Пирожок по акции (СИ) - Ракшина Наталья

— Касательно ритуала. — Ману на долю секунды умолкла, будто пыталась удержать слова, режущие язык. — Алла говорит, что место не важно… Важна какая-то точка. Своеобразный условный «перекресток перекрестков», где сходятся многие пути. На Юкатане таких точек три, все они в труднодоступных уединенных местах, вне населенных пунктов — выбирай любую. В городе сложно с безлюдным местом, но и в городах такие точки есть.

— Какие такие точки?!

— Не знаю, Антонио. Об этом лучше спросить саму Аллу. Честно скажу — в географии я звезд с неба не хватала никогда.

— В такой точке предполагалось твое самоубийство?

— Да. — С натяжкой проговорила женщина.

Оставалось только ломать голову, что за «перекресток» такой. Если Алла внемлет голосу разума и прилетит в Екатеринбург, то надо будет на нее насесть со всей настырностью. То, что проклятую монету могут бросать за плечо на перекрестке дорог (а народная молва наделяет их особыми свойствами — где о судьбе гадают, где самоубийц хоронят), расплачиваясь с темными силами, Антон уже вычитал в сети, облазив кучу специфических ресурсов и переплевавшись от проглоченной дозы суеверий, мракобесия и откровенного (или скрытого) сатанизма.

Перекресток перекрестков… Хм.

— Может быть, тебе известно, как самой Алле пришла в голову идея насчет возможности «сбросить» проклятие на другого человека? — спросил Лозинский, не надеясь особо на ответ, но тем ценнее было его получить.

— Я знаю, что она вышла замуж за пожилого сеньора именно с этой целью — попытаться избавиться от ноши с помощью сильного и опытного brujo. Он не смог помочь ей, как я поняла. Сначала — не смог, потому что не было под рукой той самой монеты, потом — его самого не стало.

Вот как… Сеньор Торнеро. Прежде чем начать слабеть, сдавать позиции и отойти от практики магии, мексиканский колдун подал супруге ту самую идею.

— А… как он умер, Маняша?

— Сердце. — Коротко сказала метиска. — Так говорил мой отец.

У Антона появилась нехорошее подозрение — уж не воспользовалась ли Алла косточками покойного мужа для того, чтобы изготовить очередную шкурку. Но даже если это так, то источником подпитки ее ауры и сил никак не могла служить иллюзия. Тогда что или кто?!

Осень на Урале гораздо более приветлива, нежели в ХМАО. С погодой повезло: начало ноября было сухим и умеренно прохладным. Плюс пять градусов Цельсия, солнышко — сразу настроение вверх, несмотря на всю серьезность и важность поездки! С пробками тоже повезло, так что дорога заняла не более полутора часов.

— Если бы ехали не по делам, можно было сходить на экскурсию. Места-то тут интересные. — Рассказывал своей спутнице Антон. — Местный храм примечателен многими вещами. И тем, что ни разу не закрывался с восемнадцатого века, и обилием чугуна в отделке — пол-то целиком чугунный, как и ступени все. Про куранты я уж и не говорю — православных храмов с часами на колокольнях в принципе больше нет, не в традиции это. А тут куранты есть, да с двумя циферблатами. Не иначе, для местных мастеровых людей служили чем-то вроде заводского гудка. Но — кто знает! Архитектор неизвестен…

К часу дня Лозинский и Ману уже были на месте, но не без разочарования. Адрес-то нужный нашли быстро, село не так велико, а вот дальше… Монументальная старая изба, впитавшая в свои бревенчатые стены копоть из труб Быньговского завода, закрытого еще в двенадцатом году прошлого века, также была закрыта — попросту частично заколочена. Обветшалый и покосившийся забор вместо красивого расписного, убогие кустики почерневшей при первых заморозках полыни — вместо палисадника, тропинка к крытому двору заросла пожухшей травой. Если по ней и ходили — то редко, а в последнее время — разок-другой.

— Засада. — Пробурчал профессор.

Придется повторить звоночек главе Екабэшного филиала ОМВО: когда его сотрудники в последний раз пытались выйти на потомков сестер Осокиных?.. В избу надо попасть, потому что… легкий намек на пребывание того, что не поддается обычной человеческой чувствительности, мужчина ощутил буквально кожей. Надо внутрь, надо… Но, похоже, не сегодня.

