Звезды над Занзибаром - Николь Фосселер

Однако голоса и звуки, которые она слышала, не были отзвуками дурного сна, который ее измучил: они были реальными и медленно проникали в ее еще затуманенное сознание. Она быстро выпрыгнула из постели и устремилась туда, откуда доносился шум.

В покоях Холе, которые выходили на море, у окон толпились женщины. Салима пробралась между ними и так же, держась за подоконник, высунулась из окна почти по пояс.

Солдаты, повсюду солдаты, их сотни, нет, много сотен, они шли маршем по улицам. А когда Салима посмотрела на крышу дома Баргаша, поверх стен Бейт-Иль-Сахеля, то увидела, как от берега отчаливают военные корабли, с полным экипажем на борту и с выдвинутыми пушками.

— Должно быть, какой-нибудь солдат видел нас и узнал Баргаша невзирая на маскарад, — услышала она рядом шепот Холе. — Об этом болтают повсюду. Кажется, он сказал, что Баргаш намеревался бежать с острова, но не захотел нас компрометировать. Многие арабы сегодня на рассвете открыто ушли из города, чтобы примкнуть к Баргашу в поместье Марсель. И когда они покидали город, тот солдат пересчитал их и доложил об этом Меджиду. — Глаза Холе теперь смотрели прямо на Салиму. — Меджид идет войной на Марсель.

День тянулся бесконечно, заставляя женщин в Бейт-Иль-Тани трепетать: они попеременно надеялись и тревожились, томились ожиданиями и мучились сомнениями. После обеда все услышали раскаты грома, хотя солнце по-прежнему светило, а небо было ярко-голубым, как драгоценный фаянс: то был отдаленный гром пушек и ружейных выстрелов, которые доносились с плантации Марсель. Сестры держались за руки, не отходя друг от друга ни на шаг и вслушиваясь в эхо боя в центре острова, все было, как в тумане, и необъяснимо, и держало женщин в ужасающем неведении.

А под вечер настала мертвая тишина.

Тишина стояла всю невероятно долгую ужасную ночь.

Новое утро окрасило грядущий день в невинные голубые и золотые цвета, но скоро и его окутало свинцовое молчание. Ни одно известие не поступало в Бейт-Иль-Тани, ни одно — ни хорошее, ни плохое.

И только голос посланца, споткнувшегося на пороге, наполнил пустоту дома словами; еще не отдышавшись, этот человек, задыхаясь и проглатывая часть фраз и одновременно отвечая на высказанные и невысказанные вопросы всех женщин, сообщил:

— Принц Баргаш потерпел поражение! Он вернулся в свой дом! Марсель обстреляли, и теперь там сплошные руины! Надо оплакать и похоронить сотни убитых и вывезти раненых! Принц Баргаш отказывается от переговоров. Он ни в коем случае не хочет сдаваться!

Марсель — разрушен? Салима выслушала это известие, не веря своим ушам. Перед ее внутренним взором возникали комнаты этого поместья: стены, увешанные зеркалами, в которых сверкал и переливался свет роскошных хрустальных люстр. Полы из черного и белого мрамора, искусно расписанные потолки. Чудеса из Европы, как, например, часы, звонко отбивающие каждый час: под бой молоточков и дивную мелодию в них появлялись фигурки, играющие на музыкальных инструментах и кружащиеся в танце. Сад с розовыми кустами, а между ними — зеркальные серебряные шары на палках, воткнутых в землю; повсюду — прекрасные журчащие фонтаны. Марсель всегда казался ей дворцом из сказки — представить себе, что его больше нет, было невозможно.

— Салима, иди скорее сюда! Скорее, Салима, да где же ты?

Крик Холе прервал блуждание ее мыслей, и она бросилась в покои сестры, откуда открывался лучший вид на дома, гавань и на дворец. Сейчас взгляд сестры был устремлен на море.

— Что это за корабль?

— Ты что, ослепла? Разве ты не узнаешь, чей это флаг?

На ветру гордо реял сине-красно-белый Юнион Джек — британский флаг, и мощный парусник как раз швартовался боком как можно ближе к набережной, забитой английскими солдатами, — и вместе с тем довольно далеко от Бейт-Иль-Сахеля, чтобы это грозило опасностью для дворца; они видели, как по не слышной из окон команде с парусника на берег высаживались стрелки и направляли дула ружей на дом Баргаша. А вместе с ним — и на Бейт-Иль-Тани, который располагался сразу за ним.

— Какой трус, — прошипела Холе с презрением. — Как же Меджид боится Баргаша, если он зовет себе на помощь англичан?

Колени Салимы стали ватными.

— Мы должны уговорить Баргаша, чтобы он сдался, — прошептала она. — Иначе за этот мятеж мы все заплатим своими жизнями.

Холе резко повернулась к ней.

— Что ты болтаешь?

— Никогда бы дело не зашло так далеко, если бы вы вовремя отказались от своих планов, ты и Баргаш, — ответила Салима, перед лицом опасности словно вдруг прозревшая. — Ваши планы с самого начала были обречены на провал. — Ей вдруг разом стало ясно и понятно все, чего она не понимала все эти месяцы.

Глаза Холе сузились и стали похожи на глаза кошки, которая готовится к нападению.

— С самого начала ты была с нами неискренна. Если бы ты помогала нам больше, мы бы сейчас победили!

Веки Салимы затрепетали.

— Это я-то?! Но я всегда исполняла все, что в моих силах, все, чего вы от меня хотели! Без возражений и колебаний!

Прекрасное лицо ее сестры превратилось в полумаску ненависти.

— У тебя такая же предательская душа, как и у Меджида. Наверное, в вас говорит черкесская кровь, это она сделала вас подхалимами и предателями.

Салима отшатнулась.

— Ты несправедлива, Холе. Несправедлива и высокомерна. Ты настроила меня против Меджида. Ты использовала меня, а сейчас, когда я осмеливаюсь видеть вещи такими, какие они есть, ты переменилась ко мне.

Не говоря ни слова, Холе развернулась, схватила с постели полумаску и шейлу и бросилась к выходу. Салима — за ней.

— Ты куда?

— К английскому консулу, он должен отозвать корабль!

— Не надо, Холе, не делай этого! — Салима уцепилась за перила лестницы и прокричала вслед сестре, шумно сбегающей по ступенькам: — Вернись, это очень опасно! Холе, останься!

С улицы послышались треск и шум. Двенадцать выстрелов. Салима вернулась в комнату узнать, что случилось. Но не успела она войти туда, как в одно из окон со свистом влетела пуля и попала в стену рядом с ней.

С первого этажа до нее донесся многоголосый крик и эхом повторился в доме напротив, где скрывался Баргаш, — ружейный огонь, открытый англичанами, усиливался.

Это конец.

На минуту Салима впала в оцепенение. Но тут ее взгляд упал на маленькую девочку, которая тоже стояла на верхней площадке. Очевидно, в толчее она потерялась и теперь душераздирающе рыдала. Салима схватила ее и вместе с ней бросилась на пол.

Вжимая голову в плечи и крепко обнимая ребенка, Салима то молилась, то ласково успокаивала малышку. Она крепко обхватила теплое детское тельце — девчушка с остервенением цеплялась за нее. По всему дому раздавались топот и крики, кто-то громко читал молитвы, а кто-то, сохраняя хладнокровие, торопливо собирал ценные вещи. И непрерывно свистели смертоносные пули, с треском входя в стены, окружающие дворец, и стены комнат внутри дворца.