Пирожок по акции (СИ) - Ракшина Наталья

Шляпа слетела, когда Антон резко запрокинул голову. Мелодия, которую он внезапно услышал, не имела отношения к бессмертному творению Михаила Ивановича Глинки. Со старинной английской музыкой Лозинский не был знаком, а куранты не должны были ее вызванивать в двадцать первом веке…

А потом перед мужчиной внезапно раскрылась простая деревянная дверь — такая же, в какую он вошел несколько лет назад в одном из московских офисов ОМВО, на территории бывшей Немецкой слободы, канувшей в Вечность вместе со всеми своими обитателями.

Нулевой портал приглашал войти — там, где не было и не могло быть входа. Как будто здесь, в Невьянской башне, портал годами ждал одного-единственного посетителя — потомка Якова Брюса, чародея из Сухаревой башни…

Конечно, все они были знакомы — так или иначе. Люди, творящие эпоху. Успевшие сделать так много за относительно короткую жизнь — в то время, когда при минимуме технических средств, отсутствии умных машин, гаджетов, облегчающих общение и прочего удавалось сделать шаг вперед, — и каждый шаг был открытием. Они были знакомы. И потомок шотландских королей, Яков Брюс, человек, чья библиотека состояла из полутора тысяч книг, написанных на четырнадцати языках — не для того, чтобы щеголять ученостью, а чтобы читать. И Никита Антюфеев, ставший впоследствии Демидовым, постепенно наращивающий производство металла на своих заводах — не в ущерб качеству, а только с повышением такового.

И Акинфий Демидов, первый, кто начал экспортировать металл с торговой маркой «Старый соболь» в Европу и Америку, утерев нос Англии, которая таким качеством похвастаться не могла. И многие другие — сообщество талантливых людей, обладавших неисчерпаемой энергией преданности делу, которым занимались. История записывает их в различные тайные общества? Что ж, может быть, они в них и состояли.

Смутные картины, выступающие из знакомого серого полумрака, показали Лозинскому практически то место, откуда он недавно ушел: площадь вокруг Невьянской башни. Только выглядела площадь совсем не так, как в веке двадцать первом.

Они шли по дощатому настилу, под которым хлюпала осенняя грязь.

Молодой мужчина, одетый с иголочки, по моде тридцатых годов восемнадцатого века, и его спутница — девушка в практически таком же наряде, разве что вместо круглого мужского парика из конского волоса ее прическа была натуральной, а волосы собраны под треуголку, из-под которой кокетливо выбивались смоляные локоны.

Над странной парой кружила не менее странная ворона — с лоскутками из белых перьев на крыльях и спине. Периодически ворона притормаживала свои воздушные маневры и присаживалась молодому человеку то на правое, то на левое плечо. Увидев такое дело, мальчишка, бежавший в мастерские с распоряжением от хозяина, быстро перекрестился, шарахнулся от странной пары, утер нос рукавом, а потом побежал дальше.

Девушка в мужском платье лукаво прищурилась.

— Доиграешься, голубчик. Прозовут тебя чернокнижником, аки батюшку твоего.

— Да кто знает, что Брюс — мой отец? — отмахнулся молодой человек.

— Бр-р-юс! — отчетливо каркнула ворона.

— Она знает! — подмигнула девушка. — Зачем научил?

— Не учил. Слетка выходил, выкормил на свою голову. Не отстает теперь.

Лозинскому не пришлось удивляться. Этого молодого человека он знал. В свое время портал показал ему всю череду потомков Якова Брюса, и этот юноша был там первым. Девушка — кто такова?.. Легкий иноземный акцент в ее речи присутствовал: воркующее «эр-р», растянутое «и», мягкое «эль». Француженка? Хотя не факт. Судя по вольному стилю общения и смелости жестов — сама себе хозяйка. Судя же по тому, как на нее смотрел молодой человек, отношения между ними выходили далеко за пределы галантного дружеского общения.

В каждой шутке есть доля шутки — в том числе в той, согласно которой ни один мужчина не знает, сколько у него детей. Официально детей у Брюса было двое: обе — девочки. Когда умерли и они, и супруга, «колдун Петра Великого» больше не женился, оставшись в одиночестве. Говорили, приблизил к себе какого-то то ли внучатого племянника, то ли бедного дальнего родственника поумнее, дал ему блестящее образование. Злые языки утверждали, что и темным наукам обучил всяким, не иначе…

— А правда ли, что батюшка твой летает над Москвой по ночам на железной птице?

