Сильнее разума - Пола Хейтон

Джованни неуверенно топтался у порога. Как он постарел и сдал за эти несколько минут… или часов? Сердце молодой женщины сжалось от жалости к отцу.

— Мелисса… — произнес он срывающимся голосом, — мне так жаль… так жаль…

— Папа, — всхлипнула молодая женщина.

Джованни распахнул объятия.

— Доченька!

С душераздирающим криком Мелисса бросилась в надежные отцовские объятия.

Она рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Просто безобразие, думала она сквозь слезы, безобразие так себя вести! Ей двадцать лет, она не девчонка-школьница какаянибудь и побывала в таких местах, что врагу не пожелаешь. А теперь вдруг почувствовала себя ребенком. Ребенком, который ищет утешения на отцовской груди.

Джованни обнимал ее за плечи, ласково поглаживал по спине, утешающе нашептывал что-то на языке, который Мелисса не понимала, а ведь ей полагалось знать его с детства.

Наконец, совсем не скоро, бурные рыдания поутихли. Джованни пригладил волосы дочери.

— Я бы всю кровь до капли отдал, если бы так мог исправить причиненное тебе зло, — произнес он с невыносимым страданием. — До самой смерти себе этого не прощу.

Мелисса покачала головой. Острая мука поутихла до тупой, ноющей боли.

— Ты не виноват… не виноват. — Она вздрогнула как от холода. — Мне самой не следовало…

Молодая женщина умолкла и испуганно огляделась по сторонам.

— Где… где же… — Но не смогла произнести ненавистного имени.

— Ушел, — процедил сквозь зубы отец. — Мне даже не понадобилось вышвыривать его своими руками! Уплыл на этой своей яхте. — Голос его смягчился. — Собирайся, дитя мое. Мы тоже уплываем.

Мелисса утерла слезы и вдохнула поглубже.

— Сейчас оденусь по-быстрому и соберу сумку. Вещей-то у меня всего ничего… А мы возвращаемся в отель?

В "Адриатику" ей отчаянно не хотелось — ни сейчас, ни когда-либо потом. Глаза бы ее не видели этого отеля!

— Нет. Ты едешь в Рим. Со мной, — решительно произнес Джованни.

Мелисса вскинула на него глаза.

— Но как же Лаура?

С какой легкостью она произнесла имя жены своего отца, ради которой вынуждена была таиться и жить в тени. Ради которой Джованни никак не мог открыто признать ее дочерью!..

— Я не в силах так поступить с ней, — говорил Джованни, и Мелисса вполне понимала правоту его слов. — Девять долгих мучительных лет Лаура надеялась, вопреки очевидному, что сумеет подарить мне ребенка, о котором мы оба так мечтали! Я не могу, просто не могу сказать ей, что у меня уже есть дитя от другой женщины… Она будет вне себя от горя. Сочтет себя никчемной, ненужной неудачницей. Она и без того терзается двадцать четыре часа в сутки.

Называет себя "бесплодной смоковницей", ругает за то, что вышла за меня замуж и сделала навеки несчастным… Я сто раз повторял ей, что жизни без нее не мыслю, с ребенком или без, но она не верит…

Джованни в подробностях рассказал дочери историю первого замужества Лауры, окончившуюся мучительным бракоразводным процессом. Мелисса всей душой сочувствовала своей мачехе. И всецело соглашалась с отцом в том, что было бы жестоко причинить ей новую боль.

А в результате вышло еще хуже…

Лицо Джованни напряглось. В глазах читалась неизбывная вина.

— Мне придется открыть Лауре правду. Я-то думал, что сумею надежно тебя спрятать, так что она ничего не узнает. Во всяком случае, до тех пор, пока… — Он перевел дух. — Пока небеса не подарят нам ребенка — нашего общего ребенка! Если бы я заподозрил хоть на мгновение, что Лаура дознается про твой приезд и придет… — Джованни тяжко вздохнул, — придет к таким кошмарным выводам, я не стал бы рисковать. Рассказал бы ей все как есть сразу, как привез тебя в Рим!

Он помрачнел.

— Теперь мой долг — попытаться исправить зло, причиненное моей скрытностью. Зло по отношению к моей жене и к моей дочери… Ты пока собирайся. Как будешь готова, скажи: катер ждет у причала. А сейчас мне нужно позвонить Лауре. Она понятия не имеет, что я здесь.

Вчера, едва прилетев из Лондона, я позвонил в отель, и мне сказали, что ты уехала. Я до смерти перепугался. И как только выяснил, где ты, тут же помчался сюда. Лаура наверняка себя не помнит от тревоги. Надо ее успокоить.

Джованни коротко поклонился и вышел из комнаты. Оставшись одна, Мелисса обвела взглядом спальню, побросала свои вещи в сумку, все, что попалось на глаза, и выбежала за дверь. Ей не терпелось покинуть виллу — чем скорее, тем лучше.

Уже на выходе из бухты Мелисса не выдержала и обернулась. Вилла стремительно удалялась — терраса и бассейн, колонны и купол. А очень скоро и сам островок превратился в крохотную точку у горизонта — вместе со своими иссиня-черными скалами и полосой жемчужно-белого песка. В памяти Мелиссы навсегда запечатлелась опустевшая каменная пристань.

Гордой красавицы яхты там уже не стояло. Она исчезла, будто ее и не было.

Исчез. Исчез. Исчез.

Мелисса закрыла глаза. К горлу внезапно подступила тошнота.

У причала в Сперлонге их уже ждал новехонький "ламборджини диабло". Путь до Рима на сей раз занял часа два — дорога изобиловала "пробками". Мелисса откинулась на спинку кожаного сиденья и отрешенно глядела перед собой "Ламборджини" промчался через центр, искусно лавируя в потоке машин, и наконец выехал на тихую живописную окраину, где стояли особняки римских богачей. Проехал еще пару миль в направлении Тиволи и свернул на подъездную аллею, ведущую к чугунным воротам, а от них — дальше, к роскошной вилле, своим великолепием не уступающей виллам римских императоров.

Слуги приветствовали возвратившегося хозяина, не выказав ни малейшего удивления при виде его прелестной каштановокудрой спутницы. Джованни, инстинктивно почувствовав смущение дочери, крепче обнял ее за плечи.

— Мне нужно поговорить с Лаурой, — серьезно произнес он, вводя дочь в просторный вестибюль. — Извини, я тебя оставлю ненадолго. — Джованни жестом подозвал одну из служанок, что почтительно ждали чуть в стороне. Будьте добры, проводите синьорину Гринбери в ее комнату.

Мелиссу отвели наверх, в богато убранные гостевые покои. Следом прибежала молоденькая горничная — помочь распаковать вещи.

Первым побуждением Мелиссы было сказать ей, что не стоит трудиться, все равно она здесь надолго не останется. Италия отныне для нее закрыта. Она уедет… уедет…

Улетит обратно в Чикаго, Вернется к работе.

А Джованни будет изредка появляться в Штатах. Этими краткими встречами ей и придется довольствоваться. Иного выхода нет и быть не может.

Горничная затворила дверцы шкафа, тихо произнесла что-то и ушла. В комнате воцарилась тишина.