Убийство в Брайтуэлле - Эшли Уивер

Я надела костюм для верховой езды – бежевые брюки и темно-синий жакет – и осмотрела себя в большом зеркале, отметив, что брюки и хорошего кроя жакет подчеркивают фигуру, а синий цвет оттеняет глаза. Костюм мне купил Майло. У него был безупречный, хоть и дорогостоящий вкус, и то, что весь гардероб полностью гармонировал с моей фигурой и цветом волос, свидетельствовало о его сугубом внимании к деталям, когда речь заходила о прекрасном поле.

Я задумалась, что скажет Майло о моей поездке, но отогнала эту мысль. Сам он делал все, что душе угодно. Почему я должна от чего-то отказываться? Отбросив все сомнения, я спустилась, чтобы отправиться с мужем на утреннюю прогулку.

К конюшне я подошла, когда он выводил оттуда своего Ксеркса, огромного арабского скакуна с бешеным нравом. Один Майло умел обращаться с ним, и возбужденный конь, выйдя на волю, принялся рыть землю копытом и храпеть, предвкушая прогулку с хозяином. Майло заговорил с конем, потрепал его по лоснящейся шее, сверкающей черной гриве такого же иссиня-черного цвета, что и его собственные волосы. На лице его светилась улыбка, которая, однако, погасла, когда он увидел меня. Мой муж с удовольствием бывал дома, только недалеко от конюшни. Если он по-настоящему что-то и любил, так это своих лошадей.

Грум Джеффри вывел из конюшни мою Палому, ласковую гнедую с белыми ногами и мордой. Ее покладистость не уступала темпераменту Ксеркса. Я легонько погладила ее по носу.

– Привет, старушка. Проедемся?

– Ну что? – поторопил Майло.

Мы уселись на лошадей и помчались быстрой рысью. Я чувствовала, как легкое молчание ослабляет утреннее напряжение. Было тепло, дул слабый ветер, солнце светило в чистом небе, лишь случайное пушистое облачко зависло на горизонте. Почти идиллия. Майло вдруг посмотрел на меня, и его усмешка словно ударила мне под дых.

– Наперегонки?

Я не колебалась ни секунды.

– Вперед, Палома.

Достаточно было легко ударить пятками, и лошадь понеслась по полям, будто заслышав стартовый сигнал Эпсомских скачек. Ксеркса и понукать было не нужно, и мы с Майло полетели бок о бок. Прошла уже целая вечность, с тех пор как мы последний раз вот так катались верхом. Равнина уступила место гряде невысоких лесистых холмов, и дорога пошла на подъем. За полем по холму тянулась тропа, поворачивая на север, затем на восток, подковой, в конце ее высилась голая скала, видная в имении отовсюду. В первые дни нашей совместной жизни мы часто здесь бывали. Но уже по меньшей мере год как я видела скалу только издали.

Мы шли ноздря в ноздрю. Ксеркс обладал преимуществом силы, но Палома была легкой и двигалась уверенно. Ксеркс обогнал нас на поле, однако на подъеме Палома вырвалась вперед, и у вершины я опережала Майло на несколько ярдов. Ксеркс рванул, но я уже осадила Палому у огромного дуба, служившего нам финишем, и крикнула:

– Победа!

Меня переполняла радость, я даже рассмеялась. Майло тоже захохотал – странные, знакомые звуки, будто слышишь мелодию, которую когда-то любил, но напрочь забыл.

– Ты выиграла, – признал он. – Вместе со своей ручной лошаденкой.

Он плавно спрыгнул с коня и, закинув повод на ветку дуба, подошел ко мне помочь. Мои ноги уже коснулись земли, но его рука еще оставалась у меня на талии, и мы посмотрели друг на друга. Нас обдала секундная вспышка жара и нездешнее ощущение, что все опять по-прежнему, что мы все еще любим друг друга. А все-таки я не была уверена, что Майло вообще меня когда-нибудь любил.

Привязав Палому, я прошла следом за Майло по пологой тропе, ведущей к вершине холма. Внизу раскинулся Торнкрест – солидная усадьба и ухоженные угодья, которые обожал мой свекр. Надо сказать, Майло содержал это большое, красивое поместье в отличном состоянии. Невнимательный муж, он был прекрасным землевладельцем.

Майло подошел ко мне, однако не настолько близко, чтобы мы коснулись друг друга. Чудесный вид, муж рядом пробудили во мне воспоминания о временах, которые я хотела бы забыть. Нет, неправда. Не хочу я забывать. Но помнить очень больно.

Не знаю, чем была вызвана моя печаль, только мне показалось, она как-то связана с визитом Джила. Хоть и стараясь гнать подобные мысли, за последние годы я не раз вспоминала Джила, представляя, как все могло бы получиться.

– Славный день для прогулки верхом, – сказала я.

