполнилось двадцать шесть лет, и она была совершенно одинока, когда к ней посватался Виктор Матиас Гарлан. Родители ее недавно умерли. Один ее брат давно уехал в Америку искать счастья в торговле, младший брат стал актером, женился на актрисе и выступал на сценах третьеразрядных немецких театров. С другими родственниками она едва поддерживала связи и бывала только у двоюродной сестры, вышедшей замуж за адвоката. Но и эта дружба с каждым годом охладевала, так как молодая женщина всецело посвятила себя мужу и детям и мало интересовалась незамужней подругой.

Гарлан был дальним родственником покойной матери Берты; раньше он часто бывал у них в доме и как-то неловко ухаживал за молодой девушкой. Тогда у Берты не было никаких причин поощрять его, жизнь и счастье рисовались ей в ином свете. Она была молода и красива, семья их жила хотя и небогато, но в достатке, и ее куда сильнее манила надежда стать выдающейся пианисткой, быть может, женой артиста, объездить свет, чем вести скромный образ жизни в кругу семьи. Но эта надежда вскоре померкла, ибо отец ее однажды, в угоду своим мещанским предрассудкам, запретил ей впредь посещать консерваторию и тем самым положил конец и ее мечтам об артистическом поприще, и ее отношениям с молодым скрипачом, который впоследствии стал такой знаменитостью. Потом прошло несколько лет в каком-то странном дурмане; сначала она испытывала разочарование, даже скорбь, но это, разумеется, длилось недолго. Затем появились два претендента на ее руку, молодой врач и коммерсант; ни за того, ни за другого она не пожелала выйти замуж: за врача потому, что он был слишком уродлив, за коммерсанта потому, что он жил в провинциальном городе. Родители не очень уговаривали ее. Однако, когда Берте исполнилось двадцать шесть лет и отец ее, обанкротившись, потерял свое небольшое состояние, ей пришлось выслушивать запоздалые упреки по всевозможным поводам, о которых она сама начала забывать, — ее попрекали прежними артистическими планами, давней безнадежной историей со скрипачом, отказами уродливому врачу и провинциальному коммерсанту. В то время Виктор Матиас Гарлан уже не жил в Вене. Страховое общество, в котором он служил с двадцатилетнего возраста, назначило Гарлана, по его собственному желанию, заведующим вновь открытым отделением в небольшом городке на Дунае, где жил его женатый брат, виноторговец. Тогда Гарлан заехал попрощаться с семьей Берты и в долгом разговоре с нею, который произвел на Берту некоторое впечатление, упомянул о том, что добивался перемещения в маленький город, потому что уже стареет, не помышляет больше о женитьбе и хотел бы обрести домашний уют у близких родственников. Родители Берты подшучивали над его настроением, им казалось, что он просто хандрит, Гарлану ведь едва исполнилось сорок лет. Но Берта сочла его доводы очень разумными, ибо ей Гарлан никогда не казался молодым. В последующие годы Виктор Матиас Гарлан часто приезжал в Вену по делам и никогда не упускал случая навестить их семью. Берта обычно после ужина играла на рояле, и он слушал ее с каким-то благоговением; Гарлан часто говорил о своих маленьких племянниках, о том, что оба они очень музыкальны и что он много рассказывает им о фрейлейн Берте, как о самой выдающейся пианистке, которую он когда-либо слышал. Это казалось странным, и мать не могла удержаться от замечаний, что Гарлан со времени своего прежнего робкого предложения не решается делать ни малейшего намека на прошлое или тем менее — на возможное будущее; ко всем упрекам, которые приходилось выслушивать Берте, прибавился еще один: что она слишком равнодушно, даже холодно относится к Гарлану. Берта лишь качала головой, ибо тогда и не думала о том, чтобы выйти замуж за этого довольно беспомощного, преждевременно состарившегося человека. После внезапной смерти матери — когда Берту постигло это несчастье, отец ее уже несколько месяцев лежал больной — Гарлан снова появился в Вене и сообщил, что первый раз в жизни взял месячный отпуск. Берта отлично понимала, что он приехал только ради нее, чтобы помочь ей в это тяжелое время. И когда через неделю после похорон матери умер и отец, Гарлан показал себя как преданный друг и к тому же как человек большой энергии, которой она в нем и не подозревала. Он убедил свою невестку приехать на несколько недель в Вену, чтобы на первых порах помочь осиротевшей девушке и не» много развлечь ее, сам же умело и быстро уладил все ее дела. Его доброта и сердечность очень поддержали Берту в те тяжелые дни, и когда он, по окончании отпуска, спросил ее, хочет ли она стать его женой, она приняла его предложение с чувством глубокой благодарности. Она отлично знала, что иначе вынуждена будет, вероятно, уже через несколько месяцев бегать по урокам, чтобы заработать на жизнь, кроме того, она прониклась таким уважением к Гарлану и так привыкла к нему, что когда он вез ее в церковь, к венцу, и в карете впервые спросил, любит ли она его, она со всей искренностью ответила: «Да».

