Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Повернулся и, на ходу передернув затвор автомата, двинулся к зарослям, перед которыми лежали трупы афганских солдат, — быстрым шагом, почти бегом, не замечая, как обычно, камней под ногами, а потому часто спотыкаясь и в целом с видом человека, одержимого какой-то чрезвычайно важной идеей, реализация которой не может терпеть отлагательств.

— Стой! — крикнул Артем. — Ты куда?!

Услышав за собой топот, Алымов обернулся и предупреждающее повел стволом: дескать: не мешайте, я сам!

— С ума сошел! — заорал Артем. — Стой, сказал!

Сзади тоже орали: должно быть, все, кто заметил их неожиданный рывок в сторону зарослей.

Алымов наддал, припустив в полную силу (и силы-то эти у него откуда взялись? только что едва ноги волочил), — бежал быстро и дробно, как конь, изредка улучая мгновение, чтобы обернуться и снова по-дружески пригрозить стволом: не мешайте, дескать, по-хорошему прошу: я сейчас сам все сделаю и вернусь!..

Метрах в сорока от кустов, обернувшись напоследок, он запнулся и полетел на камни, гремя железом и кувыркаясь.

Успел встать на четвереньки — но тут на него обрушился Артем.

Алымов бешено извивался, вырываясь и хрипя.

— Пусти, сука!.. Все равно!.. Все равно поквитаюсь!.. Ты чо, пусти!.. — сквозь стиснутые зубы. Слюна пузырилась в углах губ, то и дело взблескивала стальная фикса.

Изловчившись, Артем отвесил ему одну за другой две мощные плюхи.

И отпустил.

— Сдурел?!

Алымов сел, удивленно мотая головой и опуская ее все ниже.

Закрыл глаза ладонями и завыл.

 — Да ладно, — тяжело дыша, сказал Артем. — Успокойся!

Алымов привалился к его плечу, обхватил руками, ткнулся лицом в ворот.

Зной медленно плыл по котловине. Бурые камни дрожали.

Алымов рыдал. Слезы обжигали шею.

Артем гладил его по спине и одновременно держал, не пуская, потому что время от времени Алымов снова начинал вскрикивать и рваться.

— Ладно тебе... перестань!

Чувствовал его тепло, жар слез — и вдруг вспомнил старое, больничное. На одно лишь краткое мгновение — но так отчетливо, будто случилось только что.

— Ладно, ладно, — повторил он, зажмуриваясь, чтобы не видеть света. — Ладно тебе, хватит!

На смерть друга

Рецептер Владимир Эммануилович родился в 1935 году. Поэт, прозаик, пушкинист. С 1992 года художественный руководитель Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Автор многих книг стихов и прозы. Постоянный автор “Нового мира”.

Памяти Станислава Рассадина

                         I

Грубой ниткой заштопан твой лоб,

заморожено грешное тело.

И мертвецкий пиджак ты огрёб

против воли, судьба принадела.

Нет, конечно же, это — не ты,

старший брат и ровесник, и пастырь,

что с усмешкой смотрел на бинты

и на боль, и на кровь, и на пластырь.

Оболочка. Останки. Футляр

благородной души справедливой,

нам отдавшей пронзительный дар,

образ времени, горько правдивый.

В ожиданье большого огня,

крематорской подверженный смете,

ты по-прежнему выше меня,

и себя, и болезни, и смерти…

                         II

Прощай другим и не прощай себе.

На том стоим,

                         архангельской трубе

вверяя слух оставшийся и голос.

Без этой дружбы время раскололось,

отпали смыслы прежние, отпал

страх поражений, бедствий и опал.

Успев простить, ты все успел на свете.

Не холодна вода в холодной Лете,

а горький сон Вергилий составлял,

найдя черновики своих начал.

Огнем гори теперь, литература, —

шутиха, пьянь, завистница и дура

в чужом пиру, — мой друг тебя простил,

повысив свет действительных светил.

Благодарю за то, что я годами

шел за тобой, читая вещий знак.

Прости нас всех и оставайся с нами,

как друг, как брат…

                         Как спутник…

                                       Как вожак…

                         III

Как же стерпеть эти черные дроги

до крематория в пробках дороги,

под равнодушный шумок площадей...

Как пережить этот год високосный,

подло расчисленный, словно допросный...

Пей и не жалуйся... Или запей…

Эй, календарь!.. Перепрыгивай даты!..

Руки выкручивает, треклятый,

на одиночество жертвуя чек…

Только денек февраля никчемушный

вынут из года, а сборщик подушный

хочет из времени вырезать век…

                         IV

Все эти дни меня трясло,

срывался по любой причине.

Рифмующее ремесло,

как мент, пытало о кончине

ближайшего из всех друзей.

Нет и не быть тебе замены.

Квартира чахнет, как музей.

Отчуждены диван и стены.

Библиотека сиротой

глядит во след убывшей плоти.

С неслыханною частотой

машинка просит о работе.

Но тщетно ей и тошно мне,

одноязыким патриотам;

в междугородней тишине

нет места строкам и отчетам.

Прости, безбожник дорогой,

напраслину моих молений.

Ты мог оставшейся ногой

ступить на храмовы ступени.

Ты мог приходский свой доход

поднять однажды щедрой данью,

но предпочел иной исход

раскаянью и покаянью.

Оставив дружбу и жилье,

ты оборвал любые речи

затем, чтоб претерпеть свое

во имя бесконечной встречи

с единственной…

                         V

Случилось так, что ты себе накаркал.

Упрямец, не послушался меня.

На високосный год, на первый кв а ртал

нам назначалась эта западня.

Так выпало, что реаниматолог

тебя в твою палату не пустил,

отдал хирургу, и наркозный полог

отгородил остаток дней и сил.

Ты отошел. А я не мог смириться

и, как живому, все бубнил тебе,

что твой блестящий слог

                         и взгляд провидца

не по нутру буграм и голытьбе;

что важно из статей составить книги,

одну, вторую, может быть еще.

Но ты молчал, снимая все вериги,

и больше мне не подставлял плечо.

Свыкаются. И радуются мелким

успехам, двери шуткам приоткрыв.

Спешат по новым хитростям и стрелкам,

пытаются пристроить твой архив...

Ты всех простил, прости и мне заботы

работные, беспомощность мою,

пошли мне вслух приветы и остроты.

…На перекрестке, понимая кто ты,

бормочущий и плачущий стою…

                         VI

Пять лет в заложниках,

                        &nbspлежачий,

самим собой зажат в тиски,

ты ставил высшие задачи,

но задыхался от тоски.

Друзей отодвигала челядь,

ждя часа…

           Ты ее простил,

не в силах что сказать,

                        а сделать

уже, тем более без сил.

Ты ждал полета без оглядки

к той, что давно к себе зовет,

когда меняя распорядки,

ты враз достигнешь всех высот…

                         VII

Выпить с тобой. И открыться тебе.

И вознестись в долгожданной беседе,