Москвичка в кавычках - Нина Еперина

А как она разглагольствовала на кухне!!! Только дети совдепии и наших подворотен могли так самовлюбленно отдаваться «зеленому змию», а ещё и рекламируя его. В такие моменты Наташку можно было заслушаться:

– А вообще человеку положено пить много и обязательно! Особенно тому, кто в большом городе живет. Иначе, как все это безобразие, которым мы дышим и которое едим, из нашего организму можно вывезти? Только заливая сверху и выливая через нижний крантик! – задумчиво говаривала Наташка.

При этом, ввиду отсутствия двух верхних передних зубов, она шепелявила, а когда говорила вдохновенно, то еще закатывала глаза и втягивала воздух через губы в себя, отчего они засасывались внутрь через щель в зубах, образуя большой, похожий на арочный въезд, проем… Фантастика! И все это с поэтическим пафосом!

Прелесть что задурочка, ужас, что за дура!

Но какой же незаменимой помощницей она оказалась в моих делах! Это было в тех случаях, когда я получала большое количество товара. Тогда я еще не работала контрабандисткой, а была простой «спекулянткой в особо крупных размерах». Понтила фарцовщицей, то есть. Это были только первые мои шаги на ниве нарушения совкового закона.

Делать хоть «что-нибудь» тогда было нельзя. Тогда можно было только строить коммунизм, а я уже жила в Москве и, почему-то, не чувствовала себя готовой к такой великой стройке, а тем более на голодный желудок. Да и вообще, я хотела строить обыкновенный капитализм в моей отдельно взятой семье. Так мы гордо понтили для соседей и друзей. На почве этого у меня могли возникнуть моменты непонимания с некоторыми товарищами в штатском. Правда, на тот момент они еще не возникали. А товар уже возникал. Он возникал из источников, называемых в простонародье «блэки». Это были простые африканские парни, которые учились в столичных институтах и аспирантурах. Они совмещали учебу на Строителей Коммунизма Во Всем Мире с мелкооптовым капитализмом отдельного сообщества молодых и вечно голодных арабов, негров и прочих черных мусульман. Правда, это не мешало им есть «украiньско сало» и очень его любить!

Запивая самогоном!

Именно от них у меня возникал товар. Начинало работать извечное правило «товар – деньги» Вот тут-то и подключалась Наташка. За дело она бралась рьяно, потому что точно знала, что в конце будет нолито! И не только ей! Все ее подружки, которые «в деле», тоже будут отоварены. Если мы за рюмку всегда готовы, то за много бутылок? То-то и оно!

И тут начиналось.

Наташка поднимала свои пьяные полки и подключала к сбыту всех своих подружек-алкашек. Они, как пчелки, без устали сновали по всем магазинам, рынкам и прочим неизвестным мне местам и подворотням, и через неделю-другую от товара не оставалось и следа.

Постепенно я ушла в фарцу с ушами. А как жаж! Денежку в дом подкидывала нехилую, (поболе, чем моим честным, кропотливым трудом портнихи), укреплялась в самомнении, да нервы щекотала, аж дух вон! Ну, и началась жизнь полосатая. Сегодня все в кайфе, а завтра в противовес получите девушка гранату прямо в руки! Радуйтесь, радуйтесь! Кричите или ура, или караул! Правда, караула было больше.

Вот, например, произошел как-то в нашей коммуналке такой жуткий случай. Я потеряла в своей комнате, повторяю, в своей комнате, огромные по тем временам деньги – пятьдесят две тысячи рублей! Для того чтобы понять – доллар в те времена стоил на черном рынке от трех с половиной до четырех рублей, а официальный курс был не больше сорока с чем-то копеек.

Истерика у меня была жуткая! Машина «Волга», самая дорогая и шикарная, по тем временам стоила от пяти до семи тысяч рублей. Зарплата среднего служащего составляла двести рублей, а у меня в квартире пропало пятьдесят две тысячи. Представляете?

Рассказываю, как дело было.

Мой гениальный муж, знаменитый на всю Москву своими «понтами», в тот вечер наволок полный дом народу. Где нарулил по городу столько артистов, кто знает? Большинство из театра «Ленком». И давай их от радости водкой пьянствовать и всячески кулинарить. Ну, как жаж, артисты! Смежная специальность. Они играют, а он поет!

Когда я пришла домой, в доме гуляли. Как будто «Последний день Помпеи» уже наступил и завтра не будет. Ну, а артисты – они же по жизни халявщики, я знаю, сама такой была. Они и давай стараться, мои месячные запасы приканчивать. Им-то по фигу, что в магазинах кроме продавщиц ничего больше не продавалось.