— И?.. — коротко спросила мексиканка, приподняв правую подвижную бровь, но ответить Лозинский не успел.

Раздался скрип дерева — откуда-то с противоположной стороны неширокой улицы. Оба резко обернулись. Им махала рукой пожилая женщина, одетая в длинное вязаное пальто, поверх которого был не без кокетства намотан пестрый платок. Женщина поправила одной рукой вязаный серый берет, слегка притопнула ногами в резиновых сапогах, словно собиралась напугать незваных гостей, а потом вышла из узких резных ворот, служивших входом на крытый двор. При ходьбе она опиралась на палку, но передвигалась очень шустро, как будто палка была нужна только для психологической опоры, как модный аксессуар. Таким же скрипучим, как звук отпираемых ворот, голосом, женщина обратилась к Лозинскому:

— Так… Вы кто такие будете, кого ищете?

— Здравствуйте. — Профессор был сама галантность, даром что в потертых джинсах, главное, шляпу приподнял и слегка поклонился. — Соседей ваших ищем. Дети-внуки Есении Осокиной, если есть кто живой.

— А вы кто ж им будете? — уточнила бабулька предыдущий вопрос, слегка поморщившись.

По ее кислой мине Антон быстро угадал, что соседи не в фаворе, и столь же быстро сориентировался.

— Они могут рассказать об истории села. Мы специально прилетели из ХМАО.

Судя по скошенному взгляду Ману — в сочетании с легким покашливанием, — стало ясно, что она считает Лозинского не только прохвостом и паспортным воришкой, но еще и каким-то охмурителем старушек. Впрочем, маневр удался.

— Что-о? — воздела к небу свою палку-трость пожилая женщина. — Они?! Эта… пьянь подзаборная? Что они могут знать-то?! Да и кого спрашивать, они тут, кто в уме остался, не живут вовсе!

Хватило пяти минут, чтобы залетные городские гости оказались внутри другой монументальной старинной избы — соседской. Убранство комнаты-горницы было вполне себе современным, хотя и с провинциальным колоритом, помноженным на старые следы благосостояния советских времен. Хозяйка, Мария Матвеевна, оказалась дамой хлебосольной и словоохотливой. И чаем напоила, и много чего поведала. Правда, перед этим строго потребовала Лозинского показать паспорт — кто таков, откуда?! — а уж когда узнала, что перед ней не абы кто, а профессор, рассказывала долго и много. И действительно интересно. Но постепенно Антон помог свернуть ей с пути исторического на путь соседско-сплетнический, перейдя к обсуждению семьи Осокиных. Главное содержимое рассказа, тщательно отфильтрованное от деревенских баек, досужих вымыслов и свежих придумок, он мотал на ус (в данном случае — бороду).

Первое: нехорошая семья.

— Всегда была такая. Десятой дорогой их двор обходить — и то мало будет. Дурная слава была за ними с семидесятых годов, даром что в советское время мало кто верил, но местные-то все знали, что рядом ведьма. Ворожила Есения, как и мать ее, Аксинья, болезни заговаривала, кто просил, да разве только это… Было даже дело, из-за ее приворота перед свадьбой одна девка невесту-то зарезала. Жениха увела, а там собирались свадьбу играть. Ну, отсидела, естественно. Вышла — спилась. Только Есении что, как с гуся вода…

Второе: упадок.

— Как мать умерла, Есения-то, сын ее, Павел Петрович, во все тяжкие ударился. Петровичем-то она его записала в районном ЗАГСе, замуж не выходила, с мужиком жила, Петром этим. Потом умер он. С другим потом жила, имени не знаю, и он на тот свет — не от болезни. С крыши сарая неудачно упал, шею свернул. В этой семье мужики горят, словно свечки — недаром говорят, что с ведьмой жить — на тот свет идтить… А Павел начал пить со смертью матери — да так и не остановился. Ну, разве один он? Есения ему жену нашла, по своему вкусу. Глаз черный, глазливый, сама верткая, как змеища — вроде как, цыганская кровь в ней. Такая же ведьма с виду, хоть на свекровь и не похожая. Сразу спелась с ней. Сначала гладко у них катилось, потом и та за рюмку. Не любили они друг друга, зачем детей родили…