Моя политическая биография - Эдуард Лимонов

Надо сказать, что Минюст представлял собой в то время совсем забытое Богом учреждение с истоптанными до дыр дорожками советских времён на лестницах. Несколько непричёсанных наглых милиционеров внизу (им больше пристало бы охранять какой-нибудь ЖЭК), советские заплатанные и залатанные кабинеты с облупившимся линолеумом на полу. Возможно, сейчас, получив под свою руку ГУИН, министерство роскошествует? Мы сходили с Андреем Фёдоровым в приёмную Минюста: поговорили с юрисконсультом Наталией Владимировной о возможности принести документы на регистрацию, уточнили порядок оформления некоторых документов. И стали организовывать съезд. В августе состоялся поход на Москву «Трудовой России», в котором мы обречены были участвовать. Хочешь — не хочешь — мы же стали союзниками. Помню, что план похода на Москву в виде лучей пятиконечной звезды, протянутых к Москве, меня изумил, когда Худяков, Анпилов и Терехов продемонстрировали мне его с гордостью в штабе «Трудовой России». Показалось мне всё это крайне старомодной затеей. Однако с лучами пятиконечной звезды в тот поход влились к нам в НБП несколько новых людей, сыгравших затем значительную роль в партии. Со Смоленским отрядом приехал в автобусе Эдуард Кулёмин, выдающийся график и плакатист, которого я уговаривал и уговорил-таки в письмах стать лидером Смоленской организации. Он сделал нам в «Лимонку» лучшие плакаты, и если в первый период существования газеты — с 1995 по 1997 год — преобладали и задавали тон работы Лебедева-Фронтова, то в 1998–2000 годах преобладали работы Кулёмина. Его скелет с партийной повязкой на руке и надписью: «Не ссы — вступай в НБП!» — шедевр национал-большевистского стиля. С отрядом для похода на Москву приехали из Уфы наши ребята нацболы: Кузлев, Степанов и ещё несколько человек. Недавно Антона Кузлева зверски убили при неприятных обстоятельствах, он был руководителем нашей организации в Башкирии. Тогда же, за Москвой, в лесу, у небольшого озерца, познакомился я и с неизвестным мне парнем из города Самара, с биологом Сергеем Соловьем. Сейчас Сергей и его земляк из Самары Максим Журкин, а также паренёк из Смоленска Дмитрий Гафаров сидят в Рижском централе.

Помню, что туда же прибыли и питерские национал-большевики. Есть фотография, где целая толпа нацболов собралась на опушке леса. Фотографировали нас многие, в том числе и моя подружка, крошечная Настя. Она приехала со мной туда и сидела на поляне с девушками из Владимира, с Ириной Табацковой и Ниной Силиной. Нина сейчас содержится где-то рядом со мной в каменном мешке изолятора «Лефортово». По слухам, её увезли на стационарное обследование в психиатрический институт имени Сербского.

В походе на Москву было множество красных флагов, солнца, света. К вечеру, однако, я поскользнулся в жирной подмосковной грязи, и второй раз растянул вену и сухожилие на правой ноге. Первый раз это случилось в конце сентября 1997 года. Тогда, возвратившись с Голгофы выборов в Георгиевском округе Ставрополья, где я не имел возможности заниматься спортом, времени не было, я решил разом наверстать упущенное и, встав на мостик, начал «качать» шею. И в своём стремлении скорее обрести утраченную форму так перестарался, что сорвал внутреннюю вену, идущую от паха к коленке, и сопутствующее ей сухожилие. Ногу приходилось потом несколько месяцев подымать на кровать руками. Теперь всё началось сначала. Я еле доковылял до автобуса с помощью охранника Костяна, ребят и крошечной Насти. Впрочем, её помощь была психологической. Глядя в её умненькие серо-голубые глазки, хотелось жить.

