Молчание золота - Андрей Таманцев

Как видим, у Энвера возникла даже претензия на юмор, но настолько неуклюжая и тяжеловесная, что лицо монтера скривилось, как будто юмор охранника, словно тяжелый железобетонный блок, придавил ему какую-то часть тела.

— Где распределительный щиток? — спросил монтер. — Я посмотрел, у вас тут серьезно с электричеством, целая система стоит, и…

— Не беги впереди паровоза, — перебил его Энвер, беря со пола «узи». — Сейчас пойдем. Тебя как зовут-то хоть, а, мужик?

— А как хочешь, так и зови, — с легкой обидой в голосе отозвался тот. — Ты уже и так меня как только не титулуешь… И принадлежность к чеченским террористам шьешь, и сербом обозвал, и вообще.

Энвер недоуменно взглянул на него и пожал широченными плечами.

— Как хочешь называть, говоришь? Ну ладно, буду называть тебя Предрагом, если такой обидчивый. У нас в тюрьме был такой вшивый серб, которого все под хвост драли. Был боцманом, а стал пидором. Идем, Предраг.

При слове «боцман» монтер чуть скривил угол рта, однако Энвер не заметил этого.

— А хозяин-то у вас где? — спросил новоиспеченный «серб».

Энвер медленно повернул голову и внимательно посмотрел на него подозрительно поблескивающими маленькими глазками.

— А тебе-то что? Меньше знаешь — дольше живешь. Пойдем.

Они прошли в дом, спустились в просторный полуподвал, где находились распределительный электрощиток, головной узел сигнализации и пульт управления механизмами, расположенными в подземном гараже на пять машин. Первым шел монтер, вторым — подозрительный охранник Энвер.

— Отвертки-то мне отдашь? — спросил «Предраг».

— Отдам, когда надо будет.

Монтер пожал плечами, открыл щиток, окинул его коротким взглядом и проговорил:

— Ничего не понимаю. Ты знаешь, Энвер, я в школе плохо учился. Ты-то хоть помнишь закон Ома?

— Закон Ома? — недоуменно переспросил Энвер. — Ты что такое несешь? Смотри давай в щиток как следует.

— Несу? Несет Красная Шапочка. Могу даже подсказать, что именно. Пирожки больной бабушке.

Вот сейчас по лицу Энвера тяжело, как асфальтоукладочный каток по свежеукатанной дороге, прокатилось недоумение. Нет, Энвер вовсе не был катастрофическим тутодумом или бритоголовым дебилом из разряда классических ублюдков — такого в службу безопасности албанского наркобарона Арбена Густери просто не взяли бы. Просто до него не сразу дошло, как мгновенно, буквально на глазах, переменился монтер. Глаза «Предрага», до того обиженно опущенные к полу, теперь смотрели из-под козырька весело, остро и холодно, движения потеряли нарочитую скованность, охраннику даже почудилось, что перед ним и вовсе другой человек. Не тот, кого он так опрометчиво поименовал пидором, не тот, кого он буквально выпотрошил на предмет наличия металлических предметов, заставив снять даже ремень с железной пряжкой.

— Ладно, не напрягайся… Давай отвертку, буду смотреть щиток, — добродушно сказал «Предраг», очевидно почуяв перемену в сопровождающем его охраннике. Однако Энвер не спешил исполнять его просьбу. Он вставил в «узи» новую обойму, очевидно сочтя, что в старой осталось не так много патронов, а потом порылся в сундучке электрических дел мастера, протянул тому отвертку.

— Эту?

— Да подойдет, — отозвался тот. — А что, Энвер, зрение у тебя хорошее?

— Не жалуюсь, — угрюмо ответил тот.

— А не видишь ли ты в таком случае вот эту наколку?

Энвер шмыгнул носом и уже сердито рявкнул:

— Ты работать начнешь когда-нибудь или будешь нести чушь? Что за наколка? Морской якорь?..

— Депо в том, что я тоже, как и тот серб… — ничуть не смутившись грубой отповедью охранника, сказал монтер, бери из рук Энвера отвертку, — тоже боцман. Меня друзья так и любят звать — Боцман.

В Энвере внезапно поднялась волна слепого, безотчетного гнева; он и сам не понимал, на чем замешан этот дикий, слепой гнев, на чем он основан… И только взглянув в холодные глаза Боцмана, понял, что этот его, Энвера, гнев замешан на страхе. Страх, не спросив позволения, не трогая защитных барьеров, просочился в его грудную клетку, как вода в утлый челн, и затопил.

