Ад - Александра Маринина

— Гастрофиброскопию, — подсказал Камень.

— Во-во, на нее. Но Люба Родиславу ничего не сказала, не хочет, чтобы он знал, что она болеет. Бережет, расстраивать боится.

— А ты, стало быть, самоидентифицировался с Любой и решил, что я — Родислав, — с сарказмом заметил Камень.

— Я… чего с Любой? — растерянно переспросил Ворон. — Я не расслышал.

— Ты так любишь свою Любочку, что живешь одной жизнью с ней и уже начинаешь думать и чувствовать, как она, — пояснил Камень. — А меня принимаешь за ее мужа и не хочешь расстраивать, поэтому скрываешь от меня правду. Люба болеет уже почти год, а ты даже словом не обмолвился. И если бы я сейчас не взял тебя за горло, ты бы опять промолчал. Ну и куда это годится?

Ворон обиженно вскинул иссиня-черную голову и сверкнул глазами.

— И нечего шпынять меня разными заумными словами! Я же хотел как лучше, я же тебя, старого дурака, жалею, оберегаю, а ты меня этим попрекаешь. Хочешь про плохое слушать? Пожалуйста, могу тебе в красках живописать, как Романовы мучаются с Геннадием, который беспрерывно пьет и устраивает пьяные дебоши. Или могу рассказать, как бабка Кемарская получила инсульт и теперь еле ходит и почти не разговаривает, но за ней нужен глаз да глаз, потому что она то и дело норовит открыть газ, но забыть зажечь его, или включить воду и не выключить. И если Лариса в выходной день куда-нибудь уходит, то Люба по нескольку раз спускается на второй этаж бабку проведать, а заодно убедиться, что Геннадий ее пока еще не пришиб. Тебе про это хочется? Пожалуйста, я могу. А если пожелаешь, могу еще про твоего любименького Родислава порассказать такое, что у тебя твои каменные уши завянут и в трубочку завернутся.

— Это что же, например? — нахмурился Камень.

— А ты забыл, что он со своей импотенцией никак смириться не может? Ему же всего пятьдесят лет в том году исполнилось, он молодой совсем, можно сказать, мужик в самом соку. Другие в его возрасте, да еще ежели при деньгах и возможностях, такого жару дают — будьте-нате, а он уже в тираж вышел. Как ему с этим жить? Вот он и выдумывает разные способы, как бы себя оживить и в норму привести.

— А чего ж он к врачу-то не идет? — удивился Камень. — Насколько я помню из твоих рассказов, в то время уже частная медицина стала развиваться, и всяких специалистов появилось видимо-невидимо. Ну, я понимаю, в поликлинике МВД эту проблему не решить, и врачей нет нужных, и стыдно, но частным-то образом можно полечиться.

— Полечиться-то можно, а вот куда от себя самого убежать? — рассудительно заметил Ворон. — Ведь с детства, с пацанских времен еще было вбито в голову, что половое бессилие — это стыдно и является поводом для насмешек. У Родислава просто язык не поворачивается озвучить свою проблему вслух, признаться кому-нибудь, даже и врачу. Для него это немыслимо.

— И какие же способы он придумывает, чтобы себя оживить?

Ворон слетел пониже, собрался было что-то сказать, но передумал и спрыгнул на макушку Камню, приблизив голову вплотную к его уху.

— Он к проституткам ходит, — шепотом сообщил он. — Представляешь? Выбирает каждый раз разных и пробует. Все равно ничего не получается, но он продолжает искать. И еще он порнографию смотрит.

— Где?! — в ужасе воскликнул Камень. — Прямо дома?! При Любе?!

— Да тише ты! — одернул друга Ворон. — Чего орешь? Услышит кто-нибудь, о чем мы с тобой разговариваем, — сплетен потом не оберешься. Не бойся, не дома он смотрит.

— А где же?

— В бане, с приятелями. И проституток туда же приглашают. Родислав все надеется, что вот он насмотрится порнухи, оживет, а тут и девочку ему подгоняют — и все получится. Никто ничего не замечает, потому что смотрят все, а потом с девочками уединяются, а уж у кого там чего получилось или не получилось — этого никто не знает. Все, конечно, потом вместе встречаются и делают вид, что все отлично, но как было на самом деле — это большой вопрос. Я, например, ради любопытства пару раз в этих банях все комнаты осмотрел, когда дело до девочек дошло, так должен тебе сказать, что у некоторых, конечно, все нормально, но не у всех. Кто выпил много, кто перепарился, кто просто не в настроении оказался, а у кого и такие же проблемы, как у нашего Родислава. В общем, у всех по-разному, но когда они опять за столом встречаются, то делают довольные рожи, сальные глаза и многозначительно ухмыляются, дескать, они там шороху навели и показали этим соплюшкам, что такое настоящий секс с настоящим мужиком. Ой, Камешек, до чего ж они все смешные! Ты бы их видел! Толстые, черепа лысые, тела волосатые, брюхо висит, ноги кривые, морды пьянющие, несут какую-то ахинею, а туда же — гиганты секса и акулы российского бизнеса. Из десятерых мужиков у двоих-троих был настоящий секс, а остальные — кто совсем ничего не смог, а кто сгорел за три минуты, но разговоры ведутся такие, что можно подумать, будто они сплошь и поголовно все половые террористы. Врут друг другу и не краснеют.

