Избранное - Вильям Хайнесен

Похороны окончились. Пастор Кьёдт пожал всем присутствующим руки, в том числе Симону и Бенедикту.

Юханнес Эллингсгор, капитан «Гризельдис», поднялся на возвышенную часть кладбища, откуда был виден порт. Он хотел удостовериться в том, что суда не пострадали.

— Нет, все в порядке, — сказал он, вернувшись.

— О, много помехи, — заметил снова откуда-то вынырнувший Опперман. — Сначала пекарь, потом воздушный тревога! — Сердечно пожимая руку отцу Ивара, он прибавил: — Но народ был много, о, все очень жаль Ивара, все очень долго помнить похороны.

Опперман был бледен и взволнован. От него пахло крепкими духами. Он продолжал, обращаясь к Ливе:

— Смотри, мы потом собрать все визитный карточка с венки на память, их так много, так много.

Хуторяне постояли еще некоторое время у могилы вместе с Фредериком и другими моряками. Потом медленно двинулись в путь. Магдалена и Фредерик взяли под руки Элиаса, старик сильно дрожал и с трудом держался на своих больных ногах.

— О, бедняга, — сказал Опперман. — Он много страдает!

У калитки кладбища стоял маленький человечек со шляпой в руке — Понтус Андреасен, часовщик. Он почтительно поздоровался со всеми и сделал Фредерику знак отойти в сторону. Лива взяла отца под руку.

— Извини меня, Фредерик, — сказал Понтус. — Дело очень важное… Ты ведь не сердишься на меня, не правда ли? Нет, ну так я и знал. Приходи ко мне, чтобы мы могли поговорить на свободе, Фредерик! Если тебе неудобно сейчас, приходи потом, но обязательно сегодня, а то будет поздно!

Фредерик обещал прийти потом.

Понтус выглядел странно: на нем было старомодное пальто в талию, черные перчатки, он опирался на палку черного дерева, отделанную серебром.

— Какие прекрасные похороны, — сказал он. — Ивар их заслужил. Вечная ему память. До свиданья, мой друг!

Часовщик снял одну перчатку и сердечно пожал руку Фредерику.

— Мы договоримся. Фредерик, — сказал он, — на этот раз никаких разногласий не будет.

5

На похоронах Фредерик не отходил от Магдалены. Он стоял рядом с ней у могилы, а во время воздушной тревоги они держались за руки. Мысль о Магдалене жгла, тревожила. Он горячо желал только одного: чтобы молодая вдова осталась с ним, чтобы они поженились, но он понимал, что она-то таких чувств не испытывает. Мысль о том, что она может отдаться другому так же бездумно и внезапно, как отдалась ему, мучила и терзала его. Его мучило и то, что в день похорон Ивара он думал только о женщине, желал эту женщину. Но так уж случилось, что все остальное отошло куда-то в сторону, не было никакой возможности думать ни о чем другом, кроме Магдалены.

На хуторе по старому крестьянскому обычаю устроили поминки. Стол покрыли белой скатертью, зажгли свечи. Это выглядело красиво и торжественно. Еду приготовили отличную. Моряки молчали и еле прикасались к пище и к разлитой голландской водке. Опперман тоже был немногословен, он дружески и грустно улыбался и гладил по головкам детей Магдалены. После ужина он достал из кармана пальто большой пакет с конфетами, и дети в восторге окружили его. Альфхильд тоже подошла, до той поры она держалась особняком, сидела в уголке, одевала и украшала куклу. Теперь же подошла к Опперману, жадно косясь на сладости.

— О, большой дитя! — улыбнулся Опперман, протягивая ей плитку шоколада с орехами. — Ты любить сладкое?

Альфхильд, запрокинув голову, откусила кусочек. Моментально съела всю плитку и опустилась на колени перед Опперманом, глядя на него молящими глазами.

— О нет, ничего осталось! — сказал Опперман. — Но ты получишь больше потом! У меня много-много дома!

— Альфхильд! — призвала сестру к порядку Магдалена. — Оставь Оппермана в покое!

Сестра ответила ей яростным взглядом и нежно прижалась головой к щеке Оппермана. Он погладил ее по руке. Она села было к нему на колени, но Магдалена оттащила ее.

— О, бедная, — с состраданием сказал Опперман, — она любит сладкое и ласки. Она же дитя.

Юханнес Эллингсгор посмотрел на часы:

— Большое спасибо, но ночью мы уходим в море, а нужно еще много сделать.

И остальные моряки стали прощаться. Фредерик тоже поднялся, хотел уйти вместе с товарищами. Он отвел Магдалену в сторону, сжал ее руку и прошептал:

— Я приду позже, встретимся.

Она кивнула.

— И я идти, — сказал Опперман, — но сначала большой спасибо за гостеприимство и дружба!