— Не летает. Раньше — да, несумненно. Откуда же он, по-твоему, гиблые места высматривал на Москве, чтобы знать, где людям строить и жить, а где никак не можно? Ныне же возраст батюшке не позволяет, к тому же подагра. — Серьезнейшим тоном ответил молодой человек, в карих глазах которого плясали искорки сдерживаемого смеха. — И младости эликсир, какой ему приписывают, не спасает.

— Ах, какая досада! — с томным смехом проговорила девушка. — А богатства тамплиеров шотландских?..

— Про то не ведаю. — Отшутился молодой человек. — Вон, у меня и прореха в кармане зашитая, про богатства не слыхивал.

Прим. авт.: согласно официальной исторической версии, Яков Брюс — прямой потомок короля Ричарда Брюса (XIV век), который основал Орден Святого Андрея, объединивший тамплиеров Шотландии. По любопытному совпадению сподвижнику Петра Первого был пожалована одноименная награда, высшая награда России на тот момент — орден Св. Андрея Первозванного.

— А как же часы солнечные, будущее указывающие? Говорят, проклятые?.

Прим. авт.: те самые «проклятые» часы в особняке на улице Спартаковской (некогда принадлежавшему графу Мусину-Пушкину, женатому на родственнице Брюса). Вообще-то, сам Яков Брюс даже по легенде не мог их создать, потому что умер к тому моменту, как завершилось строительство особняка. Скорее всего, руку к необычному солнечному календарю приложил действительно кто-то из его потомков — этим предположением автор и воспользовался. По одной из московских городских легенд, часы воруют время у тех, кто пытается, стоя под ними, заглянуть в свое будущее. Потратив на осмотр достопримечательности и попытку увидеть свое будущее минут этак десять, туристы замечают, что непонятным образом прошло полчаса или даже больше. Автор эту легенду на себе не проверял.

— Это я к ним руку приложил. — Прозвучал ответ не без гордости в голосе. — Не проклятые. Просто очень… необычные. Для тех, кто под ними встанет. Зачем, думаешь, мы и сюда приехали? Замеры выполнить. Заказ есть, распоряжение — мне заняться. Батюшка действительно плох. Из усадьбы — ни шагу, устал… Чертежи сделаю, переслать надобно в Лондон.

— Зачем? — не отставала спутница.

— Мастера аглицкие знатные, наши супротив них так себе.

Ворона каркнула и шмякнула здоровенную кляксу на треуголку девушки в мужском платье.

— Негодная, скверная птица! Прогони ее, она будто подсматривает и подслушивает!

— Да?.. — молодой человек белозубо улыбнулся и осмотрелся по сторонам, подмигнув кому-то, невидимому для спутницы, а потом тихо добавил: — А мне кажется, это кто-то другой нас сейчас слышит. Его бояться не надобно, ибо свой…

На другом конце временного отрезка «свой» потомок быстро делал выводы и вовсю пользовался шестым чувством. Намерения молодого человека действительно касались проекта часового механизма, разработанного его отцом (такой вот безымянный архитектор!) вместе с проектом наклонной башни — но не только его. Часы, конечно, были не обычными. Помимо массы технических тонкостей, они действительно обладали свойствами, за которыми могли последовать всякие неприятные вещи, включая церковную анафему. Часы позволяли (ни много, ни мало!) заглянуть в будущее — пусть ненадолго, но заглянуть, чтобы по минимуму скорректировать свои последующие действия, не ломая общей картины этого будущего. Подальше от столицы, под присмотром того, кто согласился на эксперимент, сулящий немалые выгоды: Демидова-старшего, а затем — и его сына.

А миловидная француженка, шпионящая в пользу Людовика Пятнадцатого… что ж, она так хороша на ложе. Но увезет с собой в Европу только умело поданные сплетни, байки то ли о Черной, то ли о Соломоновой книге и железной птице, да фальшивую тайну курантов, изготовленных якобы в Лондоне. Но оттуда привезут только колокола, по бумагам стоящие гораздо больше, чем за них плачено в реальности. Блестящий отвлекающий маневр для болтунов любого рода…