Тайна прикосновения - Александр Соколов

Врачи, обследовавшие убийцу, единогласно пришли к выводу о том, что он психически вменяем, а интеллект имеет весьма высокий для юноши. Кроме всего прочего, тюремщики отмечали в нём выдержку, высокие волевые качества. Он спокойно принял смертный приговор и достойно встретил смерть.

Серийных убийц в новейшей истории человечества известны сотни, и найти объяснения этому феномену лучшие умы пока не в состоянии, хотя и стоят на пороге открытия гена, отвечающего за потребность убивать. В скором времени человек научится выделять этот ген у зародыша и блокировать его дальнейшее развитие.

Меня можно упрекать в том, что я сделал войну законом жизни человека. Но ничто другое в полной мере не способствует высшему напряжению сил человека, движению к прогрессу. Кроме того, ещё не скоро человек научится самостоятельно регулировать численность своего вида. Во всяких грандиозных делах существуют издержки: узаконенная привычка убивать на войне становится потребностью убивать в мирной жизни; неодолимая потребность в любви на войне, где длительное время отсутствуют женщины, рождает однополую любовь: посей поступок — пожнёшь привычку, которая впоследствии закрепится на генетическом уровне. Но все эти издержки мало влияют на вектор всеобщего движения. А человек движется к тем пределам, когда его разум сравняется с разумом Величайшего Создателя, моего предшественника, когда человек станет сам вершить свои судьбы: обуздает в себе агрессию и научится регулировать численность народонаселения.

Итак, через несколько минут нам с вами предстоит побывать за гранью «добра и зла», увидеть воочию реконструкции самых громких битв на земле… Вам предстоит выбрать: Фермопилы, Бородино, Ватерлоо, поля первой и второй мировых войн. Реконструкция любого сражения сначала задаётся на компьютере в виде программы, затем осуществляется на тех ландшафтах, где битва происходила в действительности. Все люди, участники сражений, — продукт голографический. Я пригласил вас сюда не для того, чтобы устроить развлекательное шоу: каждая битва есть рубеж, после которого появляются новые виды вооружений, новые идеи в технологии, науке и медицине. Учитесь постигать то, что стоит за, казалось бы, бессмысленным взаимным истреблением прямоходящего, мыслящего существа.

Вернадский сравнивал мировые войны с «тектоническим сдвигом геологических пород» земной коры, и он был прав в своём человеческом даре предвиденья. В нём жило предчувствие великих перемен в биосфере Земли, он понимал, что последние войны станут рубежом, после которого человечество перейдёт в совсем иное качество…

Но всё же войны ещё надолго останутся единственным способом разрешения противоречий. Иначе я бы не пригласил вас сюда.

Глава 10. «ИДЁТ ВОЙНА НАРОДНАЯ…»

Тридцать второй полк девятнадцатой стрелковой дивизии раскинул свои палатки под Воронежем, в небольшом лесочке, в двух километрах от деревни Масловка. Просторная палатка санитарной роты стояла рядом с палаткой штаба, здесь же было разбросано брезентовое жильё личного состава. Такая скученность вряд ли отвечала требованиям боевой обстановки, и хотя маскировочные сети висели на деревьях, прикрывая палаточный городок, цель для самолётов представлялась достаточно удобной.

Среди личного состава царил дух беспечности, оживлённой приподнятости, связанной с выездом в летние лагеря в весеннее время.

Первого мая утром в полку провели построение и митинг по случаю праздника и продолжали обустраиваться: через неделю — начало учений. Второй день мая выдался тёплым, солнечным. Люди, занятые обустройством городка и приведением в готовность боевой техники и средств обеспечения боя, с удовольствием подставляли лица щедрому весеннему солнцу. Птичий переполох свидетельствовал о том, что лес не ждал пришельцев в таком количестве.

В тридцати метрах от палаток, среди редкого осинника двое молодых солдат сбивали над ямой нужник из досок. Крепкий курносый сержант Птахин тоном, не терпящим возражений, руководил действиями рядового Галкина, худенького солдата с наивным выражением лица.

— Галкин, тащи энтот горбыль, он как раз сюда ляжить! Да не тот. Вот, мать честная! Ну, да, энтот!

— Товарищ сержант! Всё хотел спросить. Можно?

— Валяй!

— Говорять, немец силу набрал. У нас в деревне дед есть — ещё в первую с немцем воевал, — говорить, апосля Польши пойдёть на нас. Теперь, мол, его не остановишь!

— Галкин! Поменьше болтовню слушай! Дед — в обед сто лет — тебе рассказал! Надо же! Тебе чё политрук растолмачивал? Немец не пойдёть, а если сунется, так от границы до Берлина будить драпать! Вот так! Кончай разговорчики, тащи доску!

— Дык я и не возражаю! Конечно, что он, старый Ерёма, может соображать в энтих, политических, делах? А вот в лошадях он знает толк! Он меня всем премудростям и обучил. Лошадь — эт тебе не пушка: почистил, смазал и заряжай. Она и доброго слова от тебя ждёть, как человек.

Галкин подтащил очередной горбыль и с надеждой глянул в сторону полковых кухонь: там, за стволами семидесятишестимиллиметровых орудий, накрытых маскировочной сеткой, курился дымок. Молодой солдат, с одной стороны, испытывал чувство голода (позавтракать не пришлось из-за расстройства желудка), с другой стороны, кушать в его положении было противопоказано. Зайти в палатку санчасти не успел — поступил приказ отправляться на стройку.

— Товарищ сержант! Мне бы в лесок, до ветру.

Командир орудийного расчёта Птахин сидел на верху чудо-строения, сколоченного ими за какие-то пару часов, яростно вгоняя молотком гвозди в неструганую доску крыши.

— Галкин! Думаешь, я тебя здесь дожидаться буду? Ты обучен уважать командиров иль нет? Тащи кусок рубероида! Щас накрою, и можешь приступать к открытию заведения!

Птахин засмеялся заразительным смехом, глядя на озабоченную физиономию подчинённого. Галкин, соединив коленки, какими-то птичьими шажками стал подбираться к рубероиду. Видно было, каких усилий стоило ему подать наверх лёгкий кусок покрытия. Это ещё больше развеселило сержанта.

— Терпи, казак! — задыхаясь от хохота, кричал он. — Мы нарисуем тут мелом: «Первым здесь был артиллерист-лошадник Галкин!»

— Вам смешно, товарищ сержант, а мне ещё с лошадьми убраться, покормить их.

Птахин не шутил. К тому времени, когда счастливое лицо Галкина показалось в дверном проёме нужника, сержант закончил надпись и курил махорку, оглядывая своё творчество.

— Разрешите в санчасть, товарищ сержант?

— Разрешаю! — снисходительно отвечал Птахин. — Только не заглядывайся на санитарок! Помни, тебя ждёт некормленая конно-артиллерийская тяга!