Легенды мирового рока - Павел Сурков

Но мне кажется, что в этот печальный день куда важнее не переслушивать Blackstar: у нас еще будет время осознать и оценить этот запредельный по силе подвиг (пожалуй, только Фредди Меркьюри был способен на такую же по мощи предсмертную работу). Куда лучше пересмотреть недавний фильм «Марсианин», который, скорее всего, в ближайшее время соберет свою порцию «Оскаров», как минимум в технических номинациях. В нем главный герой – астронавт-жизнелюб в исполнении Мэтта Деймона – несется на марсоходе к своему спасению: ракетному модулю, который способен вывести его в космос и дать шанс вернуться на землю. Герой врубает во всю мощь колонок марсохода боуиевский Starman и мчится навстречу своей судьбе. Туда, в космос, где его ждет бессмертный Зигги Стардаст.

«Иисус пришел и нашел, что он (Лазарь) уже четыре дня в гробе… Иисус же, опять скорбя внутренне, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! Уже смердит: ибо четыре дня, как он во гробе… итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвёл очи к небу и сказал: Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! Иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком» (Иоанн 11. 17–44)

Обмотанный пеленами Боуи с пуговицами-глазами – таким он предстает перед нами в своей последней видеодилогии. Он уходил в вечность, прячась в шкаф в клипе Lazarus… Боуи невозможно представить мертвым, но даже свою собственную смерть он сумел обставить как лучший перформанс. Теперь его сценой стал весь мир: никакие туры больше не нужны. Просто, как все гениальное, как все то, что с такой легкостью делал Боуи.

Курт Кобейн: путь в нирвану

(лекция о совпадениях)

Я помню, как в 1993 году впервые оказался в США – ощущения и по сей день незабываемые и чрезвычайно свежие: этот «дивный новый мир» оказался вовсе не таким пугающим или не понятным, как я мог предположить. Далекая Америка оказалась не такой далекой, а законы, по которым жило таинственное общество развитого капитализма – вполне логичными, понятными и не сильно отличавшимися от принципов устройства Советского государства, с которым мы так недавно распрощались.

Но вот что воистину поражало и удивляло – это масштабы рекламы. Нет, дело не только в рекламных щитах, бывших в ту пору для русского человека диковинкой, а в продуманности и логичности этой рекламы: если тебе хотят продать продукт – будь уверен, рекламодатель сделает все возможное, чтобы ты как минимум обратил на продукт внимание. А от любопытства до покупки, как водится, один шаг.

В тот год продавали Nirvana – их новый альбом In Utero, и масштабы рекламы были столь велики, что казалось – никакой другой группы в Америке просто не существует. Знаменитая «бабочка» красовалась везде: на билбордах на улице и в метро, в рекламных блоках газет, по телевизору рекламировали и альбом, и тур в его поддержку, и у меня – тогда еще не особо знакомого с творчеством Кобейна и его группы – эта нарочито жесткая и назойливая рекламная кампания вызвала скорее чувство отторжения, чем приятия. Пластинку запихивали мне в руки практически насильно, в музыкальных магазинах все стены были увешаны промопостерами, а картонный Кобейн выглядывал чуть ли не из-за каждой полки с дисками.

Хотел ли этого сам Курт Кобейн, простой мальчишка из Абердина, желающий исключительно одного – сочинять музыку, которая будет чертовски не похожа на то, что крутится на всех радиостанциях и мелькает по MTV? С Кобейном произошло то, к чему стремятся миллионы его соотечественников – он реализовал Великую Американскую Мечту. Но хотел ли он этого?

Курт Кобейн родился 20 февраля 1967 года в Абердине, штат Вашингтон. С детства малыш проявлял интерес к музыке – на песни The Beatles его подсадил его дядюшка Чак, и в пять лет Курт уже написал свою первую песню: о том, как вся его семья ездила на выходные в местный парк. Тетушка Мэри Эрл дарит Курту барабанную установку – и маленький Кобейн с радостью учится играть (получается у него, надо сказать, неплохо), но затем в жизни Курта происходит событие, которое повлияет на всю его жизнь. Отец и мать Кобейна разводятся.

Спустя много лет сам Курт будет называть это событие главным, чуть ли не системообразующим для всей своей жизни: малыш понял, что счастье ушло навсегда – больше никогда мама и папа не будут вместе, и то, что казалось незыблемым, несокрушимым, его семья, – все это навсегда осталось в прошлом. Кобейн позднее так описывал то время: «Я стыдился своих родителей. Я не мог нормально общаться с одноклассниками, потому что мне ужасно хотелось иметь типичную семью: мать, отец. Я хотел этой уверенности, и из-за этого я несколько лет злился на родителей».

Курта отчаянно лихорадит: он живет то с матерью, то с отцом, но с новыми семьями своих родителей он ужиться не может – он кажется сам себе лишним, в новых семьях родители заняты своими собственными жизнями, а до жизни Курта им фактически нет никакого дела.

Тут-то у малыша Кобейна появляется первый и главный музыкальный друг – его главным героем становится вовсе не Игги Поп, и даже не группа Sonic Youth, как пишут в многочисленных биографиях Курта. Его главным героем, его образцом для подражания становится Джон Леннон. Спустя много лет на записи Nevermind продюсер Бутч Виг эту страсть Кобейна к творчеству Леннона будет яростно использовать: надо сказать, что эту пластинку Курт писал в откровенно разобранном состоянии и мог явиться в студию, будучи под воздействием определенных веществ (увы, но этот факт из биографии Кобейна мы не можем упустить). И Виг регулярно просит Курта записать очередную вокальную партию, чтобы получилась плотная голосовая «пачка».

Надо сказать, что Кобейн обладал феноменальной музыкальной памятью – он мог с точностью до ноты повторить ту партию, которую спел час или два назад. И Кобейн отпевает по пять-шесть дублей подряд (Виг нарочно не дает Курту слушать предыдущую запись, но Кобейн все отпевает в точности). Изначально Кобейн был против подобной записи вокала, ему это казалось пустой тратой времени, он предлагал поиграть с частоткой, просто выкрутить ручки на пульте так, чтобы вокал звучал помощнее, но Виг употребил последний – и максимально действенный аргумент: «Леннон писался так же», и это мгновенно сняло все возможные вопросы со стороны Кобейна.

Как и Леннон, Кобейн хотел, чтобы каждый его альбом не был похож на предыдущий, ему хотелось двигаться, постоянно развиваться. И когда группа подписалась с Geffen Records и выпустила Nevermind – это была, в некотором роде, игра «наудачу»: мы подписываем новую, набирающую обороты команду и готовы посмотреть, «выстрелит» она или нет. Пластинка «выстрелила» так, что от грохота можно было уши зажимать. При этом прогнозы выпускающей компании не оправдались, например, делалась ставка на «Lithium» как на хит-сингл, а вовсе не на Smells Like Teen Spirit.