Съезд неумолимо надвигался. Были заранее разосланы письма. Были получены ответы лидеров региональных организаций с согласием участвовать. С помощью союзников из «Союза офицеров», офицера звали Альберт, мы нашли рабочее общежитие одного из московских заводов. Общежитие использовалось для размещения командированных из регионов России. Я заключил договор с директрисой общежития и заплатил аванс. Директрису смутила было наша печать — изображение гранаты «лимонка», но Альберт отвёл её подозрения, сообщив ей какую-то возвышающую ложь. Найти подходящий зал для проведения молодёжного съезда оказалось не очень просто. Вопреки распространённому мнению, что все ДК нуждаются в деньгах и готовы немедленно предоставить площадь для любых мероприятий в обмен на денежные знаки, я выяснил, что это далеко не так. В центре города недалеко от Белорусского вокзала с нас заломили большие деньги, и директор очень подходящего нам клуба с аккуратным залом на 500 мест с красными креслами так и не сдался. «Пусть лучше стоит пустой», — сказал русский бизнесмен-директор. Огромный кинотеатр недалеко от площади трёх вокзалов оказался без фойе. Все фойе директор сдал косметическим киоскам, продавцам пирожков, булочек, готового платья, кожаных курток и медикаментов. А фойе было нам необходимо. В фойе мы намеревались регистрировать прибывающих делегатов съезда и в перерыве кормить их. Потому мы отказались от снятия этого довольно дешёвого кинотеатра. Бродить до бесконечности по Москве, выискивая кинотеатры, мы не могли, — время прижимало. Мы выбрали кинотеатр «Алмаз», что на Шаболовке. Симпатичная, даже изящная, директриса кинотеатра, казалось, не боялась ни Бога, ни чёрта, ни съезда собкоров молодёжной газеты с названием «Лимонка». Позднее нам шепнули, что крышей ей служил её любовник — какая-то шишка в РУБОПе. Штаб РУБОПа был расположен неподалёку на Шаболовке. Я молил Бога, чтобы директриса не испугалась, и хотел всучить ей деньги — оплату аренды помещения — вперёд, но она настояла, чтобы мы заплатили за пять дней до съезда.

Почему мы не сообщили впрямую, что состоится съезд Национал-большевистской партии? Ведь мы были легально существующей межрегиональной организацией. Опыт политической работы заставлял меня предполагать, что перспектива пригреть под своей крышей съезд радикальной молодёжной политической партии вызвала бы неприятный холодок в груди любого директора. И почти наверняка вызвала бы негативную реакцию со стороны местного милицейского начальства. Съезд же корреспондентов газеты всё же не пугал до такой степени.

В «Алмазе», мы считали, было 500 мест. Потом оказалось, что больше. Так как наши делегаты должны были приехать максимум по четыре человека от региональной организации, большой зал был нам не нужен. И даже психологически вреден, так как приглашённые СМИ стали бы разглагольствовать о «карликовой партии, которая даже не смогла заполнить зал кинотеатра». На самом деле у нас просто не было денег, чтобы оплатить дорогу туда и обратно всем желающим, — оплачивали только самым бедным. Вонючая бедность мешала нам заполнить зал. Уподобляться же националистам типа Беляева, обычно набивающим свои залы любым человеческим материалом, мы не хотели. На съезде должны быть только наши. Никаких чайников, кривобоких православных. Даже число приглашённых мы ограничили только лидерами союзнических партий и движений. Без свит. У входа в кинотеатр должны были стоять наши — первый контроль. У входа в зал должен был стоять сам Локотков и лично, руководствуясь документами, face-контролем и инструкцией, ещё раз проверять входящих.

С мандатами участников съезда вышла накладка. Мандаты заказал для нас Юра Клочков, дружественный нам журналист и типограф из РКРП. Позднее Клочков стал делать газету «Тульский рабочий» — одну из лучших рабочих газет, которые я знаю. А знаю я немало рабочих газет. Так вот, мандаты стоили нам баснословно дёшево. Они представляли из себя куски картона размером приблизительно 200x100 миллиметров. Одна сторона воспроизводила флаг НБП: на красном прямоугольнике — белый круг и чёрный серп и молот. На оборотной стороне был текст: «Делегат 1-го съезда Национал-большевистской партии…» Фамилия, имя, отчество. Название организации и прочие данные. Для приглашённых на съезд журналистов билет был такой же, но флаг был чёрный, и после фамилии, имени, отчества следовало название СМИ, которое журналист представляет. Увы, не то краски у типографа не хватило, не то он её экономил, но все мандаты не получились красными и чёрными. Часть получилась розовыми и серыми. Ещё при разрезании (я сам нарезал мандаты! Не мог отказать себе в удовольствии!) обнаружилось, что часть листов бракованная, на них рисунок флага сползал с оборотного текста, не совпадал с ним по контурам.

Пошли дожди. Обильные. Не московские какие-то. Некоторые особенно нетерпеливые делегаты прибыли дней на пять раньше и теперь толпились всякий день в штабе. В составе: я, Фёдоров, Локотков и самый приличный тогда национал-большевик, бородатый и более чем тридцатилетний, Андрей Жуков (он работал в музее Маяковского), мы поехали к директрисе «Алмаза» платить деньги. Натерпевшись уже от трусости властей и соотечественников (место проведения Конференции революционной оппозиции пришлось менять четыре раза!) я молил Бога, чтобы хрупкий директор не испугалась. Она не испугалась, она приехала в автомобиле с развязными мужиками, возможно, это и был знаменитый РУБОПовец со своей ментовской компанией, и приняла у нас деньги, предварительно заставив нас обменять доллары на рубли. Цена доллара значительно увеличивалась ежедневно, то было время кризиса, и я посоветовал ей взять оплату в долларах. Но русский директор есть русский директор, он своего не упустит, но и на хитрости не пойдёт. Никаких милостей от природы. Она не захотела.