Ночь стюардессы - Ольга Кучкина

Позже узнала подробности: работа нервная, ненормированный рабочий день, постоянные стрессы и недосыпы, сохнет и быстро стареет кожа лица, все время на ногах, от этого варикоз вен, профзаболевание, плюс ко всему невысокая зарплата.

Романтик в ней не сдавался.

Родным сообщила, что едет на три месяца в Минск. Курсы бортпроводниц были в Минске.

Кастинг прошла без труда.

Было еще собеседование с психологом-женщиной. Психолог, внимательно на нее посмотрев, задала чудной вопрос: а какие у вас отношения со смертью? – То есть, не поняла она и тут же проговорила: никаких. – И вы не боитесь летать? – Да нет вроде. – Но самолеты, бывает, падают, что вы станете делать в случае, если ваш самолет начнет падать, спросила психолог-женщина, испугаетесь, впадете в истерику? – Я думаю, в случае, если самолет начнет падать, у меня будет слишком много работы, чтобы пугаться и впадать в истерику, подумав, отвечала она.

Умница девочка, сказала психолог-женщина.

Новая бортпроводница стала украшением Калининградского авиаотряда.

Знакомство

Все молодые люди, посмотрев фильм Еще раз про любовь, хотели стать физиками.

Кроме него. Он, посмотрев фильм Подвиг разведчика, с красивым и выразительным артистом Павлом Кадочниковым в роли разведчика Алексея Федотова, действовавшего в оккупированном городе под именем Генриха Эккерта, хотел стать разведчиком. И ничего, что некрасив и невыразителен. Невыразительность – это еще лучше для профессии. Спустя годы он произнесет сакраментальное: один человек мог решить судьбу тысяч граждан – так во всяком случае я это понимал.

Она была еще первоклашкой, с двумя толстыми косичками, за которые дергали влюбленные одноклассники, когда он уже был самостоятельный подросток, хулиган, задиравшийся в школе и имевший стойкую репутацию своего во дворе среди остальных хулиганов. Его даже в пионеры не принимали по этой причине. Зато, когда приняли, сразу заделался председателем совета отряда.

Он тоже был из простых, еще проще, чем она. Жили в тесной коммунальной квартире – отец получил комнату от завода, на котором работал. Мать была сама доброта, отец жесткий, как наждак, который он у отца же и таскал, чтобы обтачивать свои мальчишеские поделки. Эта смесь формировала характер. В подъезде водились крысы, вместе с другими мальчишками гонял их палками. Взбегал на пятый этаж пешком, лифт отсутствовал. Ни ванны, ни горячей воды. Воду разогревали на плите и мылись в тазу. Учился так себе, хотя уже в наши дни учителя разглядят в нем способности, какие, оказывается, дремали в белобрысом пацане-троечнике. Чего у него было не отнять, так это внутренней силы, двигавшей его поступками. Рано поняв, что его дальнейшая жизнь сложится так, как он ее сложит, сел за учебники и пошел в спортзал заниматься сперва боксом, который его разочаровал, а вслед за тем восточными единоборствами, в которых нашел то, что искал: спокойствие, владение собой, уверенность в себе. Все это обеспечивало позицию, неизменно привлекавшую его: скрытого лидера.

Что-то там, в его юности и позже, было такое, о чем он никогда ей не рассказывал. Была сомнительная личность, воспитатель, тренер Леня-самбист, он же член питерской мафии. Когда в 1994 году Леню застрелят, то на кладбище возведут памятник, на котором выбьют собственноручно написанные им строчки: Я умер, но бессмертна мафия. И стихи, от которых Дружочек неизменно краснела: Кинул последние в жизни две палки, и меня увезли на катафалке.

Ничто не указывало на то, что дороги ленинградского паренька и калининградской девочки пересекутся. Между ними было пять лет разницы и два часа лету.

А между тем, парки, если в латинской версии, мойры – если в греческой, норны – если обратиться к викингам, уже плели свои нити.

Минует немало лет, когда она услышит:

Одна, глухая, ниточку сучилаОдна, немая, узелки плела.Не отмеряя, путала, кружила,Смеясь, слепая ниточку рвала.

То, что пряталось на метафизическом уровне, молодым людям было, разумеется, неведомо. На физическом уровне они должны были предпринять усилие, чтобы двинуться навстречу друг другу. Допустим, завести знакомых – у него друг, у нее подружка, приятельствующие между собой. И тогда встретиться, скажем, года в двадцать два она и в двадцать семь он у театра Ленсовета, куда его пригласит друг, а ее – подружка. Та самая коллега по работе, с которой они сели в троллейбус, где на вопрос, доедут ли, получили такой смешной ответ. Они и рассмеялись. Настроение было превосходное – отчего не рассмеяться.

