Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Иногда можно было покататься на лодке в качестве алиби с Егор Иванычем и Монаховым. Им лодку давали сразу — у них был и паспорт, и часы, причем и то и другое у каждого. Отплывали мы быстренько с первого озера на третье через второе, никого весельной водой, к сожалению, не забрызгивая и никаких поездов, опять-таки к сожалению, не ожидая, причаливали к травянистому берегу — тут они доставали и посудину и закуску... Дальнейшее было делом техники: надо было тихо-о-нечко влезть в лодку и тихо-о-нечко отгрести на середину озера и потом оттуда, раскачивая лодку из стороны в сторону, так что вода переливалась через борт, во всю глотку орать “Э-ге-ге-ге-гей!”, а затем наблюдать испуганную реакцию и Егор Иваныча, и Монахова, так как они прекрасно знали о моих успехах в плавании: и тот и другой на мгновенье цепенели, а затем уже заплетавшимися языками пытались уговорить меня вернуться к берегу, что я, слегка покочевряжившись, и делал, зная, что ничего мне за это не будет, поскольку всегда было ясно, кому что будет, за что и от кого. Иногда Егор Иваныч с Монаховым плавали на противоположный берег, где у частников-куркулей покупали моченые яблоки, засовывали их в плавки и возвращались назад, хотя, вообще-то, это мог сделать только Монахов, так как у Егор Иваныча плавок не было, он всегда в трусах купался — это только модник Монахов в плавках щеголял, и то, видимо, потому, что жена у него в райпотребсоюзе работала.

Детей у Монаховых не было, а был спаренный с нами телефон, то есть телефонный номер у нас был один на двоих, только им был один звонок, а нам два, причем слышали эти звонки и мы и они: если телефон звонил два раза — это нам, можно было брать трубку, а если один звонок, то к телефону у себя в квартире подходили Монаховы, а нам подходить было нельзя, но если тихо-о-нечко снять трубку, то можно было услышать, о чем разговаривали Монаховы. Для того чтобы кому-нибудь позвонить, надо было снять трубку и, дождавшись голоса телефонистки коммутатора, назвать ей нужный номер и количество звонков, после чего она соединяла, а если соединить не могла, то отвечала, что занято или что не отвечает. Мне нравилось это занятие, и я часто просил телефонистку соединить, выдумывая всякие телефонные номера: это было несложно, так как все они были трехзначные.

А уж полностью отводил душу я в этом деле летом у тети Нюры в Барановском — она работала телефонисткой на коммутаторе фабрики “Вперед” и часто брала меня с собой на работу. В телефонке мы пили чай из стаканов в подстаканниках с непонятной надписью “Запорiжжя”. Самым интересным было втыкать штепсели в гнезда, важно отвечая “алло” и “соединяю”. Происходило это так: когда над очередным гнездом загоралась лампочка и звонил телефон, надо было воткнуть в это гнездо штепсель, взять трубку, сказать в нее “алло”, выслушать номер, с которым нужно было соединить, воткнуть параллельный штепсель (они всегда парами в своих гнездах для обеспечения телефонных разговоров наготове стояли) в гнездо с выслушанным номером, сказать “соединяю” и повесить трубку, чтобы не подслушивать, а можно было и не вешать — тогда происходило явное, вернее, тайное подслушивание: о том, кто в каком “цеху” чего сделал или не сделал, а должен был сделать или куда кому идти сейчас, а кому куда потом, или про какую-то мать насчет плана (это если директор разговаривал). Плохо было только то, что не всегда номера называли, а просто: “директора” или “завбазой” — а ты, поди, знай, какой там у них номер, а вот тетя Нюра знала (и шепотом подсказывала, куда тыкать), за это знание ее ценили и платили ей зарплату.

В Барановском можно было половить в прудах синюшку или съездить с дядей Васей в лес за грибами на мотоцикле с коляской, когда он не в смену, а когда он был в смену, то работал на той же фабрике “Вперед”, потому что в Барановском больше работать было негде. Иногда дядя Вася разрешал прокатиться на заднем сиденье, а грибы в корзинах мы складывали в коляску. Иногда мы заезжали в соседнее Медведево к Могуевым, где можно было сыграть в карты с Вовкой, старшим сыном дяди Вити. Вовка был старше и поэтому всегда выигрывал, а в качестве выигрыша бил меня картами по носу, бил, надо сказать, довольно-таки сильно, отчего мне было очень больно и поэтому на глазах выступали слезы, а Вовка при этом злорадно смеялся и заставлял меня, пользуясь старшинством, играть с ним еще и еще. Похоже, Вовке, когда он вырос, стало стыдно и поэтому он уехал на край света во Владивосток.

