Тело черное, белое, красное - Наталия Вико

– Красиво… – Ирина отошла от окна гостиной.

Николя указал взглядом на строгий, в английском стиле диван, стоящий между окон:

– Располагайся. Я сейчас разожгу камин, чтобы стало уютней. А потом будем завтракать.

Диван, всем своим надменным видом показывающий, что он не какой-то там безродный легкомысленный пуфик или кушетка, на которых можно бесцеремонно развалиться, а что на нем позволено сидеть только чинно и непременно с совершенно прямой спиной, оказался жестким и неудобным. Глаза пощипывало. Бессонная ночь и дальняя дорога давали о себе знать.

– Я хотела бы умыться и привести себя в порядок, а то вся пропахла дымом от костра, да и одежда в пыли. – Ирина вопросительно взглянула на хозяина.

– Конечно. Можешь принять душ или, если хочешь, ванну. – Николя поднял голову и смущенно улыбнулся. – Я пока еще не знаю твоих привычек. Вторая дверь по коридору справа, халат в шкафу. – Он зажег каминную спичку. Веселый язычок пламени побежал вверх по древесной коре, которая, обреченно вздохнув, выпустила струйку сизого дыма.

Ирина зашла в просторную ванную комнату, включила душ и, ожидая, пока вода нагреется, подошла к зеркалу. "И что он говорил сегодня ночью? Что во мне красивого?" – Отражение в зеркале удивленно посмотрело на нее.

– Обычная женщина. – Вздохнув сказала Ирина, проводя кончиками пальцев по лицу. – "Несомненно, правильные черты лица, гладкая кожа, шелковистые волосы делают женщину привлекательной. Но истинная красота таится в блеске глаз или свете, исходящем изнутри. Блеск – от страсти, свет – от любви, потому что любовь – дитя души, а страсть – порождение тела. – Отражение с интересом прислушалось к ее мыслям. – Эти чувства вечно тянутся друг к другу, но лишь изредка соприкасаются, потому что в месте их соприкосновения всегда возникает ожог. – Она снова вздохнула. – А когда-то мои глаза светились и все говорили, что я красива, и, пожалуй, я действительно себя таковой ощущала…"

– Ну, что смотришь? Не узнаешь? – Ирина скорчила гримасу. Отражение незамедлительно ответило тем же. – Не нравится – отвернись! – Она стряхнула мокрую руку на зеркало. Покрывшееся капельками воды отражение не моргнуло и не отвернулось.

Надев длинный черный шелковый халат, очевидно мужской – пришлось даже подвернуть рукава, она вернулась в гостиную. В камине уже разгорелся огонь. Поленья возмущенно трещали, недоумевая, зачем понадобилось их разжигать и заставлять растрачивать драгоценное тепло в это солнечное летнее утро. Напольные часы, соглашаясь с ними, укоризненно покачивали медной головой маятника. На чопорном английском диване кем-то были легкомысленно разбросаны подушки с ярким восточным рисунком. "Так тебе и надо!" – подумала Ирина, подкладывая подушки под спину и с удовольствием откидываясь. Стол был сервирован на двоих. Приоткрылась дверь. На пороге, держа в руках поднос с бутылкой вина и двумя бокалами, появился Николя.

– Знаешь, Ирэн, несмотря на то, что мы познакомились только вчера вечером, мне кажется, я знаю тебя очень давно, – Николя протянул ей бокал, наполненный красным вином, – хотя, в сущности, почти ничего о тебе не знаю. И, честно говоря, до сих пор не верю, что ты не мираж, явившийся мне только для того, – он взял ее за руку и нежно прикоснулся губами к запястью, – чтобы неожиданно исчезнуть. Не исчезай, Ирэн, я прошу, – он опустился рядом с ней на диван.

Ирина с удовольствием сделала глоток, но не почувствовала вкус вина. Ей хотелось закрыть глаза, забыться и… пусть он только говорит. Николя осторожно провел пальцами по ее волосам.

– Мой непутевый брат кое-что рассказывал о своих тщетных ухаживаниях за некой строптивой русской. Я слушал и не верил, что ты – не миф, не его выдумка… Это правда, что твой дядюшка узнал тебя прямо на улице? – поинтересовался он.

– Правда. – Она вслушивалась в звук его голоса.

"Этого просто не может быть. Это галлюцинация, бред. Надо немедленно уходить. Иначе…"

– Николя, послушай. – Ирина попыталась высвободить руку и подняться с дивана. – То, что произошло сегодня, ни к чему тебя не обязывает и…

– То, что произошло сегодня, – он удержал ее и, опустившись на колени, обхватил ладонями ее лицо, – обязывает меня сделать счастливой… – Ирина напряглась, зная, что счастливым нельзя стать или сделать кого-либо по обязанности, – любимую женщину, которую я наконец-то нашел, – выдохнул он, прикоснувшись губами к ее губам. Она закрыла глаза.