Конечно, уже в первые дни замужества Берта поняла, что любви к мужу у нее нет. Ласки его она воспринимала сначала с некоторым удивлением и разочарованием, потом — равнодушно, и лишь когда она почувствовала себя матерью, у нее явилось желание отвечать на них. К тихому быту маленького городка она быстро привыкла, тем легче что и в Вене жила довольно замкнуто. В семье мужа она чувствовала себя очень хорошо: деверь казался ей любезным и веселым, хотя иногда грубоватым; жена его была женщина добродушная, временами немного грустная. Племянник — красивый и дерзкий мальчик, когда Берта приехала в город, ему было тринадцать лет; племянница — очень тихая девочка девяти лет, с огромными, удивленными глазами, она с первого дня всем сердцем привязалась к Берте. Когда у Берты родился ребенок, дети радовались ему, как долгожданной игрушке, и в последующие два года Берта чувствовала себя совершенно счастливой. Да, иногда ей даже казалось, что судьба ее не могла бы сложиться благоприятней. Большой город с его шумом и сутолокой представлялся ей в воспоминаниях чем-то непривлекательным, даже опасным. А когда однажды она поехала туда с мужем за покупками и день, как на грех, выдался тоскливый, ненастный, она поклялась никогда больше не затевать такой скучной и бесполезной поездки, отнимающей к тому же целых три часа.

Муж ее умер внезапно, весенним утром, спустя три года после свадьбы. Она была глубоко потрясена. У нее и в мыслях не было, что это может случиться. Она снова оказалась в очень стесненных обстоятельствах. Вскоре ее невестка нашла хороший способ помочь вдове, так, чтобы помощь эта не походила на милостыню. Она предложила Берте обучать ее детей игре на рояле и достала ей уроки еще в нескольких домах. По безмолвному уговору, все вели себя так, будто она согласилась давать эти уроки лишь для того, чтобы немного развлечься, и если ей платят за них, то потому, что не хотят даром пользоваться ее временем и трудом. Денег, которые она зарабатывала уроками, вполне хватало, чтобы пополнить ее бюджет и позволить ей вести привычный образ жизни. Когда она преодолела боль утраты и скорбь об умершем, к ней вернулись прежняя жизнерадостность и веселость. Она и раньше не была избалована и потому теперь не чувствовала лишений. Думая о будущем, она сосредоточила все свои заботы на воспитании ребенка, и только изредка приходила ей в голову мысль о возможности нового замужества, мысль всегда мимолетная, ибо она не знала никого, кто мог бы внушить ей подобные надежды. Иногда она просыпалась под утро, и вокруг нее реяли юные грезы, но они понемногу рассеивались в монотонном течении дня. Только с наступлением этой весны почувствовала она, что лишилась былого покоя; она уже не спала так безмятежно, без сновидений, как раньше, по временам испытывала какую-то тоску, которой никогда не знала прежде, а удивительнее всего было то внезапное изнеможение, которое охватывало ее иногда среди бела дня; в такие минуты ей казалось, что она ощущает, как кровь бежит по ее жилам, и это напоминало ей дни ее ранней юности. Сначала это чувство, хотя и знакомое, было все-таки совсем чуждо ей, словно кто-то из подруг поведал ей о нем. Только когда оно стало повторяться все чаще и чаще, она вспомнила, что и сама уже раньше знала его.