Дядю Васю все звали Василь Иваныч, но не из-за Чапаева, а потому, что его действительно так звали. Чапаева дядя Вася не любил, поэтому когда по телевизору показывали фильм “Чапаев”, а по другой программе шел многосерийный польский фильм про капитана Клосса, то дядя Вася всегда смотрел про Клосса, а не про Чапаева, при этом он лежал на животе на диване в майке и в трусах перед телевизором и курил одну за другой папиросы “Север”, поэтому перед экраном постоянно клубилось сизое облако, но это ему не мешало, возможно потому, что фамилия его была Сизов. Нам это тоже не мешало, так как мы уходили смотреть про Чапаева к Крупе.

Крупа был сосед и украинец (“хохол”, как все его называли, потому что так называть можно было даже громко), он всегда улыбался и менял у Сизовых кружок сала на ведро картошки, потому что картошки у него не было, а сало было, а у Сизовых была картошка и не было сала. Обмен происходил в сараях. У Сизовых было три сарая: в одном стоял мотоцикл с коляской, в другом бегали куры, а в третьем всегда проводили первые брачные ночи молодожены, то есть когда у Сизовых была очередная свадьба, а молодоженам спать было негде, то спали они в сарае, потому что гостей было много и спали они вповалку там, где устали, — только младшая дочь Нина первую брачную ночь провела не в сарае, а в Москве: она всегда мечтала жить в столице, и мечта ее сбылась — мечты всегда сбываются, если мечтать как следует, тогда первую брачную ночь проведешь не в сарае, а в Москве или еще где-нибудь, потому что это раньше Москва была пределом мечтаний, а сейчас — все относительно, куда отнесет, туда и попадешь, пожалуй, даже в мир иной — в смысле неведомый, незнакомый, а может быть в иной — в другом смысле. Так, на свадьбе у Нины в московском ресторане я, разгоряченный танцами, хватанул холодного коктейля через соломинку и после этого некоторое время находился между двумя мирами, иным и не иным, раздумывая в горячем бреду, что лучше, а потом время моего раздумывания истекло, потому что надо было выздоравливать и идти в школу, программу нагонять, иначе у Нин Васильны мог бы случиться сердечный приступ, которым она постоянно грозила.

А дядя Вася все смотрел фильм про Клосса... Наверное, свою войну вспоминал или думал, что польским разведчиком быть намного лучше, чем кем-то другим.

С войны дядя Вася вернулся раненным в руку и голодным. Тогда Егор Иваныч купил ему кружку молока и кусок белого хлеба — дядя Вася насытился, повеселел, заулыбался, а затем сразу после этого решил жениться на тете Нюре, сестре Егор Иваныча, а так как и тетя Нюра, и Егор Иваныч были из староверов, а дядя Вася нет, то пришлось ему перекрещиваться в старую веру — такое условие поставила Татьян Степанна, мать и тети Нюры, и Егор Иваныча. Для дяди Васи это было непринципиально, он перекрестился и стал старовером.

Еще с дядей Васей интересно было в баню ходить, в мужскую, разумеется — женская рядом была, а коридор — общий. Иногда он ради забавы посылал меня в женское отделение за мылом, дескать, дома забыл — при виде голого меня голые женщины почему-то сразу громко визжали и прижимались передом к стенке, показывая мне свои, в основном толстые, задницы, — дядя Вася за стеной слышал этот визг и добродушно смеялся в ответ — несмотря на это мыло в женском отделении мне всегда давали и дядя Вася мог им намылить свои причиндалы, а заодно и мои, на что у него уходило гораздо меньше времени. После бани мы ели пожаренные тетей Нюрой собранные нами в лесу красики с картошкой, когда их было немного, или присыпанные мукой, когда их было много. Еще тетя Нюра жарила блины из блинной муки и посыпала их маком — при процедуре жарения блинов я всегда восклицал “Люблю со смаком!”, а так как эта фраза из одного популярного тогда фильма постоянно вызывала смех взрослых, то я ее повторял довольно-таки часто.

Смех смехом, но только однажды и я решил показать свое кулинарное искусство, удивить всех. Задумал я сварить варенье, что мне казалось делом простым и быстрым, причем сварить тогда, когда в квартире никого не было. Для этого я пошел на принадлежащий Сизовым участок и сорвал несколько клубничин, поскольку варенье я намеревался варить в небольшой кастрюльке. Клубничины я тщательно промыл под струей воды из колонки, затем пошел на кухню, включил газовую плиту и поставил на горелку самую маленькую кастрюльку. В нее я положил все клубничины и засыпал их сахарным песком. Воды в кастрюлю я не налил, поскольку хотел, чтобы у меня вышло варенье, а не компот. Для аромата я добавил две шоколадные конфеты, после чего сел рядом и стал ждать, когда варенье сварится. Ждал, ждал и заснул.