— Это мы должны благодарить, — ответил Элиас, схватив руку Оппермана. — Спасибо, Опперман, вы нам очень помогли. Спасибо всем за помощь и участие. Бог да благословит вас за ваши хлопоты и доброту! — Он покачал головой. — Только слишком большая честь была нам оказана, мы и мечтать об этом не смели, если бы бедный Ивар знал… что его похоронят с такой пышностью…

— О, чепуха, — сказал Опперман, пожимая ледяную руку старика. — Но, Лива, визитный карточки! Может, ты пойдем вместе и собирать их?

— Хорошо, — ответила Лива. Вот она и попалась в ловушку. Как она устала, как все противно. Мучительно, все мучительно. Как невыносим этот Опперман, навязчивый, непонятный, болтающий всякий вздор и в то же время хитрый. Она ведь может пойти на кладбище с сестрами и собрать карточки. Опперману совершенно незачем вмешиваться. Но с другой стороны, он ее хозяин и она привыкла ему повиноваться.

— Я говорить моя жена, — доверительно сказал Опперман, когда они спускались вниз по тропинке. — Она ничего понимать, о, она такой упрямый. Она вбивать в голову, что это ты!..

Лива почувствовала, что залилась краской. Отвернулась не отвечая.

— Так бессмысленно, так совсем бессмысленно! — продолжал Опперман. — Аманда говорит — твой голос, нет Фрейя. Я говорю клянусь, но они только смеяться. Ты — клянуться? Ты клянуться на ложь! О, это совсем упрямый!..

— Но я не потерплю этого! — Ливу вдруг взорвало. В это мгновение она ненавидела Оппермана.

Он вздохнул:

— Я хорошо понимать, бедняжка. Но я говорить Фрейя — скажи, что это ты. Но Фрейя хочет ничего говорить, хочет нет вмешиваться в это, так говорит!

— Мне наплевать на вашу Фрейю и на всю эту ерунду! — выкрикнула Лива, в яростном раздражении повернувшись к Опперману: — Я отказываюсь от места, и все! Я не хочу иметь с вами никакого дела! Вы все сумасшедшие!

— Нет, Лива, — уныло возразил Опперман, — не относиться так, мне очень неприятно! Думать, мне весело?

— Да, думаю! — ответила Лива. — Думаю, что это как раз вас устраивает!..

Она закусила губу, боясь расплакаться.

— Лива! — Опперман тронул ее за руку: — Лива! Я сделать все для тебя, слышать! Требуй, что хотеть. О, я так много огорчен, так много, Лива! Ты уходить от меня, а потом? Они будут думать: все правда, а то зачем она уходить? Зачем?

Лива круто остановилась и сказала спокойно, пронизывая Оппермана взглядом:

— Оставьте меня в покое, Опперман! Я сама соберу карточки! И вообще нам больше не о чем разговаривать. Понимаете?

Опперман сначала словно окаменел, потом проговорил, качая головой:

— Да, я понимать, Лива, я понимать.

— Ну и прекрасно, — сказала Лива и побежала по полю.

Старый могильщик и его сын почти уже засыпали могилу. Ливе не хотелось никого видеть. Она не дотронулась до венков и, пройдя в верхнюю часть кладбища, уселась там на скамейке. Она испытывала облегчение оттого, что разделалась с Опперманом. Но, вспоминая пышные похороны и все хлопоты Оппермана, не могла не корить себя за свое поведение.

Она заломила руки, дрожа от отвращения. «Эта обезьяна Опперман влюблен в тебя! — сказала она себе. — Ужасно».

И снова вспомнила слова фру Опперман: «Если ты станешь его женой, ты будешь богатой женщиной». Невероятно мерзкая мысль. Фру Опперман знает же, что она обручена. Может быть, люди думают, что Юхану недолго осталось жить и что Лива уже начала искать себе другого! И конечно, кого-нибудь побогаче! Нацелилась на самого Оппермана… ведь он явно скоро овдовеет!

Смешно, но и зло, и подло! И сказать это прямо, без обиняков, в день такого несчастья, когда Ивара привезли домой мертвым!.. Да, она злая женщина. Но, может быть, ее озлобила неизлечимая болезнь. «Не дай бог, — думала Лива, — лежать вот так, беспомощной, и знать, что ты скоро умрешь, и быть замужем за Опперманом! Как тут не стать злой!»

Опперману тоже нелегко с такой больной и подозрительной женой. Но негодяй ничего другого и не заслуживает. Лива презирала их обоих, они были ей противны. Все казалось ей безнадежным и отвратительным. Лива дрожала от холода. Вечером она напишет длинное письмо Юхану. Расскажет ему обо всем, что произошло, и об Оппермане тоже. Ей скрывать нечего.

Она поедет навестить жениха. Теперь, когда она отказалась от места, времени у нее достаточно.

Но сначала напишет. Она должна поделиться с ним сегодня же.