Молчание золота - Андрей Таманцев

— Вы? В смысле ты и твои коллеги, Ленни?

Он даже рассмеялся с видимым облегчением — видимо, ее незнание принесло ему какую-то толику положительных эмоций.

— Я? Ну что ты! Это было гораздо раньше. По приказу не менее свирепого тирана, чем Тамерлан — Сталина гробница древнего властителя была вскрыта. Правда, тех, кто проводил эту кощунственную операцию, предупредили, что существует предание, передающееся от отца к сыну: кто вскроет гробницу Тамерлана — тот выпустит демонов войны, и спустя три восхода солнца разразится чудовищная война, которой доселе не было равных. Координировавшие операцию чины НКВД, как водится, не отличались ни образованностью, ни особой чувствительностью, а потому предупреждение проигнорировали. Гробницу вскрыли. Однако ничего особенного там не обнаружили — ни сокровищ, ни иных ценных артефактов. Доложили в Москву и еще раз посмеялись над легендой: дескать, до чего темный народ живет под Самаркандом, придумали каких-то «демонов войны», которые спустя «три восхода солнца» должны вызвать неслыханное мировое побоище… — Леон Ламбер сделал короткий глоток из бокала и закончил: — Вскрытие гробницы Тамерлана было произведено 19 июня 1941 года, а когда солнце взошло над землей в третий раз после этой даты, гитлеровская авиация уже бомбила западные рубежи СССР…

— Уф! — выдохнула Елена. — Не слыхала. А сказочка свирепая, аж мороз по коже. Ленни, давай закажем еще вина, а?

Он улыбнулся.

— Конечно, милая.

— Ленни, милый, может быть, ты сядешь за руль, а то я что-то немного оп-пьянела. Это вино такое к-коварное… таинственное. А ты, мальчик… ты стал такой непонятный… Ты мне такой нравишься гораздо больше…

Он накинул ей на плечи шубу и неспешно повел под руку к выходу из ресторана. Молча сунул чаевые осанистому официанту, на ослепительную и сладкую улыбку которого разве что пчелы не летели, как на мед. Елена была в том легком опьянении, которое делает женщину еще более привлекательной и манящей. Ламбер глубоко дышал. На мгновение ему показалось, что у него на правой руке (на нее опиралась молодая женщина) — повисла чудовищная, непреодолимая тяжесть.

«Что за черт? — подумал он. — Устал, устал… Но — ничего. У меня еще будет время отдохнуть. Много времени. Целая вечность».

— Поедем ко мне, милый? К тебе в отель не хочу. Там слишком… поехали ко мне, одним словом. И ты сядешь за руль.

— Сколько же раз говорить тебе, девочка, что я не вожу машину, — тихо проговорил он. — А то, что ты выпила немного… так это не проблема. Мы же, слава богу, не в Америке, где за попытку взятки на дорогах немедленно упекут под суд.

— Т-ты был в Америке?

— Да, случалось.

— Какой-нибудь научный симпозиум, конечно? — Елена улыбалась все ослепительнее, казалось, она вот-вот рассмеется, и беспричинность ее веселья неожиданно увлекла и Ламбера: он стал отчаянно весел. Как-то сразу, в несколько мгновений, сумрак, витавший над его головой, рассеялся, и ему захотелось решиться на какое-нибудь мальчишество. Выпрыгнуть из окна, походить на руках, проехаться по перилам лестницы с оглушительным хохотом, буйно скатывающимся в пролеты…

Они вышли на крыльцо ресторана, Ламбер застегнул дубленку, открыл было свежую пачку сигарет, чтобы закурить, и в этот момент увидел машину. У него была прекрасная цепкая память, сделавшая бы честь любому сыщику, но сейчас Ламбер просто знал, что этой темно-зеленой машины прежде тут не было, что она только что подъехала, и, быть может, подъехала специально к их выходу из ресторана. Недаром же он, спускаясь из зала, где они провели прекрасный вечер, выглянул из витражного окна с видом на автостоянку. Этой машины не было — она припарковалась рядом с их «Пежо-407» только что.

«Пежо» принадлежал ему, но ездила на ней только Елена, потому что Леон по какой-то странной прихоти убедил всех, будто автомобиль не водит.

Внезапно возникшая машина словно напомнила Ламберу, что ему ЕСТЬ о чем беспокоиться. Но он ничуть не подал виду, только сжал до хруста кулак левой руки. Елена что-то прощебетала в ухо, но Ламбер уже не слышал ее, потому что девяносто процентов его восприятия мира обратились туда, к темно-зеленому джипу «мицубиси-паджеро». Тут кто-то тронул его за рукав. Человек явно приблизился со спины, и ледяная волна мурашек прокатилась по спине Ламбера, потому что он понял: если бы тот человек ударил его, он не успел бы отреагировать адекватно. И тогда уже не осталось бы смысла думать о том, реальна или измышлена его воображением потенциальная угроза, связанная с чужим автомобилем.