Все были уже почти в норме, в том смысле, что приблизились к своим критическим нормам алкоголя на душу населения, когда в дом явилась я. Командовала Наташка. Она всегда стояла или на кухне, или у кого-нибудь в комнате с угла стола. Почему? – не знаю. Но «правила бал» она только стоя. Все мои многократные попытки усадить ее успехом не увенчивались. Я, грешным делом, даже однажды спросила:

– Подруга! У тебя, случайно, не геморрой?

Обиделась, но все равно не села.

В тот день Наташка «правила бал» явно по пятому заходу, то есть сбегала в «реабилитационный центр» пятый раз и, как мне показалось, принесла не по одной стеклотаре. По частоте закатывания глаз и шепелявости – давно.

Речь шла о творчестве театра «Ленинского комсомола».

Умора! Главный дегустатор театрального искусства!

Судя по ошалевшести публики, речь была потрясающей. Наташкина наглость, не имеющая границ и в обыденной-то жизни, в этот вечер явно выплеснулась за пределы нашей комнаты, да и за пределы театра тоже. Народ сидел, выпучив глаза, ни капли не ропща, и принимал все ее слова практически без улыбок. У господина Караченцова глаза сошлись на переносице, как у Крамарова в «Неуловимых». Он никогда такой ахинеи еще не слышал. Я, когда врубилась, про что речь, тоже адреналину поймала. А речь шла о том, что кроме одного, супермодного в те годы спектакля «Юнона и Авось» в театре смотреть нечего! Да и играют они слабовато! Только жмут на слезу….

Видали! У меня бы точно наглости на такое не хватило! А дальше вообще капец:

– Надо бы в сцене знакомства героев ввести еще один персонаж, например, ангела, который приснится героине и расскажет ей, а заодно и публике, что там дальше произойдет. Сколько лет героиня будет потом любить героя! Вот тогда бы и публика заранее разогрелась и обалдела бы в несколько раз сильней, – выдала Наташка, покачиваясь и осыпая пеплом, из отставленной театрально в сторону сигареты, бедного молодого актера, сидевшего под правой рукой. – В общем, что говорить, слабый спектакль, слабый!

Я себя тормознула и в разговор не вступила. Не завелась. У меня была более серьезная задача – куда-то спрятать деньгу. Это вам не шуточки. Столько «бабок». Я же знала, что у всех гостей, вместе взятых и ста бы рублей не набралось, ну, от силы сто пятьдесят. А тут такая куча! У меня ума, все таки, хватало не всем подряд понтить, потому что жили мы тогда в стране всеобщего «настучания». Все друг на друга стучали. Не зря на двери приемной Лубянки было написано: «Стучать». Вы же в курсе!

«Отец всех народов» давно почил в бозе около Мавзолея, за колосок с колхозного поля больше не сажали, поэтому все отошли от страха с верху и до низу, и дружно поволокли, кто что мог! Именно поэтому «менты» и гонялись за чемоданами и пакетами, пытались не отстать и экспроприировать у экспроприировавшего. Полстраны взрослого населения воровало, а остальная половина ловила, делила, присваивала, сажала и охраняла. Вот поэтому озвучивание суммы денег, которые я держала в целлофановом пакете, оказалось бы полным шоковым откровением. Оно могло сподвигнуть народ на подвиги, доселе неизвестные, как для меня, так и для них самих.

Деньги я должна была пристроить до того, как вступлю в роль хозяйки. Сказать своему благоверному, который был хорошо известен своим словонедержанием, о том, сколько у меня в пакете, даже и речи быть не могло! Прокукарекал бы для понта, какие мы, блин, богатые! И кто-нибудь обязательно бы приложился ручкой или настучал.

Вот и стояла я в задумчивости в дверном проеме, смотрела на все это безобразие за столом и думала, куда бы денежку спрятать? Решила пока просто положить в шкаф под постельное белье. Шкаф-то на виду все время!

Кто у меня на глазах в него полезет? Правильно?

Гуляли мы в то золотое и бесшабашное время крепко не только в ресторанах, но и на дому. Наташка еще несколько заходов в «реабилитационный центр» сделала, и к утру мы благополучно закончили. После гитарного перезвона, прокручивания всех известных песен модного и любимого тогда Высоцкого, Наташка сменила гнев на милость и стала громко расхваливать ту же «Юнону». При этом подбирала такие смачные слова, что наша актерская публика от умиления чуть не плакала, как будто мнение пьяной алкоголички было им архиважно. Потом все убрались, оглашая лестницу, потом двор, потом округу шумными голосами.

И слышно было до рассвета, как ликовал француз…!

Но всегда наступает утро. Со всеми вытекающими оттуда последствиями. Утро, утро начинается с похмелья! Здравствуй, здравствуй незнакомая страна,… соседка и так далее. А соседка даже и меня не узнает. И себя не узнает. Доползла вчера, на диван упала и не шевелится. Я первый раз ее такой видела. Пришлось самой отовариваться.