Сибирский фронтир - Сергей Фомичев

Так что о тренировках с позиционированием пришлось забыть, и в арсенале осталась всё та же пресловутая картинка, за которую могло зацепиться сознание. Но и тут оказалось не всё так просто.

Городские пейзажи срабатывали редко. Слишком много изменений в архитектурный облик привнёс двадцатый век. А любой поздний элемент, засевший в памяти, разрушал целостность картины. Псков стал скорее исключением из правила и во все прочие места я пробился, используя природные ландшафты, которые срабатывали надёжней. Горы не так подвержены времени как города. Приходилось, правда, учитывать, что данному методу соответствовали только скалы, возвышающиеся поблизости от берегов. Ко многим известным пейзажам невозможно пробраться на лодке, а мягкие породы имеют те же недостатки, что и человеческие селения. Они трансформируются. Крупные реки меняют русло, чуть ли не каждый год, а как представить очертания берегов за двести с лишком лет до собственного рождения?

Задача усложнялась тем, что в прежней жизни я слишком редко появлялся в Сибири. Поначалу моим полигоном стали мегаполисы, с их системой общественного транспорта, затем меня увлёк мир, спрятанный от сограждан за железным занавесом. Просторы собственной страны так и остались на периферии интересов.

Очень жаль, потому что стартовая площадка моей авантюры находилась в такой дыре, куда попасть своим ходом будет сложно и в счастливом будущем, а уж в середине восемнадцатого века путь туда занимал много времени и отнимал массу сил. Ближайшим из знакомых мне ландшафтов был только Байкал. Путь от него предстояло проделать обычным ходом. То есть как все.

Волшебных скакунов пришлось на время поместить в стойло.

***

Одинокий путник с небольшим мешком за плечами выглядел в этих суровых краях подозрительно и нелепо. Путешественника не ожидали на каждом перекрёстке бензоколонки с уютными кафешками и магазинчиками, здесь ещё не завели гостиниц, трактиров, и даже постоялые дворы встречались редко.

Неудивительно, что тут редко путешествовали верхом – много ли навьючишь на лошадку. Предпочитали вместительные повозки. Каждый старался прихватить с собой всё, что может понадобиться в пути, а поскольку дорога нередко занимала год, то приходилось помнить и о зимней стуже, и о летнем зное, о мошкаре и о распутице.

Откажись я от конспирации, у меня, наверное, достало бы наглости и безрассудства отправиться через Восточную Сибирь в одиночку. Гипотетически я мог выдержать такой путь. Натренированное тело могло делать по пятьдесят вёрст в сутки, а провиант не отягощал моего рюкзачка, так как кормёжка продолжала появляться по расписанию. Я был полностью автономен, и единственное что меня удерживало от авантюры, это нежелание раскрыть карты перед тайным надзирающим оком. Конечно, ещё оставались бескрайние болота, сложные для форсирования реки, крутые горы. Опасность нарваться на диких зверей, разбойников или мятежные племена была последней в перечне рисков.

Может и хорошо, что я отказался от безумного предприятия. Самая подробная карта всё же не способна дать ощущение пространства. Только одолев часть намеченного пути, я осознал подлинные масштабы Великого Фронтира.

К счастью пускаться в одиночный поход не пришлось. Возле безымянного причала в верховьях Лены я повстречал купеческий поезд из дюжины возов, гружённых кулями с мукой и зерном знаменитых Илимских пашен. Хозяева груза, братья Полосухины, как раз подряжали лодейных на сплав до Якутска.

Братья отлично дополняли друг друга. Семён был года на три старше Ивана, но выглядел лет на десять моложе. Здоровенный мужик, живое воплощение сибирского человека, каким его изображают в романах и кинофильмах. Он говорил редко, но всегда по делу. От его свирепого взгляда сразу пропадало желание торговаться или упорствовать в споре. И о чём–то просить не хотелось тоже. Правда Семён не умел и слукавить. Его прямота могла навредить бизнесу. Тут–то и находилось применение младшему братцу. Обликом Иван походил на пронырливого дедка: щуплая слегка сутулая фигура, рыхлое лицо, неухоженная борода. Он мог заморочить голову любому конкуренту или покупателю. Он любил поболтать, вступал в разговор с каждым встречным, чем, в конце концов, и помог мне принять единственно верное решение.

– Мы хлеб на Камчатку везём, – сказал Иван. – Хочешь, давай с нами.

Я кивнул. Проще чем автостоп!

Братья не спросили, чего я забыл в эдакой глуши, не потребовали какой–нибудь платы или работы. Здесь принято сбиваться в караваны, а что не принято так это лезть с расспросами к прохожим. Надо будет – расскажет сам.

Вот так я и пристал к купеческому поезду.

***

Тайга неожиданно кончилась, горы расступились, и река выкатила на равнинную плешь. Полосухины, словно ими внезапно овладел приступ агорафобии, немедленно повернули к берегу, выбрав холмик с последним участком сплошного леса.

– Всё, приехали, – улыбнулся Иван, соскакивая с барки и привязывая верёвку к стволу дерева.

– Шутишь? – в том ему ответил я, но не удержался и осмотрел берег внимательно.

Пятна кострищ, аккуратно обложенных камнем, шалаши крепкие и добротные, точно их строили в расчёте на ядерный удар, длинные сооружения из жердей, предназначенные то ли для сушки рыбы, то ли для ремонта сетей. Судя по всему, стоянкой пользовались регулярно, но, при всей скромности сибирских острогов, на город она явно не тянула. Тем более не тянула на Якутск.

– Крепость в тридцати верстах отсюда, – пояснил Иван. – А это Кангаласский Камень. – Он показал на гранитный утёс. – Место можно сказать святое и у якутов, и у тунгусов. Хатысма, тунгусский атаман, давным–давно здесь смерть в бою принял. Вот с тех пор и почитают они камень.

– А мы–то чего здесь остановились? – не понял я.

Ну не мощам же языческим купцы задумали поклониться.

– Опасно в Якутский идти, – пожал плечами младший Полосухин.

– Это в город–то опасно?

Потянуло запашком очередной интриги. А сколько ещё их хранит это время?

– Для купца город порой хуже тайги, – охотно пояснил Иван. – От разбойников или зверя мы с божьей помощью отобьёмся, от немирного какого народца при удаче уйдём, а вот властям дай только коготком уцепиться.

– И чем они могут повредить?

– Много чем. Придумают пошлину какую–нибудь сверх установленной. Или, к примеру, груз отберут в казну.

– Отберут?

– Ну, отобрать, положим, не отберут, но могут, скажем, заставить продать им наш хлеб по казённой цене. Копеек по пятьдесят за пуд предложат, а то и по тридцать. Для нас это всё равно, что отберут. Если привоз в этом году сорвали, то запросто. С