— Господин Ламбер? — вежливо спросили сзади, и Ламбер медленно повернул голову, чувствуя, как на ладонях мучительно вскипает влага. — Вас просят подойти вот к той машине, джипу, он припаркован рядом с вашим автомобилем. Номера…

— Благодарю вас, я все вижу, — сказал Ламбер, скосив глаза на говорившего. Это был среднего роста человек с круглым лицом, высоким покатым лбом и покатыми же круглыми плечами. В его облике не было ни одного резкого перехода, ни одной угловатости: он весь состоял из каких-то полушарий, округлостей, припухлостей и выпуклостей. Подбородок напоминал рыхлую кулебяку с мясом, а глаза походили на две черные изюминки, которые кто-то запек в не очень хорошо пропеченном тесте.

— Это твои друзья? — спросила Елена с ноткой капризного недовольства. — Ленни, ты же говорил, что мы будем одни.

— Друзья это или не друзья, — сквозь зубы произнес Ламбер, — но я точно знаю, что никого сегодня не желаю видеть, кроме одной тебя. Пошли к машине.

— А мы куда идем?

«Мицубиси-паджеро» припарковался так, что расположился точно между выходом из ресторана и автомобилем Ламбера. Впрочем, француз не стал дожидаться, пока сидящие в салоне (друзья ли, враги ли или нейтральная публика) побеспокоят их с Еленой больше, чем просьбой об общении. Он рванулся к своему «пежо», увлекая за собой женщину, но тут дверцы джипа распахнулись сразу с двух сторон, и оттуда буквально вылетели — наперерез Ламберу — двое мужчин.

— Не, ну ты вроде по-русски должен понимать, дятел парижский! — грубо бросил ему здоровяк в просторной серой толстовке, под которой обрисовывались контуры ремней. Кобура, пистолет… Верно, у здоровяка было хорошее здоровье, раз он высовывался в такой одежде на промозглую оттепельную улицу. Ламбер крякнул и ребром ладони коротко, мощно приложил второго, который так и не успел ничего сказать. Тот мешком осел к переднему колесу джипа.

— Ах ты, сука! — прохрипел мужик в толстовке, залезая под нее рукой и быстро, уверенно расстегивая кобуру. — А ну-ка!

Из джипа появился третий. В свете фонарей автостоянки он выглядел угрожающе — массивная голова с шишковатым лбом, серые, навыкате, глаза, свирепо вцепившиеся в Ламбера.

— Вот и увиделись, пожиратель лягушек, — сказал он низким, с оттяжкой в хрип, голосом и вынул пистолет. Вот тут Ламбер понял, что это конец. — А ты, наверно, думал, скотина, что я сгнию там, вместе с твоими древними уродами, да, бля? А вот тебе!

От удара под ложечку у Ламбера мучительно перехватило дыхание, а следующий удар, по голове, казалось бы, обрушил на француза само небо — острыми иглами боли в виски вонзились звезды, перед глазами багровым занавесом раздернулось зарево. Ламбер упал лицом вперед, но остаточная координация все-таки спасла археолога: он успел чисто рефлекторно сориентироваться, упасть удачно и даже не потерять сознание. Лежа на асфальте, Ламбер услышал над собой деловитое распоряжение старшего:

— Бери этого козла и его телку… Э, смотри-ка, что тут у нее!..

— Голова, это самое… Голова!

«Убери лапы!» — тут же долетел до него неестественно высокий голос Елены, и вдруг раздался дикий рев, мучительный, рвавший слух… Вне всякого сомнения, так можно вопить только от страшной боли. И уж конечно кричала не женщина, а один из этих троих. Нет, двоих. Ведь третий же валялся на асфальте рядом с Ламбером. Француз поднял голову и сквозь дурнотную пелену увидел ноги старшего, бестолково топтавшиеся на месте. Без сомнения, бандит находился в секундном замешательстве (произошло что-то непредсказуемое, дикое!), и Леон Ламбер не мог, не имел права этим не воспользоваться. Он протянул вперед обе руки и, обхватив щиколотки старшего, резко рванул их на себя, делая подсечку. Ламбер был силен: в свое время ему приходилось раздвигать надгробные плиты в мастабах (гробницах) древнеегипетских вельмож. Так что маневр удался: громила, не успев ничего толком понять, громоздко откинулся назад и рухнул тяжело, плашмя, всем телом, как подрубленный на лесосеке дуб.

Ламбер вскочил и увидел, что Елена бежит к нему и с кончиков пальцев ее правой руки течет алая струйка; шубы, недавно накинутой на плечи Елены, уже нет, она валяется на земле; мужик в серой толстовке, который так и не успел вытащить пистолет, обеими ладонями вцепился в свое лицо, и между пальцами у него пробивается кровь, стекая по запястьям и дальше, по рукам — к локтям. Это с его губ сорвался глухой звериный рев, полный ярости и непереносимой боли.