Счастливчик Лазарев - Владимир Сапожников

Несло Артема людским потоком бог весть куда, с улицы на улицу, вверх, вниз. И он верил, что найдет, встретит Женьку.

Ходил Артем по улицам и думал, что уж под завязку хватил того, что вот эти бородачи-красавцы называют экзотикой, романтикой. Дважды обрезал двигатель, приземляясь где придется, один раз на болоте, едва успел из кабины выскочить. Отдал тундре он два пальца на левой ноге, когда пурговал, занесенный снегом. И над морем блудил, и чуть не сгорел в грозе над сахалинскими сопками.

Но пока не утонул, не сгорел, не замерз, только ведь когда-то и надоест судьбе баловать его.

А хорошо, наверное, жить в таком городе. Стас поможет устроиться в городском аэропорту, и летай себе над обжитыми местами, не полеты — туристские прогулки!

Вдоль проспекта — аллея из молодых сосенок: густые двадцатилетки вольно разбросались над тротуаром. Лазарев отметил про себя: посажены сосенки лет пятнадцать назад и хорошо принялись. Любил Артем деревья за их послушность, беззащитность. Ничего они у тебя не просят, лишь отдают бескорыстно, дарят тебе все, чем богаты.

Лазарев погладил по теплой коре одну пышную зеленую красавицу. На каждой ее ветке, как огоньки на канделябре, горели уже ростовые свечечки.

Увлечение Лазарева — сажать дикие деревья. Не хилые сластены-яблоньки, не смородину-малину ради банки варенья, а благородный кедр, веселую барышню-сосенку да буйную иву-чозению. Во многих портах, куда Артема заносила судьба, поднимается куртиночка-другая каменных березок, молодых сосенок (саженцы он покупает или просто ворует в питомниках). Тянутся изо всех сил щеголихи — серебристые елочки, будто обмакнутые в самую голубизну неба. Мечтал Артем посадить и вырастить на Сахалине хотя бы с полдюжины тисов, чтобы жили они после Лазарева тысячу лет.

По обеим сторонам проспекта за рядами сосен — перепоясанные рядами балконов разноцветные дома. Белый двенадцатиэтажный брус с лоджиями оказался гостиницей. У подъезда, как возле летка улья, роилась толпа иностранцев. Сквозь крикливую их пестроту шла навстречу Лазареву девушка в легком белом пальто. Из-под шляпки водопадом ниспадали на плечи белые волосы. Рассеянный взгляд, женственно-неспешная походка, в руках сумочка на длинном ремешке. Ничего в этой стильно одетой горожанке не было от «бегущей по волнам», но это была Женька. Она поправила волосы, и Артем узнал это движение. И поворот головы, которым она проводила кого-то в толпе, тоже узнал.

Именно так, в уличной толпе, Артем мечтал встретить Женьку. Он приготовил много слов для начала разговора, но ничего говорить не надо. Сейчас Женька увидит его, улыбнется.

Вот она поравнялась, скользнула глазами по шевронам его кителя, по крабу на фуражке. Артем заметил, что глаза у Женьки по-прежнему голубые с зеленым, цвета неба над морем. Ничего не дрогнуло на ее лице. Она рассеянно отвернулась, оглядела расклешенные брючки курносой парижанки из Чухломы. Этим брючкам Женька и улыбнулась.

Автоматически Артем шел еще какое-то время вперед, потом спохватился, посмотрел вслед Женьке. Он ловил в толпе то куполок ее шляпки, то подхваченный ветром льняной локон, то сумочку, которую она несла так, словно хотела бросить.

Вот и свершилось чудо: судьба, как всегда, улыбнулась Лазареву. Он встретил Женьку, он нашел ее! Теперь Лазарев знал, что она живая, а не миф, созданный его северными мечтаниями. И не беда, что она не узнала его.

…Наверное, он уснул ненадолго, потому что, очнувшись, увидел, что окно Женькиной комнаты светится, на портьерах мелькает тень. Видимо, в глубине комнаты зажгли торшер. И тут он вспомнил, что слышал шорох отъехавшей машины.

Но чудеса не кончились. Невидимая рука отдернула портьеру, и в раме открытого окна Артем увидел Женьку. Она была уже без пальто, вся белая в смутном раннем рассвете.

С минуту девушка стояла неподвижно, о чем-то задумавшись, может быть, видя его, а может, и нет. «Ну, здравствуй, Женя, — сказал себе Артем. — Вот мы и встретились. Ничего, что ты не узнала меня. Главное — ты есть. Будем знакомиться снова. На другом, как говорится, уровне».

Женька зябко передернула плечами — и это движение Артем узнал. Она закрыла окно, свет в комнате погас.

— Спокойной ночи, Женя!

Артем рассмеялся и решительно спрыгнул с подоконника с видом человека, в голове которого родился гениальный план. Он надел китель, рассовал по карманам деньги. «Посмотрим, что почем на материке три года спустя», — сказал он себе, как будто хотел купить изрядный кусок суши.

