Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак

— Да, это из Гемары.

— Папа сказал, что об этом написано в Пятикнижии.

— В Пятикнижии сказано, что он еще раз перешел Иордан, а Гемара дает по этому поводу свой комментарий.

— Ну да… я что-то такое припоминаю… В Касабланке мы жили в гостинице, и там была еврейская семья из Италии: муж, жена и сын двадцати одного года, Чезаре…

— Это он стал твоим любовником?

— Да. Можешь себе представить? Как это случилось, я сама не понимаю. Он был ребенком, а я — по сравнению с ним — зрелой женщиной. Они бежали от Муссолини. Отец, Пьетро, был фабрикантом. Мать, Бьянка, вообще нееврейка. Ее отец был инженером-железнодорожником. Его направили в Эфиопию. А Чезаре изучал в Риме юриспруденцию. Но это был деликатный мальчик, в чем-то маменькин сынок, и я помню, что, когда мы познакомились, я ему первым делом сказала, что он будет плохим адвокатом. При этом он великолепно водил автомобиль. Разговаривали мы по-французски. Не знаю как, но он достал мотоцикл и пришел от этого в безумный восторг. Где он доставал бензин, для меня загадка. Его мать едва умом не тронулась, потому что ее старший сын погиб на войне. Каким образом этот мальчик влиял на меня, я понять не могу. Возможно, это был сексуальный голод или попытка убежать от действительности. В Касабланке во мне жило такое чувство, что все вот-вот кончится. Как будто если не сегодня, то завтра в Землю врежется комета. Он увидел меня и сразу влюбился, как только умеют влюбляться мальчишки в этом возрасте. Он был невинным. У него никогда еще не было женщины. Ему не следовало мне это говорить. Вся история продолжалась не больше двух месяцев, потому что я сразу же отрезвела. Его мать обо всем узнала, а я не хотела скандалов. Она, наверное, думала, что я хочу выйти замуж за ее мальчика. Папа, естественно, ничего не знал. Господи, если бы он узнал, на что способна его Ханеле… Я ему, то есть Чезаре, ясно сказала, что наши отношения должны закончиться. Но это было нелегко. Он заболел дизентерией, и его положили в больницу. К тому же он угрожал самоубийством. У меня есть странный талант: к чему бы я ни прикоснулась, непременно начинается суматоха. Как мне удалось от него отделаться, я не могу даже толком объяснить. Как раз в это время подвернулся Станислав Лурье. Я, видимо, сама была не вполне в ясном уме. О любви и речи быть не могло — ни к Лурье, ни к Чезаре. Хотя он и был хорошим мальчиком — умным, интеллигентным и ужасно чувствительным. У меня осталась ощущение, будто он приходился мне сыном. Хотя я была старше всего на каких-то шесть лет…

— И где же он сейчас?

— Почему ты так побледнел? Он в Милане. У него жена и двое детей.

— Ты с ним переписываешься?

— Он присылает мне поздравительные открытки к Новому году. День моего рождения он тоже помнит.

— И это все?

— Это, мой драгоценнейший, все. Большего тебе сам Бог не сможет рассказать. Правда состоит в том, что даже Яшу Котика я на самом деле не любила. Моя настоящая любовь принадлежала тебе с тех самых пор, как ты начал приходить к нам в дом. Однако ты не можешь требовать, чтобы все те двадцать три года, которые мы были в разлуке, я хранила тебе верность. Я никогда не верила, что мы когда-нибудь снова встретимся…

— Пошли…

— И это все, что ты можешь сказать? Я сама раскаиваюсь за то, что сделала в своей жизни, но я не хочу слышать упреков от тебя.

— Ты не услышишь от меня упреков.

— Но твое лицо изменилось… Что ты хочешь сделать? Что мы оба будем делать? Помни, Герц, если у тебя есть малейшее сомнение, давай лучше сейчас вообще не будем начинать. Я даже не могу тебе передать, что мне вчера пришлось пережить с той минуты, как мы говорили по телефону. Не прошло еще и суток, а мне кажется, что минули годы. Папа устроил мне такой скандал с истерикой — чудо, что я еще жива. Я думала, что не доживу до встречи с тобой. Я ведь на самом деле шла тебе сообщить, что мы должны расстаться! — вдруг сказала Анна, пораженная собственными словами.

— Вот как?