Это была правда, но прозвучало плоско и тяжелым комом повисло в воздухе. Майло, если и заметил возникшее между нами странное отчуждение, ничем не дал этого понять.

– Да, хотя тропа сильно заросла. Надо будет поговорить с Нельсоном.

Я промолчала. Почему-то обычное самообладание мне изменило. Нам с Майло всегда было легко, и, даже отдалившись друг от друга, мы сохраняли при общении непринужденность, пусть и несколько искусственную. Однако сейчас было совсем не то, как будто дошло до какого-то предела, только я не вполне понимала, предела чего. Майло, казалось, не заметил, что мне стало не по себе, что в каком-то предощущении у меня бешено забилось сердце. Он всегда был так спокоен, так уверен в себе, и потому визит Джила не произвел на него ни малейшего впечатления.

– На Ривьере замечательно, – продолжил он, как всегда, небрежно, без интереса рассмотрев лист, сорванный с дерева, прежде чем отбросить его. – Хотя довольно прохладно, не по мне. Я подумал, может, мы съездим туда в августе, когда как следует прогреется.

– Нет, – вдруг вырвалось у меня.

Я даже не сразу поняла, что уже ответила, и тут мне стало ясно: пора расставить все точки над i.

– Нет? Ты не хочешь в Монте-Карло? – удивился Майло.

– Не хочу. Потому что, знаешь, я уезжаю.

– На пикник с Лорел? – улыбнулся Майло. – Но тогда, полагаю, к августу ты вернешься.

– Ты не понял меня, Майло. – Я сделала глубокий вдох, постаравшись сбросить напряжение и придать своему голосу спокойствие и уверенность. – Я уезжаю и не знаю, когда вернусь.

Ужинали мы по отдельности.

Мне показалось, Майло удивился моим словам, однако не возразил и не задал ни одного вопроса. Я сказала необходимое, а именно что на какое-то время уезжаю, села на Палому и в одиночестве поскакала обратно. Майло за мной не поехал, поэтому я не могла сказать, когда он вернулся домой.

Большую часть дня я отбирала вещи для поездки и составляла список поручений для Граймса на время моего отсутствия. Хотя это позволило отвлечься, список был ни к чему. Граймс – настоящее сокровище. Не дожидаясь просьбы, он принес мне в комнату поднос, и, больше для того чтобы доставить ему удовольствие, я чуть-чуть поела и выпила много крепкого чая.

В поездку я отправлялась без горничной. Элоиза, прослужившая у меня три года, недавно несколько неожиданно ушла – собралась замуж. У меня пока не было возможности посмотреть желающих занять ее место и теперь уже не будет до возвращения. Граймс предложил мне прислать кого-нибудь помочь по крайней мере со сборами, но я сказала, что управлюсь сама. Это в самом деле было не нужно. Сборы дали мне время привести в порядок мысли. Что касается путешествия в одиночестве, я решила, что ничего страшного тут нет. Элоизе, хоть она и милая девушка, катастрофически не хватало такта.

Уже почти стемнело, когда раздался стук в дверь. Я сразу поняла, что это Майло. Граймс стучал тише, словно почтительнее. В этом стуке была вся уверенность Майло в себе, как будто постучать в дверь чужой комнаты – пустая формальность и она распахнется вне зависимости от согласия хозяина.

– Входи.

Он вошел и закрыл за собой дверь. Стоя к нему спиной, я продолжила укладывать вещи. От меня не укрылось то любопытное обстоятельство, что мы вдвоем очутились в моей комнате. К супружеской постели мы не приближались уже несколько месяцев. Как-то вернувшись из поездки ночью, Майло, чтобы не будить меня, улегся в соседней комнате. Придя поздно и на следующий день, он снова отправился туда. Ни один из нас не сказал по этому поводу ни слова, и Майло просто поселился по соседству. Мы научились ловко обходить вопрос о неуклонно увеличивающейся между нами дистанции.

– Укладываешься, как вижу, – сказал Майло, когда я сделала вид, что наконец-то его заметила.

– Да.

Сложив желтое платье, я бросила его в стоявший на кровати чемодан.

– Ты не сказала, куда едешь.

– Это имеет значение?

Майло подошел к кровати и, облокотившись на спинку, стал без интереса наблюдать за сборами.

– И на сколько ты уезжаешь?

Его интонация свидетельствовала о полнейшем безразличии. Я даже не поняла, зачем он, собственно, зашел и интересуется этими подробностями. Я выпрямилась и обернулась к нему. Майло оказался ближе, чем я ожидала. Глаза были удивительно синие, даже в тусклом освещении комнаты.

– Столько заботы, и так вдруг, – легко ответила я. – Знаешь, вообще-то я уже выросла. Справлюсь.

– Ты уверена, что одного чемодана будет достаточно?

– Если мне что-то понадобится, пошлю за вещами.