Не обуваясь, чтобы не разбудить соседку и тетку, он вышел в коридор.

— …Дора Михайловна! — позвала Маша, причесываясь перед окном. — Нашлась ваша потеря, ненаглядный ваш племянничек. Зря плакали.

— Господи, где он, Машенька? Кителя, гляжу, нету, окно распахнуто…

— Вон, на поляне, — ответила Маша, собирая в плотный узел поток текучих волос. — Деревья какие-то с машины сгружает.

2

Снилась березовая роща с тенями на траве. На зеленой лесной лужайке — золотая россыпь лютиков, ромашки, голубые лужицы незабудок. Женька сорокой порхает между березами, ничуть не удивляясь, что умеет летать, а где-то журчит ручей, выговаривая слова, от которых делается обжигающе стыдно и радостно.

Вдруг засвистал, зашумел вихрь, деревья зашатались, заволновались травы, оглушительно ударил гром. Женька испугалась, хотела спрятаться, но вихрь уже схватил ее, сжал в тугих объятиях, Женьку закружило, понесло… Она ждет — вот-вот ее ударит о дерево, разобьет. Изо всех сил она машет руками-крыльями, кричит… И с этим криком просыпается. Очнувшись, Женька все еще слышит испуганный стук своего сердца, — как все живо: цветы, упоительный полет над зеленой лужайкой, лепет ручья, потом этот вихрь, гром… Открыв глаза и осознав, что на самом деле ничего не было, Женька чуть не заплакала от досады. Пусть бы ее разбило, пусть бы она умерла, не проснувшись. Тогда не было бы этой боли, стыда, унижения. Не было бы сегодняшнего пробуждения, самого горького, наверное, в ее жизни. Зачем просыпаться, зная, что ты жалкий, никому не нужный, самый несчастный человек на свете?!

Первое, что вспомнилось, — лицо Саши, когда он смотрел на Ольгу, влюбленное лицо, сиявшее восторгом, восхищением, преклонением. Перед кем? Перед Ольгой, не скрывающей своего торжества. И как бы со стороны Женька увидела и себя, маленькую, забытую, одинокую, с противно вспотевшими ладонями. Ольга накинула на шею ленту знаменитой Сашиной гитары, счастливо смеялась и, смеясь, прятала лицо в букет цветов. Саша отдал ей все цветы, которые накидали ему на сцену, отдал на глазах толпы, на глазах Женьки, — завидуйте все замарашки мира! Женька едва удержалась, чтобы не подойти и не нашлепать Олечке по наклеенным ресницам. Или на виду у всех расплакаться. Господи, как она ждала этого вечера! С марта ждала, надела любимое платье…

Кажется, только вчера было Восьмое марта — проклятый и самый волшебный день в жизни Женьки. Именно ей пришла в голову сумасшедшая мысль — пригласить на факультетский капустник Сашу Черных, певца-барда, кумира студенческих сборищ. Глупости, сказали девчонки, не придет. И правда, популярности его в университетских городах могла позавидовать иная кинозвезда, и конечно же, в дни праздников он был нарасхват. Но попытка — не пытка. Кто-то предложил выбрать самых интересных девчонок, послать к Саше как бы делегацию. Так и сделали: выбор пал на Женьку с Ольгой. Скинувшись, решили причесать их у лучших дамских мастеров, одеть, как на первый бал. Женька ликовала, что попала в эту миссию сирен — они с Ольгой с первого курса соперничали. Но причесывалась и расфуфыривалась лишь Ольга, а Женька надела шелковое платьице в обтяжечку, завязала волосы лентой — такая крестьяночка-пейзаночка, цветок-василек. Если Ольга со своим польским шиньоном — мамин подарок, — с перчатками по локоть была светская львица, то Женька — сама наивность, простота, светловолосая дикарка…

Саша, казалось, вовсе не видел тогда, не заметил Ольгу с ее напудренными плечами и светскими перчатками. Он разговаривал с одной Женькой и на концерте пел, как он сказал после, только для нее. Женька верила: весь концерт Саша смотрел ей в глаза, разыскав в переполненном зале. Он сказал тогда, что у него было ощущение, что все свои песни он сочинил для нее, как бы предчувствуя, что они встретятся… Огромный ворох цветов, — помнится, много было гвоздик и левкоев, — Саша отдал Женьке, а когда начались танцы, шептал ей, что она похожа на белую ласточку. От цветов, от Сашиного шепота Женька совсем ошалела и опомнилась лишь, когда они приехали к нему домой. Опомнившись, ужаснулась, но убежать, остановиться не хватило сил…

…Саша не проснулся, когда она вставала, и Женька долго смотрела ка красивое лицо с закрытыми глазами, лицо человека, которого еще вчера не знала. Что же случилось с ней? Счастье это или великая беда, и жизнь навсегда погублена? Она плакала, удивляясь, что не раскаивается, знала, эта ночь будет жить с ней, что бы ни произошло дальше.