"Что ты делаешь?.." – поинтересовался разум.

"Оставь меня…"– отмахнулось чувство.

Сильные руки подхватили ее… Горячие ладони, легкие уколы коротко подстриженных усов на шее, страстный шепот… "Я люблю тебя, Ирэн…" Ей показалось или он сказал это по-русски? А впрочем, какая разница! Пусть только говорит…

…Ирина спала, по-детски подложив ладошки под щеку. Ей снилась поляна, усыпанная огромными желтыми одуванчиками, над которыми беззаботно порхали разноцветные бабочки. Казалось, что она чувствует запах травы и слышит переливчатое стрекотание кузнечиков. Гулкий перезвон заставил повернуть голову. На краю поляны стояли гигантские часы, на маятнике которых, вцепившись в него побелевшими от напряжения пальцами, раскачивался перепуганный крошечный Бернар. Часы, недоуменно опустив глаза, провожали взглядом ничтожное существо, пытавшееся помешать ходу времени. Перед часами расхаживал хмурый Порфирий в шелковом халате, расшитом китайскими драконами. Всякий раз, когда маятник пролетал рядом, он строго грозил Бернару пальцем, повторяя монотонным голосом: "Жизнь без высшего содержания не есть жизнь, а прозябание и медленное умирание души… – Когда же Бернар возвращался, продолжал: -…Сидеть тебе теперь вечно на суровом маятнике времени". Бернар, расширившимися от бесконечного ужаса глазами, молча смотрел на приближающегося и удаляющегося Порфирия, пока не почувствовал на себе взгляд Ирэн.

"Ирэн! Умоляю! Снимите меня! Или пусть он, наконец, замолчит. Хоть на минутку… – простонал Бернар, улетая вдаль. -…Ведь если бы не я, вы бы никогда не встретили Николя! Помогите же!" – Его крик снова приблизился.

"Я люблю тебя, Ирэн…" – Вдруг услышала она донесшийся откуда-то сверху знакомый голос и, не открывая глаз, счастливо рассмеялась, протянув руки ему навстречу…

Часы мерно пробили семь раз. Ирина проснулась с улыбкой на лице. Думать не хотелось. Ни о чем. Те немногие мысли, которые появлялись, торопливо исчезали, понимая, что сейчас хозяйку лучше не беспокоить. Легкая занавеска, сквозь которую пробивались лучи закатного солнца, чуть подрагивала, тщетно пытаясь не пустить в спальню легкий ветерок с Сены. Рядом никого не было. На невысоком столике в ажурной фарфоровой корзине горкой лежали аппетитные яблоки. Она спустила ноги на ковер и огляделась. Не обнаружив рядом своей одежды, сдернула с кровати шелковую простыню и обмотала вокруг тела. Сделала несколько шагов в сторону двери, но, наступив на край попавшей под ногу простыни, потеряла равновесие и больно ударилась коленом о край стола. Вздрогнув от неожиданности, тот уронил на пол несколько яблок, которые принял в свои объятья мягкий ворс ковра. Гордые испанские женщины с картин, развешанных по стенам, вглядывались в нее с легким недоумением.

– Ну да… – негромко произнесла Ирина, потирая ушибленное колено и подтягивая простыню. – Я сама еще ничего не понимаю. И что теперь?

"И вправду – что теперь?" Прихрамывая, подошла к старинному зеркалу в массивной бронзовой раме. В зеркале она ответа не нашла. Да еще отражение не захотело смотреть ей в глаза.

– Стыдно? А мне каково? – спросила Ирина и решительно развернулась, но, сделав еще шаг, опять оступилась, упав в вовремя подвернувшееся кресло, которое оказалось единственным предметом, проявившим лояльность к гостье. Поджав ноги, уселась поудобнее.

"Впрочем, какая разница? Что ей до того, кто и как подумает о ней? Она взрослый человек и имеет право на те ошибки, которые совершает. Если это ошибки. Как посмотреть. В конце концов, все самое яркое в человеческой жизни рождено страстью, а она редко в ладах с разумом. Кстати, где Николя? Надо же сообщить ему о том, что она проснулась. Не ходить же в простыне всю оставшуюся жизнь?"

Придерживая приподнятый край простыни, Ирина вышла в коридор. В воздухе чувствовался едва уловимый запах гари. Из гостиной были слышны голоса. Подошла ближе. Прислушалась. Николя и Бернар. Братья говорили на повышенных тонах.

– Ты же совсем не знаешь ее! Зачем она тебе? Она сумасшедшая! Она не понимает, что делает! Они сейчас все сумасшедшие, эти русские. Они уже не в России, но и еще не во Франции, понимаешь? Они вне времени и пространства! И никогда не почувствуют реальной почвы под ногами. Они больны Россией, пойми ты! Это болезнь, и болезнь неизлечимая.

– Я полюбил ее такой, какая она есть – больной, сумасшедшей, любой!