Лицо охранника перекосилось, он поднял руку с «узи», повинуясь внезапному импульсу, пронизавшему его с головы до ног… И в то же самое мгновение — нет, в долю мгновения! — Боцман выбросил вперед руку — не ту, на которую смотрел Энвер и в которой была зажата отвертка, а левую — и вонзил указательный палец в глаз сотрудника службы безопасности виллы. Это было исполнено так молниеносно, что охранник Энвер, который не без основании полагал, что у него отличная и натренированная реакция, не успел даже дернуться. А уж тем более парировать удар. Дикая боль вошла в голову вместе с этим словно железным пальцем Боцмана… Охранник разодрал рот, чтобы высвободить бешеный крик боли, но тут «Предраг» ударил правой рукой. Снизу вверх, отверткой в нижнюю челюсть, и буквально пришпилив ее к небу.

«Узи» выпал из руки Энвера на бетонный пол. Некоторое время он стоял, окаменев от чудовищной боли, которую не могло вместить даже его огромное тело, а потом, когда Боцман выдернул свой палец из изуродованного глаза Энвера, рухнул. Плашмя, всем телом, как двумя ударами перехваченное дровосеком дерево.

Боцман посмотрел на свой окровавленный палец.

— Да… чуть не забыл, — обратился он к Энверу, как будто тот еще мог его слышать, — на будущее хотел бы дать совет, на случай, если вам захотят выколоть второй глаз: когда вторые фаланги пальца противника войдут в ваши глазницы, вы можете резким движением головы сломать противнику руку…

Он снова посмотрел на свой окровавленный палец, словно приходя в себя. Убивать вот так, голыми руками, полная мерзость. А уж разговаривать с трупом, плавающим в луже крови, и вообще верх ненормальности. Поэтому Боцман поправил кепку той рукой, что не была испачкана в крови, перепачканные же пальцы вытер о рубашку мертвого Энвера и направился к лестнице, по которой три минуты назад вошел в полуподвал.

Только теперь путь его лежал выше — на второй этаж, где предположительно должен был находиться неуловимый наркобарон Арбен Гусеница Густери…

А лже-Арбен, находящийся на этом втором этаже, пребывал в смешанном настроении. Предчувствие чего-то неотвратимого смутной тенью нависло над ним, однако вино, бассейн и девушки не способствовали усугублению гнетущих чувств. «Вляпался, авось пронесет! — думал он. — И что же, что я так похож на этого ублюдка?.. Все-таки я неплохой актер, только ролей давно не дают. Это — первая после долгого перерыва… А ведь я недурно его сыграл!»

Девицы взяли его под руки и буквально поволокли в джакузи. «Гусеница» не особенно сопротивлялся, да и чего ему сопротивляться, если его не в тюрьму волокут бравые ребята из европейских спецслужб, а ведут в джакузи две полупьяненькие дивы, на которых из одежды, помимо волос на голове, больше ничего и нет. Ах да… у одной на ноге золотой браслетик. Лже-Арбен обозначил на лице широкую довольную улыбку и уже через несколько секунд бухнулся в тепловатую, словно обволакивающую воду. М-да… хорошо. А что, собственно, он так волнуется? Э-эх!.. Да и Мантикора, о которой… о котором… в общем, не так страшен черт, как его малюют!..

Арбен Гусеница повернул голову и крикнул застывшему у входа в бассейн охраннику:

— Эй, там, принеси-ка нам сюда шампанского пару бутылочек! Да… бр-р-р… фр-р-р… фр-ранцузского нам!..

Девушки запищали и начали восторженно тискать толстые ляжки подставного наркобарона. Вероятно, мысль Густери пришлась им по вкусу. Холодное шампанское в джакузи с миллионером — это же мечта каждой деревенской дуры, которая может хотя бы выговорить слово «джакузи» и отличить шампанское от самогона-первача.

Через минуту бородатый охранник поставил возле нежащегося между двумя прелестницами босса ведерко с двумя бутылками шампанского и три бокала. «Арбен Гусеница» сам взялся открывать: цепко ухватил бутылку, снял оплетку с пробки, потом встряхнул бутылку посильнее — и пробка с грохотом вылетела и впечаталась в потолок, а из горлышка хлынула пенящаяся струя. Девицы завизжали. Охранник, сочтя миссию выполненной, удалился.

Шампанское кончилось быстро. Фотомодельные девицы, которые и до того были не очень трезвы, теперь окончательно захмелели и потребовали еще выпить.

— Нет, — решительно сказал лже-Арбен, — хватит глотать эту французскую шипучку! Надо выпить чего-нибудь покрепче.

— Во-о-одки! — визгливым петушиным фальцетом выкрикнула одна из них (кажется, украинка) и полезла целоваться с лже-Арбеном, а вторая и вовсе залезла на «Гусеницу» с ногами, и перед его глазами угрожающе качнулся ее довольно внушительный бюст. Он потянул девушку на себя и тут увидел, что ее глаза, до того полубессмыссленные и пьяненькие, сильно щурясь, смотрят через его плечо с каким-то странным, недоуменно-недовольным выражением: дескать, какого хрена? «Густери», и сам услышав за спиной какое-то движение, хотел было повернуть голову и сказать, чтобы охранник убирался к чертовой матери и не входил сюда без предварительного вызова — а кто тут мог появиться, кроме охранника?