Тюрьма, зачем сгубила ты меня? - Владимир Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оговор?! Что ж ты сразу про оговор не сказал? – ухмыльнулся Ревун.
– А-а, ну… – только и смог что произнести Коваль.
– Баранов гну! – передразнил его смотрящий. – Девчонку ты изнасиловал. Четырнадцать лет ей. Четырнадцать!
Камера загудела словно встревоженный улей. На Вадима смотрели с презрением и осуждением. Неоткуда было ждать прощения.
– Таньку ты изнасиловал! – Резко поднялся из-за стола среднего роста паренек со щербатым ртом и рваным шрамом над правой бровью.
Босяцкие манеры, порывистые движения, звенящий от злобы голос. И взгляд… Вадим не мог смотреть ему в глаза, столько в них было агрессивности.
– Таньку ты разлохматил, слышишь, сеструху мою!
– Я… Нет… – проблеял Коваль.
– Что нет? Да!.. Сеструху мою, эта падаль! – обращаясь ко всем арестантам, вопил босяк.
– Ша! Вензель! – осадил его Ревун. – Пусть эта гнида скажет нам, зачем он это сделал…
– Я не насиловал… Она… Она проститутка…
– Кто проститутка?! – взвился Вензель. – Моя сестра?! Да я тебя щас на флаги, морда!
И снова смотрящему пришлось вмешаться, чтобы угомонить его.
– Обоснуй свои слова, – обращаясь к Вадиму, потребовал он.
– Я друга похоронил… Домой ехал. На такси. Поздно было. Таксист спрашивает, девочку хочешь? Девятнадцать лет ей, говорит, а выглядит на четырнадцать… В общем, повелся… Подставили меня…
– Деньги требуют? – спросил Ревун.
– Пока нет, – честно признался Вадим.
– Значит, не было никакой подставы!
Вензель своим возгласом резанул слух и скребнул по нервам. Вадим испуганно вжал голову в плечи.
– И Танька моя – не проститутка!
Только сейчас до Коваля дошло, что Вензель называет потерпевшую Танькой. Он мог бы осознать это и раньше, если бы не связывал злой рок с именем, принадлежавшим давно погибшей девушке.
– И за проститутку ты ответишь, мразь! – продолжал бушевать Вензель. – И за то, что сейф Таньке взломал!
– Ответит, – кивнул смотрящий. – Своим сейфом и ответит.
В этих словах звучал приговор. У Вадима онемели голосовые связки, когда увидел, как поднимаются из-за стола его палачи.
– А-а, ы-ы, – промычал он, отступая к двери.
Но кто-то толкнул его в спину, кто-то другой сильно ударил по ногам, лишая равновесия. Коваль упал бы на пол, если бы чьи-то руки не подхватили его на лету, не зашвырнули ни шконку.
Голову накрыли подушкой, руки заломали за спину, кто-то стянул с него штаны.
Он сопротивлялся, но смог только вытащить голову из-под подушки. И речь к нему вдруг вернулась.
– Сонька! Сонька ее звали! – заорал он.
– Ша!
Смотрящий остановил экзекуцию. Вадима отпустили, велели натянуть штаны и снова предстать перед воровским судом.
– Сонька, говоришь, ее звали? – спросил Ревун.
– Сонька, – кивнул Коваль.
Не верил он, что на этом все и закончится. Страх сотрясал его изнутри, снаружи – жгла неприязнь сокамерников.
– Что ж ты, Вензель, арапа заправляешь? – Смотрящий укоризненно глянул на своего сотоварища.
– А сеструху мою Танькой зовут, – оскалился тот. – Ей тоже четырнадцать… Эта ж падла могла ее того!..
– Погоди, брат, не гони коней! – подал голос уголовник, сидевший по правую руку от смотрящего.
Его можно было сравнить с кузовом автомобиля – такой же покатый и обтекаемый. Полукруглые, сильно выступающие надбровья напоминали колесные ниши, а глаза – крутящиеся диски: блестящие, беспокойные. Неопределенного возраста, одет в щегольский спортивный костюм.
– Разобраться надо. Сейчас и в четырнадцать лет путанят…
– Фильтруй базар, Мотыль. Моя Танька не путанит.
– Да, но не о ней же говорим. Про Соньку разговор… – пристально глядя на Вадима, сказал уголовник. – Значит, Сонька?
– Сонька, – подтвердил Коваль.
– Четырнадцать лет?
– Ну да.
– Живет на Тургенева?
– Да! – в экстазе спасенного висельника возопил Вадим.
– Худенькая такая, волосы темные, с рыжей краснотой?
– Да!!
– На ангелочка похожа?
– Да!!!
– А чему ты радуешься? – отрезвил его Мотыль. – Не знаю я такой!
– Гы-гы! – осклабился Вензель.
Вадим решил, что его жестоко разыграли. Но Мотыль неожиданно смилостивился.