— Да, именно так. Они попытались меня сломить. Но за тот час, что я ждала тебя, а ты все не приходил, я поняла, что больше не могу жить без тебя. Знай, я нарушаю самую священную клятву, которую когда-либо давала, и теряю при этом все. Если ты думаешь, что я богатая наследница, то ошибаешься. Папа поклялся, что не оставит мне ни доллара. У меня теперь есть только мои украшения и немного денег в банке.

— Мне не нужны твои деньги.

— У меня есть еще пара тысяч долларов в ценных бумагах, но выплаты по ним начнут поступать очень нескоро. Так что я бедная женщина, к тому же с прошлым. Да, я забыла главное: Станислав Лурье поклялся, что он никогда не даст мне развода. Вчера была ночь клятв. Каждый дал свою.

— Мы можем быть вместе и без развода.

— Вот как? Для тебя это будет удобно, но для меня это рискованный эксперимент. Что же мы будем делать? И что с твоей женой?

— Она тоже не хочет торопиться с разводом…

— Иными словами, ты останешься со своей женой, а я у тебя буду в качестве бесплатного приложения.

— Я могу уйти из дома, но не могу принудить ее к разводу. Ты и сама это знаешь.

— Я все знаю, но как же мы устроим наши дела? Если ты полагаешь, что сможешь ходить взад-вперед, от нее ко мне и от меня к ней, то ошибаешься. Я тебе абсолютно ясно и недвусмысленно говорила: если я хочу кого-то, то хочу его для себя всего целиком. Надеюсь, ты подумал этой ночью над тем, что делаешь и на что меня обрекаешь. Для тебя все останется практически тем же самым. Тебе не грозят никакие особенно неприятные перемены. Твои дети выросли, они уже взрослые. А твоя жена все равно никогда не владела тобой безраздельно. Но вот в моей жизни происходят радикальные и отнюдь не только приятные перемены. Я жертвую ради тебя своим отцом. Я уже не говорю о его состоянии и обо всех прочих удобствах. Для меня этот шаг означает либо счастье, либо смертный приговор. А может быть, и то и другое одновременно…

— Ну, если ты не можешь решиться, то не делай этого.

— Нет, я уже приняла решение, но и ты тоже должен уметь принимать решения. Мы оба уже не дети. Во-первых, ты должен по-настоящему захотеть сделать то, что делаешь, а не просто совершить легкомысленный поступок. А во-вторых, у нас должен быть план. Этот путь тернист, и если не распланировать все заранее, то, ступив на него, можно исцарапаться до крови.

— Никакие тернии нам не грозят. С голода мы не умрем. Я смогу зарабатывать достаточно, чтобы хватило на нас обоих. А что касается ребенка, то, учитывая обстоятельства, в которых мы оказались, о нем нечего и думать.

— А почему бы и нет? Я хочу родить от тебя ребенка. Я нормальная женщина, и у меня есть материнский инстинкт. Если до сих пор я не родила, то потому лишь, что мне не посчастливилось встретить подходящего мужчину. Однако эти слова совсем не означают, что я должна немедленно забеременеть. Мы можем подождать с ребенком несколько лет, и я в это время не буду сидеть сложа руки. Я — дочь Бориса Маковера. Тебе следует знать, что папа не вел никаких коммерческих дел без меня. Так было в Германии, так было и здесь, в Америке. Его состояние точно такое же мое, как и его. Но я не потащу его в суд. В Америке есть возможности делать деньги, стоит только захотеть. Если потребуется, я смогу продать свои ценные бумаги и драгоценности. За все это можно выручить тысяч пятнадцать. Это немного, но достаточно для начала. А у тебя что-нибудь есть?

— Двадцать пять тысяч долларов сбережений.

— Это немного, но вместе получается уже сорок тысяч. А что с твоей женой? Ты должен будешь платить ей алименты.

— Уж с ней я сам как-нибудь договорюсь.

— Если папа думает, что сможет вести дела без меня, то он ошибается. Но об этом — потом. Моя цель состоит в том, чтобы через пять лет у нас с тобой было сто тысяч долларов. А то и больше. Раньше или позже нам обоим придется добиваться развода. А какой у тебя план на сегодня?

— Мой план состоит в том, что мы должны быть счастливы.

— Глупенький! Я уже счастлива. Счастлива так, как не была никогда в жизни!..