Сочельник - Болеслав Прус

Юноша съел все, поставил судки на пол, прислонился головой к стене и прикрыл обнаженную впалую грудь одеялом, которое когда-то было, вероятно, более определенного цвета.

- И всегда вы в сочельник вот так... один? - спросил Антоний.

- Уж третий год.

- А раньше-то... а тогда-то был у вас кто-нибудь?

Юноша оживился:

- Еще бы!

Пауза.

- Помню, когда мне было восемь лет, мы с матерью пошли к дяде. Это было недалеко, но выпал густой снег, и служанка взяла меня на руки.

Он закашлялся.

- Ну и гостей там было, детей!.. Мне подарили саблю... под стол положили целый воз сена... На елке зажгли много свечей... три дня украшали ее мама с теткой и все прятались от нас, как бы мы не подсмотрели... Ха-ха-ха!

Пауза.

- Она получила фарфоровую куклу и муслин на платье. Я отлично помню: синие глаза, черные как смоль волосы, а остальное из замши. Когда мы ее распороли, из нее посыпались отруби...

Снова приступ кашля, еще более сильный, чем прежде. Лицо юноши покрылось кирпичными пятнами. Глаза метали молнии.

- Пташечка моя родная! Ты сегодня, наверно, так же одинока, как и я!.. Ты думаешь, что я тебя не вижу? Взгляни же на меня, взгляни... Нет... разве ты можешь услышать меня из такого далека...

Пока он говорил, одеяло сползло с груди; он весь дрожал, вытягивал вперед руки, а глаза смотрели так пристально, словно хотели проникнуть взором по ту сторону жизни. В трубе между тем шумел ветер, а стены сочились сыростью.

- Я должен пойти к доктору, он вылечит меня. Потом в Щавницу... Надо поправиться, и тогда... мы уж не будем одиноки...

"Кап! Кап! Кап!" - отвечали падающие капли.

- Излишеств у нас не будет, напротив, немало забот... но мы уже будем вдвоем... Вместе! вместе!

"Кап! Кап! Кап!"

О, как страшен дом, который вздыхает и стены, которые плачут!

Больной снова закашлялся и очнулся.

- Антоний!.. Антоний!..

- Счас... счас!.. - отозвался сторож. - А-а-а... Это вы, пан?

- Послушай, как будто пахнет горелым?

- Аа... о... чтоб его... только прислонился человек к печке, и смотри, весь тулуп к черту опалило! Верное дело!

* * *

На этот раз мы очутились в необыкновенно оживленном доме. Со всех сторон долетал до нас гул шагов по лестницам и коридорам, за окном звенели колокольчики мчавшихся мимо санок, под нами бренчал рояль, заглушаемый время от времени топотом ног и взрывами смеха.

Мы стояли в темной комнате, спиной к закрытой двери, за которой стонал какой-то больной, и лицом к другой открытой двери, которая вела в слабо освещенную комнату. Там, вглядевшись получше, я увидел множество разной домашней утвари, фотографии на стенах и двух молодых женщин.

Одна из них, в зеленом платье, накинула платок, положила что-то в крышку от сломанной картонки и выбежала из комнаты.

Мы пошли за ней.

Пройдя лестницу второго и третьего этажа, сени и небольшой двор, девушка в зеленом платье остановилась у стеклянных дверей подвала, в глубине которого мерцал огонек керосиновой лампочки.

В темной, с удручающе спертым воздухом комнате, кроме нескольких коек, стола и скамейки, ничего не было. Из обитателей этого жилища мы застали только троих детей, занятых игрой.

Звуки рояля с первого этажа долетали и сюда.

Услышав шум отворяемой двери и шелест платья, старшая девочка подняла голову и спросила:

- Кто там?

- Это я, Анелька, не бойся. А где взрослые?

- Мама у соседей, - ответила девочка.

- Что она там делает?

- А с Гжегожовой схватилась, еще с самого утра.

Только сейчас я услышал где-то рядом приглушенный шум, который в равной мере мог означать веселье, ссору и даже драку.

- Вы ели что-нибудь? - продолжала расспрашивать посетительница.

- Ели, паненка, в полдень, картошку с селедкой.

- А что вы получили на рождество?

- Мы - ничего, а Ясек получил в воскресенье сюртук от отца.

И в самом деле на мальчике было напялено какое-то одеяние длиной по колена, которое при ближайшем рассмотрении обнаруживало большое сходство с жилетом, распахнутым и спереди и сзади.

- Ну, а теперь становитесь в ряд, я принесла вам поесть.

- Мне, мне! - закричала младшая девочка, собравшись разреветься.

Она сидела на полу и колотила что было сил жестяной ложкой о сковородку.

- Замолчи! Ты тоже получишь. Вот вам пирог - вот тебе... и тебе... и тебе.

Дети стали в ряд по росту, опершись подбородками на край стола.

- Здесь винные ягоды... Ну, берите! А тут сама не знаю, как называется, но ешьте, это сладкое.

