Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы - Вилис Лацис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На станции Упесгале с вечернего поезда сошла женщина лет под тридцать. Ее платье, правда и поношенное и запылившееся в дороге, свидетельствовало о том, что она знавала лучшие времена. Бледное красивое лицо выражало усталость и апатию. Женщина вскинула на плечо довольно тощий мешок и быстро зашагала по перрону, чтобы избежать встречи с несколькими местными жителями, которые ждали поезда. Миновав полуразрушенное здание станции, она очутилась на небольшой мощеной площади, где у длинной коновязи стояло несколько крестьянских подвод. Глядя куда-то в сторону, женщина прошла мимо подвод и направилась к центру волости, до которого было несколько километров.
У исполкома и магазина потребкооперации тоже стояло много подвод; голоса крестьян были далеко слышны в тихом вечернем воздухе. Поровнявшись с подводами, женщина снова отвернулась, опустила глаза. Позади какой-то крестьянин громко сказал:
— Видала? Как две капли воды — дочка Лиепиня…
— Это которая убежала с немецким женихом? — спросил женский голос. — А что ей здесь делать? Ты, наверно, обознался.
— Что же удивительного? Напрыгалась, наголодалась, а теперь, поджав хвост, ползет обратно к неотесанным латышам.
Элла Лиепинь-Спаре-Рейнхард покраснела, как от пощечины, и ускорила шаг.
«Какие люди бессердечные… — думала ома, — только бы порадоваться чужой беде, — больше им ничего не надо. Они знать не хотят, что человек пережил, какие ужасы перенес, с какими чувствами возвращается на родину. Наголодалась, ползет, поджав хвост…» От стыда и злости Элла готова была заплакать, но к чему слезы, если поблизости нет ни одной сочувствующей души.
Меньше года не была она дома, а чего только не пережила за это время. Сколько страху натерпелась, пока ехала на машине крейсландсвирта Рейнхарда по забитым войсками дорогам! Налеты советской авиации… ночевки в лесу под мокрыми от дождя кустами, угрюмые, недружелюбные лица латышских и литовских крестьян… Маленькая темная комнатка в Кенигсберге, окружение, налеты авиации, уход Рейнхарда в армию и тяжелые принудительные работы по рытью укреплений… Потом этот ужасный штурм Кенигсберга, фантастический огонь советской артиллерии, горящие рушащиеся дома и страх, безумный страх… Настоящее светопреставление. Мороз по коже подирает при воспоминании об этом.
Но еще страшнее думать о будущем. Кто оправдает и простит? Что отвечать на вопросы людей? А вопросы будут — трудные, унизительные, — и ей придется на них отвечать.
Одна надежда, что Петера нет в живых. Хоть бы ему не пришлось ничего рассказывать… Расма еще ничего не понимает, а с родителями можно как-нибудь столковаться. Придется некоторое время жить, как в тюрьме, никуда не показываться, пока людям не надоест говорить об Элле Лиепинь, пока новое событие не отвлечет их внимание.
Элла шла нарочно помедленнее, чтобы попасть в Лиепини в сумерки, — тогда соседи не заметят. Но светлы летние вечера, а дорога от станции до усадьбы так коротка… Солнце еще не спряталось за горизонтом, а Элла уже подходила к отцовскому дому. Мелкими, робкими шажками, боясь потревожить собаку, как вор приближается она ко двору. Вот и я, милые родители… не призрак, не образ воспоминаний, а ваша родная дочь, которую вы и не надеялись дождаться…
Отец молча сморкался, мать всхлипывала — и от радости и от навалившихся забот, — только маленькая Расма болтала не переставая и тянула ее посмотреть новые игрушки. Больше всего она гордилась большой куклой с голубыми, как незабудки, глазами, одетой в клетчатый национальный костюм.
— Посмотри, мамуся, это мне папочка прислал. И это ведерко тоже… Правда, красивое ведерко?
А Лиепиниене, будто подтверждая скорбную весть, кивала головой.
— Да, доченька, вернулся. Только раз и приезжал, в самом начале. С тех пор не был.
— А зачем ему приезжать? — вмешался в разговор отец. — Он и Расму, дайте срок, возьмет к себе, сколько вы ни войте…
— Ну, что он, — чуть слышно спросила Элла, говорил что-нибудь?
— А когда он был разговорчивым? Приехал такой задумчивый, посидел немного, помолчал, поиграл с Расмой и ушел… к Закисам. Теперь ведь их водой не разольешь. И я вот что скажу, дочка, если не хочешь упустить его — надо торопиться. Прямо завтра же поезжай в Ригу, повидайся с Петером. Понятно, Закисы ему невесть чего наговорили про тебя, но как ни верти, а ты ему законная жена. Может, он хоть ради ребенка не станет рушить семью. А если долго будешь мудрить, смотри, как бы Аустра не подцепила его, or этой девки всего можно ждать.