— Да они не друг другу, они в основном сами себе врут, — задумчиво проговорил Камень. — А как же ты все это углядел? Ты ж клялся и божился, что за сексом не подсматриваешь.

— А я и не подсматриваю. Но уши-то мне никто не затыкает. Я все слышу, а это равнозначно тому, что я все вижу. Ну что? Порадовал я тебя? Такой правды ты от меня хотел?

— И такой тоже, — твердо ответил Камень. — Прошу тебя, не надо ничего от меня скрывать. Любая правда лучше неизвестности.

— А вот люди так не считают.

— Но мы-то с тобой не люди, мы с тобой — Вечные. И мы прекрасно понимаем, что то, что так пугает людей в их кратковременной земной жизни, не имеет в масштабах вечности ровно никакого значения. Кстати, ты что-то давно не упоминал о таинственных мужчинах, которые то и дело пасутся возле Романовых, то следят за ними, то спасают.

— Так я их больше не видел.

— Не видел или не обращал внимания? — прищурился Камень.

— Ну, не обращал, — пробормотал Ворон, на всякий случай спрыгивая на землю и отскакивая подальше от Камня. — Они же все время разные, эти мужчины, а ты что, хочешь, чтобы я всех людей на улице рассматривал? А таких явных ситуаций, как с маньяком или с Любиной сумочкой, больше не было.

«Или ты просто на них не попадал, — подумал Камень. — Ладно, я потом у Змея спрошу. Уж он-то все знает».

— Как они в Турции отдохнули? — миролюбиво спросил он. — Или ты еще не смотрел?

— Смотрел, а как же, — оживился Ворон. — Отлично они отдохнули! Наплавались, назагорались. Отельчик, правда, фиговенький, всего три звездочки, окна номера на водокачку выходят, но после советских гостиниц он казался райскими хоромами. Завтрак и ужин — шведский стол, на ужин на выбор по два супа, по два горячих блюда и по два разных гарнира, а уж закусок и салатов — десятка полтора. Представляешь, какое это произвело впечатление на Любочку и Родислава? Родислав-то все-таки целых три раза был в служебных командировках за границей, про Испанию я тебе рассказывал, а еще он ездил в Болгарию и на Кипр, в полицейскую академию, так что о приличных гостиницах какое-никакое представление он имеет, а уж для Любочки это все было как в сказке. Очень она осталась довольна.

— А Леля? Ей понравилось?

— Да ну ее, — Ворон раздраженно взмахнул крыльями, — ей, по-моему, вообще ничего, кроме ее собственных страданий, не нравится. Выходила на пляж, садилась в тенечке и читала толстенный том английской поэзии в оригинале. Из Москвы такую тяжесть перла, представляешь? Ходила целыми днями с постным лицом и молчала. А твой Родислав, между прочим, знаешь что вытворял?

— И что же?

— Он часов в одиннадцать утра заявлял, что ему уже жарко, и оставлял Любу на пляже, а сам шел в номер, якобы отдыхать, включал телевизор и смотрел по платному каналу порнографическое кино.

— Зачем? У него что, была возможность пригласить проститутку, если вдруг… ну, ты понял, что я имею в виду.

— С ума сошел! — фыркнул Ворон. — Какая проститутка? У него жена есть, ежели чего случится.

— И как, случилось? — с надеждой спросил Камень.

— Ну прям! Ничего не случилось. Слюнки текут, а толку никакого. Это я тебе так, для информации сообщил, коль уж ты настаиваешь, чтобы я ничего не скрывал. Но в целом отдых удался. Они по вечерам в деревню ходили, там магазинчики всякие с сувенирами, ювелиркой и трикотажем, Родислав Любе золотые сережки купил, большие такие, висячие. Я не очень понимаю, но они говорили, что это дутое золото. Дутое — это что, ненастоящее? Типа бижутерии?

— Остолоп, — беззлобно усмехнулся Камень. — Самое настоящее. Просто снаружи изделие крупное, а внутри пустое, легкое. Если бы было литое, то в нем золота было бы на многие тыщи, а когда дутое, то получается намного дешевле. Столько лет на свете живешь, а элементарного не знаешь. А Леле они что-нибудь купили?

— Да что ты привязался со своей Лелей! — рассердился Ворон. — Никогда ею не интересовался, а тут вдруг Леля да Леля. Не ходила она с ними в деревню, в номере сидела и поэтов своих смаковала. Или уходила вечером на пляж, сидела на лежаке и смотрела на море.