Тело черное, белое, красное - Наталия Вико

– Мое детство… – наконец каким-то странным, сдавленным голосом заговорил Жак. – Мать…

Ирина прислушалась.

– Она была очень красива и добра… Я так любил ее… и… – его голос сорвался, – любил… и предал… Да, да, предал… Отец… – В глазах Жака появился страх. – Я всегда боялся его, он меня бил… Да, бил! – неожиданно вскрикнул он фальцетом, вдруг задрожав всем телом. – Но я его уважал. Хотел быть на него похожим… Таким же сильным… И я… Хотя нет. – Он замотал головой и с силой потер пальцами виски. – Еще был сосед… приятель отца. Жил в доме напротив. Я его ненавидел – отец проводил с ним времени больше, чем со мной, а я… – блеснули слезы, – Я так нуждался в его внимании…

Опустив голову, Жак замолчал. Бернар, осторожно подойдя к Ирине, легко поднял ее за руку с пледа и жестом подозвал Виктора.

Ирине вначале показалось, что она принимает участие в какой-то глупой, почти детской игре, однако внезапно появившийся нервный озноб подсказывал, что на самом деле происходит нечто более серьезное. Они втроем приблизились к Жаку. Бернар жестом остановил ее и Виктора в полушаге.

– Жак! Слушай меня! Я – твой отец. Вот – твоя мать. – Он показал на Ирину. – А это сосед. Все мы здесь. Перед тобой. Ты – мальчик, каким был тогда, -шепотом, словно боясь спугнуть его воспоминания, проговорил Бернар.

Ирина плотнее завернулась в шаль. Озноб становился все сильнее. "Наверное, похожее чувство испытывают актеры, выходя на сцену перед зрителями, – вроде это ты и будто уже не ты… Однако актеры играют известные им роли, повторяя заученные слова, отрепетированные движения и жесты. А здесь разыгрывается пьеса, в которой, похоже, никто, в том числе и режиссер, не знает, что произойдет в следующий миг. Да и пьеса ли это?"

Она пристально смотрела на Жака, с удивлением отметив, как же он, в сущности, юн, как трогательна маленькая родинка на кончике его носа, какая у него по-детски пухлая нижняя губа, которую он то и дело прикусывал верхними зубами. "Ну, рассказывай, негодный мальчишка, что ты там еще натворил?" Это у нее проскочила чужая мысль или эти слова произнес Бернар?

– В тот день… – голос Жака задрожал, – я пришел домой раньше обычного. Отца дома не было. Услышал тихие голоса за приоткрытой дверью… – Жак помолчал, словно и вправду вслушивался в тот негромкий разговор. – Там была моя мать и… сосед. Он… обнимал ее… говорил, что любит… давно любит, и… целовал… целовал… целовал… – Жак, прикрыв глаза, начал мотать головой из стороны в сторону, словно какая-то неведомая сила изнутри толкала его, заставляя делать эти движения.

Бернар, наклонившись к уху Виктора, что-то шепнул ему. Ухмыльнувшись, тот кивнул и неожиданно со словами: "Я люблю тебя, крошка, давно люблю", – крепко обхватив Ирину длинными цепкими руками, попытался притянуть к себе. Ошеломленная неожиданным, бесцеремонным прикосновением чужих рук, увидев прямо перед собой приоткрытый, жадный рот, она со всей силой оттолкнула его. Не ожидавший столь яростного отпора от хрупкой женщины, Виктор, потеряв равновесие, раскинул руки и, увлекая за собой даже не успевшего испугаться Жака, исчез вместе с ним за темной кромкой обрыва. Отчаянные крики разорвали ночную тишину. Ирина, услышав внизу всплески от упавших тел, медленно повернулась к Бернару:

– Надеюсь, ваши приятели умеют плавать?

Не услышав ответа и выдержав полный растерянной злобы взгляд, очевидно, уже бывшего поклонника, она прошла мимо бледной, испуганно отпрянувшей Мари и направилась к дорожке, ведущей в сторону дома. Быстрые шаги за спиной заставили напрячься. Пальцы непроизвольно сжались в кулачки. Бернар, догнав ее, неприятно влажной ладонью грубо схватил за локоть.

– Думаешь, я ничего про тебя не знаю? – Он стоял настолько близко, что чувствовался кисловатый запах пота. – Строишь тут из себя… А ты – как все. Слышишь, как все! Шлюха! Шлюха!! – Ненависть перекосила его лицо.

– Мне не нравится твоя игра, – с трудом сдерживая клокочущую внутри ярость, медленно произнесла Ирина, резким движением высвободив руку. Больно заныло плечо.

– Что тут происходит, Бернар? Кто кричал? – Из темноты появился мужчина лет сорока, среднего роста, с небольшими аккуратными усиками. В руке у него был фонарь. – Опять твои психологические этюды? Право же, ты помешался!