– Да знаю, знаю, – ощерился он. – Сонька – золотые губки… Знаю такую. Четырнадцать лет девке, а в постели на все тридцать работает… И кинуть она тебя, мужик, могла…
– Точно, знаешь такую? – строго глянул на него Ревун.
– Век воли не видать.
– Ну что ж, повезло тебе, мужик, – обращаясь к Вадиму, сказал подобревший смотрящий. – Братва зря говорить не будет. Так что живи…
– Магарыч с тебя, мужик, – подмигнул ему Мотыль.
– Да я! Да у меня!.. Все, что надо…
– О том, что надо, завтра потолкуем, – сказал Ревун. – А сейчас на массу дави, поздно уже…
Вадим вернулся на свою шконку в статусе прощенного, но еще не полноправного арестанта. А ведь блатные могли бы опустить его до птичьих прав…
Глава 17
Андрей знал, что такое зубная боль, намаялся в свое время после неудачного лечения. Точно в такую же ситуацию попала сейчас и Олеся. Два дня назад у нее разболелся зуб, позавчера сходила в стоматологию, вчера места себе не находила от ноющей боли. К дантисту идти было бесполезно, потому как он заранее предупредил, что какое-то время ее будет мучить остаточная боль.
«Я никогда тебя ни о чем особо не просила, – сквозь слезы сказала она. – А сегодня прошу, останься со мной, не ходи на службу…»
Пришлось звонить начальнику изолятора, выпрашивать отгул. К счастью, Бугримов поверил, что нет у него иного выхода, как остаться дома.
Весь день Андрей просидел с Олесей, страдая вместе с ней. И только сегодня утром собрался идти на службу.
– Мне плохо, а ты уходишь, – капризно и с укоризной сказала Олеся.
Выглядела она неважно: бледная, изможденная. Боль, похоже, и не собиралась отпускать ее.
– Дел очень много, – виновато сказал он. – Да Бугримов день только дал…
На самом деле начальник тюрьмы не ограничивал его во времени, но в любом случае Андрей не мог позволить себе прогулять два, а уж тем более, больше дней.
– Если хорошо попросишь, еще даст.
– По телефону хорошо не попросишь. Лично с ним говорить надо… Я поговорю, он отпустит. Думаю, после обеда на службу не выйду…
На проходной Андрея встретели новостью – прошедшей ночью снова, в коридоре третьего этажа, было замечено привидение.
Как в прошлый раз, призрак попал в объектив камеры наблюдения. Начальник караульной службы показал Андрею запись.
Облачный силуэт поднялся по лестнице, коснувшись рукой железных перил, двинулся вдоль по продолу и пропал, исчез из сектора, который обозревала камера.
– Сегодня надо ждать трупа, – напряженно улыбнулся Репняк.
– Ты в это веришь? – задумчиво спросил Сизов.
Ему не давала покоя некая техническая декоративность в поведении призрака.
– Нет. Но, признаться, меня радует мысль, что сегодня ночью я не дежурю.
– А ну-ка, еще раз прокрути картинку, – попросил Андрей.
И снова на экране монитора появилось привидение. Снова поднялось по лестнице, снова проделало свой путь… Путь, который зафиксировала камера.
– Какой же я балбес! – с досадой хлопнул себя по лбу Андрей. – Ты посмотри, призрак постоянно в ракурсе!
– И что? – озадаченно глянул на Сизова Репняк.
– А то, что камера с поворотным устройством, у нее цикличный ритм движения. Цикличный! Она поворачивается автоматически, но такое ощущение, что за ней стоит некий оператор, который направляет ее на призрака…
– Что, еще один призрак? – забеспокоился Репняк.
– Нет, конечно… Не камерой управляет призрак, а камера управляет им. И управляет и направляет… Мне нужно осмотреть камеру.
Видеокамера была самой обыкновенной, корпусной, аналоговой, но с преобразователем в цифровой сигнал. Андрею показался подозрительным дополнительный глазок под основным объективом. Похоже было на часть заводской конструкции, но Андрей все же запросил паспорт на модель.
Паспорт отыскался не скоро, но, как бы то ни было, Андрей получил полное представление, как должна выглядеть камера. Дополнительного глазка там не было. Но в металлическом корпусе имелась резервная пустота, куда можно было установить сверхкомплектное устройство. И кто-то сделал это. Кто? И, главное, зачем?
– Похоже, на проектор, – в раздумье сказал Андрей. – Уж не он ли проектирует нам привидение?
– У меня дома есть проектор, – отозвался Репняк. – Он изображение по стенке размазывает. А это движется в трехмерном пространстве…
– Ты про голографическое изображение слышал?
– Слышал. Картины есть голографические, излучатели там под ними. Красиво, говорят, но картины неподвижные. А тут движение…
– Сначала появились картины, потом кинокартины. Сначала неподвижные голограммы, затем подвижные. Революционными технологиями сейчас никого не удивишь…
