Любовь уходит в полночь - Барбара Картленд

В голос премьер-министра, столь профессионально обошедшего все возможные рифы, просочилась язвительность, которая Ксении не понравилась.

Собственно, этот человек производил на нее откровенно отталкивающее впечатление. Его метод, каким он властвует, — принуждение. Открытая демонстрация своего безусловного превосходства — и принуждение. Что-то есть в нем такое, что люди и в самом деле начинают поступать против собственной воли — так, как того хочет он, упивающийся своим могуществом и авторитетом.

Король поднялся. Было видно, что в его душе — целя буря чувств, но он вынужден держать ее на замке, дабы сохранить внешнюю благопристойность, а иначе бы он бросился в рукопашный бой, который было бы лучше назвать в этом случае мордобоем, если бы речь не шла о дворце монарха и приближенных к нему персонах.

— Итак, Калолий, — сдержанно проговорил король тоном возобладавшего в споре, — мы ждем инструкций, каковые, разумеется, необходимо будет соблюсти в точности и исполнить неукоснительно.

Это прозвучало с издевкой — издевкой смертника над палачом. Калолий решил великодушно этого не заметить. Или просто устал. Или не считал нужным душевно тратиться на реакцию мелкого грызуна, которому придавили капканом хвост…

— Вы так обходительны, ваше величество! — елейно прошелестел губами премьер-министр, прижав ладонью живот на месте брелока.

Казалось, накопившееся в помещении напряжение вибрировало в воздухе, лишая его кислорода и проникая под кожу. Чтобы разрядить обстановку, Ксения протянула руку министру иностранных дел.

— Было так любезно с вашей стороны встретить меня у границы, мистер Дудич!

— Я сделал это с большим удовольствием, — с готовностью ответил тот, тоже тяготясь ситуацией, которая нешуточно накалилась: еще один-два пассажа в диалоге короля и его премьер-министра — и первому маячило аутодафе в целях сохранения репутации. — Позвольте выразить сожаление по поводу того, что эрцгерцог и эрцгерцогиня не смогут присутствовать на вашей свадьбе. Как я понял, они в России сейчас, по приглашению его императорского величества Александра Третьего? Там сейчас интересно, в России… Вся Европа сейчас следит за Россией…

— Да, — с благодарностью подхватила Ксения беспроигрышную тему восхождения Российской империи на мировую арену. — И я уверена, их огорчению не будет предела.

Когда дошла очередь прощаться с премьер-министром, она поразилась, насколько прикосновение к его руке показалось ей неприятным — точнее сказать, омерзительным. Что-то скользкое и неживое было в его рукопожатии. Ей стало душно. Король был прав: этот человек начинен амбициями, властолюбив, и, несомненно, диктаторские замашки не дают ему спать спокойно. С чувством облегчения Ксения увидела финальную подхалимскую улыбочку на физиономии лорда-канцлера, и на этом она и король быстрым шагом вышли — как показалось обоим, выскочили — за пределы переговорной гостиной.

Они уходили вдвоем — тихо, молча, обдумывая бесчинства непрошеного властелина. Ксения шла, слабо реагируя на окружающую обстановку, как бы великолепна и продуманна она ни была в каждом уголке дворца, где они проходили, — настолько ошеломляюще подействовал на нее этот акт пьесы. Она шла, просто отдавшись ритму движения. Вскоре король остановился перед расписными дверями. Двери немедленно распахнулись руками стоящих по обе стороны от дверных створок лакеев, и Ксения очутилась в другой гостиной, высокие узкие окна которой были обращены к саду.

Как только двери за ними закрылись, король со вздохом дал себе волю:

— Теперь ты понимаешь? Теперь ты видишь, с чем вынужден я бороться? То, что речь зашла о грозящей нам революции, — это полностью заслуга Калолия. Он задавит любого. Найдет способы.

— Народ не может его любить, — заметила Ксения.

— Какое там! Они его боятся, что куда более важно. А члены правительства — те просто кролики. Он их гипнотизирует! Удав. А я тоже хорош…

— Да ты просто должен от него избавиться, вот что! — решительно заявила Ксения. — Терпеть его брелок на животе…

Король рассмеялся, но смех его был невесел.

— Я могу с таким же успехом пойти попытаться сдвинуть гору одной рукой. Он так поставил себя, что его слово — закон, и наш трясущийся от старости лорд-канцлер во всем ему вторит.

— Ну должен же… должен же быть… какой-нибудь выход! — пробормотала Ксения, продолжая вышагивать по комнате, не в силах остановиться.

Король взглянул на нее, всю в движении, разгоряченную, и проговорил совсем другим тоном:

— Мне жаль, что приходится вовлекать тебя во все это низкое и недостойное. А свадьба… В конце концов, тебе этот брак нужен не больше, чем мне, но Калолий так хитроумно его смастерил…

— А ты хочешь… жениться на ком-то другом? — быстро и тихо спросила Ксения и остановила ходьбу.

— О господи, нет! — почти закричал король. — Нет, нет и нет! У нас с Эльгой речь не идет о браке, и тебе это прекрасно известно! Но я не хочу ходить под пятой у Калолия! Он обо всем договорился с твоим отцом — кроме даты свадьбы! Причем не посоветовавшись со мной!

— Я понимаю, насколько тебе это все… противно. — Что еще могла ответить Ксения королю, лишенному свободы принятия личных решений?

— Но ты не слишком-то мне сочувствовала, когда мы обсуждали это с тобой всего каких-то три месяца тому назад!

Ксения молчала, потупившись.

— Сейчас у нас нет времени на обсуждение, — через минуту сказала она обтекаемо. — Нужно подумать… о будущем… И… и о том, как нейтрализовать власть Калолия, этой жабы, — и над тобой, и над страной!

Сказала — и испугалась своим словам.

Что ей известно о премьер-министрах, революциях и королях? И какие такие советы она может дать королю, у которого отнимают власть?

И все же тираны, даже такие мелкие, «домашние», как миссис Беркли, — все одинаковы. Они обращают своих жертв в рабство, не оставляя им возможности бегства.

— О чем ты думаешь? — спросил король.

— О тебе, — честно ответила Ксения, очнувшись. — Я спрашивала себя, не слишком ли легко ты… сдался?

— Как прикажешь тебя понимать?

— Видишь ли, еще когда мы ехали с вокзала в ландо, я подумала… — Она нерешительно остановилась.

— И что же ты подумала? — подстегнул ее мысль король.

— Тебе это может показаться… грубым, если я выскажу все как есть…

Он слабо улыбнулся.

— Думаю, ты просто обязана сказать мне именно все как есть — ведь это касается меня? Будь со мной откровенна. Придаст ли тебе уверенности мое обещание принять все сказанное тобой, какими бы грубыми ни показались мне твои слова? Вот только не верю я, что твои губы способны произнести что-то грубое.