Ирина крепко зажмурила глаза. Ей показалось, что она сходит с ума… Этого не может быть…

– Ты не имеешь права заниматься подобными вещами! – Незнакомец приблизился. – Человеческая психика слишком хрупкая вещь и… – Его взгляд упал на Ирину. – Кто эта женщина?

Бернар, в присутствии незнакомца превратившийся в нашкодившего мальчишку и оттого мгновенно ставший как будто ниже ростом, проговорил, слегка заикаясь:

– Ни…Николя, ну я же тебе о ней однажды рассказывал, помнишь? Это та самая русская. Ну, у нее еще дядюшка-банкир.

– Добрый вечер, мадемуазель…

– Мадемуазель Ирэн, – торопливо подсказал Бернар, бросив на нее умоляющий взгляд.

– Добрый вечер, мадемуазель Ирэн. Мое имя Николя. Николя Тарнер, старший брат этого… – он укоризненно покачал головой, -… Бернара. Рад познакомиться с вами. – Сдержанная вежливая улыбка слегка тронула его губы. – Мне недавно довелось встретиться с вашим дядей, мсье Яковлевым, и он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Что здесь произошло и могу ли я чем-то быть полезен вам?

Ирина потерла виски похолодевшими пальцами, с трудом заставив себя поднять глаза. Это и впрямь было похоже на наваждение. Голос человека, который произнес эти слова, принадлежал не этому неизвестному французу. Это был голос Ники…

– Все нормально, мсье Тарнер.

– Простите меня, – тихо, почти не шевеля губами, произнес приблизившийся к ней Бернар. – Простите…

Со стороны берега послышались громкие, возбужденные голоса. Из темноты в сопровождении Мари появились две мокрые фигуры, закутанные в плед, которые при виде старшего брата Бернара продолжили движение вдоль берега реки, будто ночная прогулка под пледом по этому маршруту была делом давно запланированным. В глазах Николя мелькнули веселые огоньки. Он вопросительно посмотрел на Ирину:

– О! Я вижу, господа устроили соревнования по плаванию в вашу честь?

Она слегка улыбнулась:

– Нет, граф, это был всего лишь пробный заплыв. Состав участников был, к моей досаде, неполным. В последний момент ваш брат почему-то отказался, хотя "суровый маятник времени", как он сам изволил недавно выразиться, качнулся и в его сторону тоже.

Тарнер, с трудом сдерживая улыбку, перевел взгляд с Ирины на потупившегося младшего брата:

– Ну да. Бернар всегда предпочитает выступать в роли рефери. Отправляйся за своими приятелями, а я провожу мадемуазель Ирэн в дом. И не забудьте затушить костер.

Бернар, исподлобья взглянув на брата, нехотя поплелся вслед за удалившимися гостями. Тарнер покачал головой и протянул руку Ирине:

– Видите, как случается в жизни. Вы из далекой России. Я из Франции. Мир должен был рухнуть, чтобы мы встретили друг друга…

У Ирины перехватило дыхание. Помедлив, она осторожно заглянула ему в глаза. Тарнер не отвел взгляд. Они молча смотрели друг на друга…

Кто скажет, что происходит, когда взгляды мужчины и женщины встречаются впервые? Как назвать это чудо проникновения в глубины чужой души за те мгновения, пока разум, не успев вспомнить о приличиях, еще не опустил занавес благопристойности и морали? Как возникает неумолимое притяжение и влечение – зов плоти, из которого рождается страсть?

Вода в реке отливала серебром. Веяло прохладой. В воздухе стоял пряный запах трав. "Мир должен был рухнуть, чтобы мы… обрели друг друга". – пронеслось в голове у Ирины. – "Такой же голос… Те же слова… Другой человек… Другой язык… Но голос, тот же голос…"

В Париж они въехали на рассвете. Солнце еще не поднялось над крышами домов, однако небо уже посветлело. Птицы сонно переговаривались друг с другом, готовясь к встрече нового летнего дня. Квартира Николя на втором этаже большого дома из белого камня с ажурными балконами выходила окнами на Сену и хмурый Нотр-Дам, в предрассветной дымке казавшийся огромным фантастическим кораблем, ненадолго зашедшим в гавань, да так и оставшимся зачарованно стоять у причала, чтобы наблюдать за шумной, многоголосой жизнью, протекающей за его бортом.

– Красиво… – Ирина отошла от окна гостиной.

Николя указал взглядом на строгий, в английском стиле диван, стоящий между окон:

– Располагайся. Я сейчас разожгу камин, чтобы стало уютней. А потом будем завтракать.

Диван, всем своим надменным видом показывающий, что он не какой-то там безродный легкомысленный пуфик или кушетка, на которых можно бесцеремонно развалиться, а что на нем позволено сидеть только чинно и непременно с совершенно прямой спиной, оказался жестким и неудобным. Глаза пощипывало. Бессонная ночь и дальняя дорога давали о себе знать.