- Ах, правда, паненка, сладкое.

- А вот щука...

- Щука... Посмотри, Ясек, щука, - обратилась старшая девочка к мальчику.

- Тюка! - лепетала малышка, засовывая палец в полуразинутую пасть рыбы, которую мальчик, засмеявшись, тут же зажал.

- Ай-ай, кусает, кусает!.. - заплакала Магда. - У-у!..

- Ты гадкий мальчишка! - рассердилась девушка в зеленом платье. Тощий, все ребра наружу, а злой, как собака. Ну, погоди, ты у меня ничего не получишь.

Теперь принялся реветь мальчик, но его быстро успокоили и поставили в ряд. Молодая девушка делила остатки щуки, вынимала при слабом мерцающем свете острые кости и, шелестя платьем, перебегала от ребенка к ребенку, суя в открытый рот маленькие кусочки рыбы, словно птица, кормящая птенцов.

А рояль между тем бренчал, и по соседству не прекращалась перебранка.

- Ну, вот и все... Теперь можете играть... - сказала девушка.

Услышав это, мальчик и младшая девочка, как по команде, сели на пол и снова принялись за свой концерт на сковородке.

- А где отец?

- Папа в участке, - ответила старшая девочка.

- В участке, - повторила младшая.

- Вот как! А за что его посадили?

- Он что-то украл.

- Уклал!.. - пролепетала сидевшая на полу малютка, ударяя ложкой о сковородку.

- Это плохо.

- Конечно, плохо паненка, если кого поймают.

- А красть хорошо?

* * *

Ой, Галина! Ой, дивчина!

Ты одна виной.

Ты одна моя зазноба,

Я всем сердцем твой!

Так пел, нельзя сказать чтобы чересчур приятным тенором, кто-то шагавший по комнате с торопливостью, которая говорила о сильном возбуждении.

Как выглядел этот певец, я не знаю, ибо мы с Вигилией стояли в маленькой, совершенно темной комнатушке, примыкавшей к более обширному помещению, в котором запахи одеколона, камфары, пачулей, асафетиды состязались с другими, не менее пронзительными.

В то время как я раздумывал над разрешением новой загадки, Вигилия постучала три раза в дверь. Минуту спустя я увидел чью-то завитую голову, от которой несло миндальным маслом, очень красные губы, распространявшие запах розовой помады, и галстук бабочкой, благоухавший мильфлером.

Легкомысленный обладатель этих достойных внимания примечательностей даже не взглянул на нас и одним прыжком, подобно кенгуру, перемахнул пространство, отделявшее его от дверей в коридор.

- Ах, ах... божественная панна Мария! - воскликнул обладатель завитой головы. - Куда это вы собрались в такую позднюю пору?

- Добрый вечер! Я иду далеко, в Нове Място.

- Как это? В одиночестве? Лишенная недремлющего дружеского ока...

- А если не с кем? Хи-хи-хи!

- О, не шутите так, разве меня уже нет на свете? - воскликнул приятный молодой человек, стараясь увлечь девицу в свой благовонный уголок. - Самое большое через пять... да что я говорю, - через одну минуту вернется Фердзя, заменит меня в исполнении моих обязанностей, и тогда...

- Он в самом деле так скоро вернется? Хи-хи-хи!

- Клянусь прахом моей матери! А если бы он и опоздал немного...

- О, это было бы очень нехорошо!

- Нет, панна Мария, это было бы прекрасно, это было бы благородно, так как дало бы мне возможность высказать вам все, что, как сизифов камень, лежит у меня на сердце.

- И-и-и... и не пойму, что вы говорите.

- Не понимаете?.. О, горькая ирония! Утонченная жестокость свила гнездо в нежнейшем женском сердце! Разве вы не понимаете, что я вас боготворю, что я мечтал бы целую вечность услаждать свой слух эоловыми звуками твоего голоса, что я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу...

Динь!.. Динь!.. Динь!.. - раздался звонок.

- Кто-то звонит, пойдите откройте!

- Проклятье! Демоны!.. О, каким безжалостным...

Динь!.. Динь!.. Динь!..

Послышался топот ног, потом скрип отворяемой двери.

- Что вам надо, женщина?..

- Этого... вот... керосину на десять копеек.

- Пошла прочь, здесь нет керосина!

- Ну, как же...

- Прочь! Прочь!

Скрежет засова, шаги, разговор продолжается.

- Я жаждал бы каждое мгновение вкушать чашу божественного нектара твоих уст...

- Что вы мне голову морочите!.. Дайте лучше баночку тополевой помады...

- Дам, дам!.. Твоих уст, сквозь которые купидон бросает свои пламенные стрелы...

- Но я хочу фарфоровую баночку...

- Я дам фарфоровую... Пламенные стрелы мучительной любви.

- Но такую вот, с деревянной крышечкой...

- С деревянной, с деревянной!.. Любви, которая сплетает в один венок...

Динь!.. Динь!..