— Не выдумывай, старуха, не срамись, — оборвал ее Лиепинь. — Оставьте вы в покое этого человека. Да я бы сам на месте Петера погнал вас поганой метлой.
— И это называется отец! — всплеснув руками, воскликнула мамаша Лиепинь. — Не слушай его, доченька, совсем он ополоумел. Уж кого бы осуждал, а то свое родное детище…
— А, что с глупыми бабами разговаривать. — Лиепинь махнул рукой. — Только вот что я вам скажу: если Петер не примет Эллу обратно, пускай она не думает, что я ей позволю жить здесь барыней. Пускай сама зарабатывает свой хлеб…
После этого мать с дочерью больше не говорили при старике о таких вещах, а уединились в укромный уголок и долго там шушукались.
Несколько дней спустя, отдохнув немного с дороги, Элла нарядилась в лучшее платье, напудрилась, накрасила губы и брови и поехала в Ригу. Поехала не с повинной головой — нет, она уже преисполнилась сознанием своих прав, она спешила получить то, что ей причиталось, — так ее научила многоопытная мать. Элла решила нагрянуть как снег на голову, смело и самоуверенно наступать на Петера: характера он тихого, смирного, у него просто духа не хватит отказать — и их семейный союз будет скреплен большой заплатой, а потом все как-нибудь заживет.
Прямое вокзала она поехала на лесопильный завод. В конторе ей сказали, что директора нет: вызвали в горком партии. Узнав его домашний адрес, Элла не сразу пошла на квартиру, решив, что муж еще не вернулся. Чтобы не терять зря времени, она зашла в косметический кабинет: там ей подбрили и еще раз подкрасили брови, надушили крепкими, пряно пахнувшими духами. Чувствуя себя во всеоружии, Элла отправилась к Петеру.
Дверь ей открыла Аустра.
«О, как у них зашло далеко, — уже по вечерам сидит здесь», — подумала Элла, и ее взгляд, назойливый, вызывающий, ощупывал лицо и фигуру Аустры.
«Зачем она пришла?» — думала Аустра.
— Здравствуй, — сказала Элла, не подавая руки. — Петер Спаре дома?
— Здравствуй. Заходи, садись. Тебе придется немного подождать, он, возможно, задержится.
— Задержится? Ну, ничего. Скажи, а что ты тут делаешь?
— Я здесь живу.
— Живешь? А я думала, ты просто так… зашла.
Элла не торопясь, как у себя дома, сняла пальто и повесила на вешалку, сняла шляпу и долго охорашивалась перед зеркалом. Когда Аустра пригласила ее в кабинет Петера, она надменно улыбнулась.
— Я лучше пойду в спальню, полежу немного. Голова что-то разболелась с дороги… Когда придет муж, разбуди меня.
Теперь Аустра поняла, зачем она пришла.
«Корова, — подумала она. — Ничего не понимает, решительно ничего. Ей кажется, что все осталось по-старому, как было четыре года тому назад. Петер — ее неотъемлемая собственность. А Аустра Закис — босоногая девчонка, которая каждую осень ходила с матерью в Лиепини рыть картошку за полпуры в день».
В первый момент ей захотелось выпрямиться и сказать этой хозяйской дочке какую-нибудь дерзость, но она сдержалась, поборола волнение и почти весело ответила:
— Я думаю, это не совсем удобно.
— Почему? — преувеличенно удивленно спросила Элла.
— Мужу это будет неприятно.
Элла молча смотрела на Аустру с упрямым и в то же время жалким выражением.
«Опоздала… поздно… Мать ничего еще не знала… заставила пойти на такой позор. Значит, это у него не увлечение, как у других, как у меня».
Что-то огромное встало между нею и Петером., и это нельзя было ни обойти, ни устранить. Но уже тупое, нерассуждающее чувство поднималось в ней, отталкивало эти мысли.
«Ну и пусть… А все-таки, если он меня увидит живую, привычную, не может разве случиться, как в тот раз, когда он вышел из тюрьмы? Увидит — вспомнит все старое, начнет жалеть, потеряет покой…»
Она стояла, покусывая губы и рассеянно переводя взгляд с одного из немногочисленных предметов, находящихся в комнате, на другой. Но на Аустру она больше не смотрела.
— Хорошо, — наконец, сказала Элла. — Я могу подождать здесь, в передней.
Но когда Аустра отворила дверь в кабинет и повторила приглашение, она вошла в светлую комнату. Аустра оставила ее одну.
Петер пришел через полчаса.
— Тебя ждут, — тихо сказала Аустра, отворяя ему. — Пока вы будете разговаривать, я сбегаю к Руте, отнесу ей книги. Когда она уйдет, ты мне позвони туда.