Они ехали в театр Ленсовета на популярный концерт популярного артиста Аркадия Райкина. И там смеялись до упаду. Райкин со своим гуттаперчевым лицом выходил на сцену в смятой фуражке, еле держась на ногах, в состоянии алкогольного опьянения, и делился с публикой своими проблемами: дали два выходных… чтобы отдохнуть… по квартире пошататься… убивать время почем зря… То была знаменитая миниатюра В греческом зале, в греческом зале, в ней симпатичный алкаш отправлялся в музей поднабраться культурки, раз уж дали два выходных. Следом шла другая, в ней артист появлялся в облике кавказца (о, где ты, толерантность!), привыкшего к дефициту и блату, родимым пятнам социализма, и философствовал: нет, в принципе ты прав… но глубоко ошибаешься… все идет к тому, что всюду все будет… изобилие будет, но хорошо ли это будет?.. Зал разражался хохотом, узнавая житейское и отдавая дань смелости артиста. Разумеется, смелость была разрешенная, только над житейским и дозволялось смеяться, и то едва ли не единственному Райкину. Но наша четверка, как и прочая публика, подобными проблемами не заморачивалась, отдыхая. Народ хотел отдохнуть, и власть охотно предоставляла ему эту возможность, тут они глубоко совпадали – наглядный образчик единения власти и народа. В дальнейшем он намотает это себе на ус.

В антракте направились в буфет. Пока стояли в очереди, будущий Дружочек не переставала острить, держа площадку, Райкин навеял. Будущий Джоконда улыбался, пока не так, как улыбается знаменитая молодая женщина на знаменитом портрете Леонардо, но тогда Дружочек ее еще не видела. Дружочку было семнадцать, когда Джоконду привезли в Москву, а Дружочек жила в Калининграде. Она увидит ее улыбку во Франции, в Лувре, когда у нее начнется совсем другая жизнь.

А пока ее новый знакомец как-то так криво усмехается, хотя чаще остается если не холоден, то прохладен. Получалось, что Дружочек зря старается.

Может, от этой тщеты усилий новый знакомец Дружочку, скорее, не понравился, нежели понравился. Какой-то невзрачный серый костюм, и сам под стать костюму. Однако, когда он сказал, что может достать билеты в Ленинградский мюзик-холл, все радостно согласились продолжать набираться культурки. И на второй день отправились в мюзик-холл. А на третий – опять встретились в театре Ленсовета. То есть Ленинград обернулся для всей четверки сплошным праздником.

Короткий отпуск кончался, друзей ждали трудовые будни. Он, никому не дававший номера своего телефона, написал его на бумажке и протянул ей. Она взяла, пообещала позвонить, когда окажется в Ленинграде в следующий раз. Он сказал, что работает в угрозыске. То, что она работает бортпроводницей, он догадался по ее униформе.

В окне иллюминатора

Начались свиданья. Теперь уже вдвоем, а не вчетвером.

Люди приходят на свиданья своими ногами или приезжают общественным транспортом. Она летала на свиданья самолетом.

Униформа ей очень шла. Темно-синяя облегающая бедра юбочка, такой же подчеркивающий грудь жакет, белая блузка, крошечная косынка в красно-синих тонах, повязанная по типу галстука, синяя же пилоточка, сумка через плечо – вид, закачаешься. Она и покачивалась на высоких каблуках, идя по взлетному полю или стоя в ленинградском троллейбусе, доставлявшем ее на свидание. Не таких высоких, какие диктует мода 2015-го, но все же. В воздухе, по совету подруг, переобувала лодочки в балетки, – все меньше вероятность варикоза.

В воздухе редко выдавалась свободная минута. Надо было рассадить пассажиров, устранить недоразумения, разнести напитки, включая алкоголь, раздать еду, выслушать претензии, смягчая их разъяснением, а то и шуткой, и все с улыбкой, спокойно и доброжелательно.

Уже потом, использовав эту самую свободную минуту, можно было присесть в служебном помещении, сняв с лица дежурную улыбку, чтобы дать лицевым мышцам отдохнуть от вечного напряжения. Тогда она и научилась надевать и снимать ее с лица, словно вещь, что в обычной земной жизни практиковалось, как говорили, только у американцев, – хмурое выражение было обычным выражением русского лица.