Право выбора - Шломо Вульф

3.

"Даже не знаю, с чего начать, Юрий Ефремович, - Замогильский приклеил к своему лысому черепу неприятную улыбку при входе нового доцента и старательно сохранял её, просматривая экзаменационную ведомость. Так-таки никто ничего не знает?" "Иначе не было бы двоек, Максим Борисович." "Двойки - явление в вузе нежелательное, но неизбежное. Одна-две на группу. Но не одни двойки на обе группы потока, включая ленинского степендиата, у которого за четыре года, до вас, и четвёрки-то не было! Что вы по этому поводу мне скажете?" "Только то, что я вам только что сказал - никто и ничего по предмету уволившегося в мае доцента Гусакова не знает. Словно курс им не вычитан." Проректор торопливо достал кафедральный журнал и чуть ли не ткнул им Юрию в лицо: "Видите подписи Гусакова?" "Подписи вижу. Знаний не обнаружил. Этот Гусаков инженер или?.." "Много на себя берёте, Юрий Ефремович! У нас не принято поносить коллег, не тот коллектив! Не вам называть дворником опытного преподавателя, который, между прочим, пошёл на повышение... Да, он не узкий специалист в вашей области..." "Я не верю, что все эти студенты кретины." "Спасибо вам большое, что вы хоть студентов кретинами не считаете! Я убеждён также, что что-то они знают." "Что-то знают. В рамках введения в специальность." "Так на тройку они знают?" "Для четвёртого курса нет. За то, что они смогли произнести, у них стоит оценка трёхлетней давности." "Не дотягивают до столичных требований? - ехидно осведомился проректор, меняя улыбку на оскал. - По-вашему, и мы все тут мозгами не вышли с вами на равных общаться?" "Я согласен сверх моей нагрузки прочесть им сокращённый курс. И при плотной работе..." "Сверх вашей нагрузки? Это не вам решать, что сверх, а что нет! Это мне решать, а не вам решать! А студентам кто позволит заниматься лишние часы - без обеда? Вместо текущей программы? Тоже вы сами? При плотной работе! А вы-то умеете это самое плотно работать?" "У вас есть основания в этом сомневаться?" "Я не сомневаюсь только в одном: если эта тёмная история дойдёт до ректора, то нам всем придётся туго. А хуже всех вам, Юрий Ефремович. Так что я бы на вашем месте поставил всем тройки, раз вы сами сказали, что они кое-что знают. Для этого и предусмотрена в вузе посредственная оценка. Одну-две четвёрки сильным студентам и пятёрку - степендиату. И вопрос закрыт, идёт?" "А за что пятёрку-то? Или в назидание, чтобы сам впредь занимался подлогом?" "Я вас более... не смею задерживать, - проректор быстро пробежал на коротких ногах, тряся низким задом, от стола к двери и распахнул её, словно беззвучно выкрикнул: - Вон..." Подходя к дверям кафедры, Юрий услышал то, что уже успел про себя назвать извержениями Вулкановича: "Так заносчиво ведут себя те, кто сам ничерта не знает. Я его проверил! Он не знает даже, почему моя парабола загибается вниз, представляете! И такой неуч и бездарь уверяет, что Гусаков только расписывался в кафедральном журнале вместо нормального вычитывания курса! А это уже кле-ве-та на нас всех, в первую очередь на нас с вами, как на бывшего и нынешнего заведующих кафедрой... Да вот и он сам, - осёкся старик, увидев входящего Юрия. - Собственной персоной." Валентин Антонович уже не улыбался. "Так что там произошло с пятым курсом, Юрий Ефремович? - спросил он с металлом в голосе, свойственным его экранному двойнику Пал Палычу после раскрытия преступления и перед передачей дела в суд.- Вы хоть понимаете, в какое положение ставите пригласивший вас коллектив в первые же дни работы?" "Что вы предлагаете?" "Работать! извергался пришибленный было внезапным появлением Юрия и гаденько улыбавшийся Вулканович. - Работать, как все. Как работали тут до вас и будут работать и после того, как вы осчастливите нас прощальным ужином. Да! - входил он во всё больший пафос. - Значит, мы тут все жулики, занимаемся подлогами, готовим советскому производству брак! Да меня в этом двадцать лет ни разу никто не обвинял, никто на шестнадцати заводах, где работают мои выпускники! Заводы, кстати, предпочитают наших специалистов, а не ваших, как вас там... Ну-ка, ну-ка, я ведь тоже ваш предмет читал, ответьте-ка мне на такой простой вопрос..." "Ефим Яковлевич!" - поморщился зав. "Нет, мне просто интересно, - старик стал что-то лихорадочно рисовать. - Скажите-ка мне, почему вот здесь плюс, а не минус?" Юрий взял бумажку и не глядя бросил её в урну. "Вот видите! - засверкал старик во все стороны глазами, - сам ни-чер-та не знает, а к беззащитным студентам придирается! А они, - он театральным ленинским жестом ладони показал на затихших ассистентов, - знают! Потому, что учились у меня, а не в столичном вузе, я сказал!" И сел, чрезвычайно довольный собой. "Так что там всё-таки произошло?" - стараясь сохранить спокойствие повторил Попов. "Студенты не готовы к перенесённому на осень экзамену." "Отдельные студенты?" "Ни один не знает даже на три." "Давайте спокойно. Вы не преувеличиваете? Ведь, если я не ошибаюсь, в вашем вузе лекции читают доктора-профессора, а вы, как доцент-кандидат, вели практику, так?" "Мне тоже приходилось читать этот курс." "Так... Приходилось, если заболел специалист..." "Вы так торопитесь меня оскорбить, что сами не понимаете, что говорите." "Я говорю спокойно, и вам очень СОВЕТУЮ говорить со мной спокойно. Мы знаем Гусакова, как честного, понимаете, честного преподавателя. А вы сознательно создали вокруг не знакомого вам человека конфликтную ситуацию. Кафедра верит Гусакову, а не вам." "А я не верю никому, кроме отвечающего на билет студента. Если он знает, я расписываюсь в его зачётке. Если нет - он уходит с чистой строкой. И мне всё равно, кто и где его учил." "Вы не возражаете, если мы попросим Ефима Яковлевича проверить знания тех же студентов?" "Возражаю." "Во-от как! И почему же? Вы и в его квалификации сомневаетесь?" "Не имел счастья проверить его знания, но..." "Кто это здесь не имел счастья проверить НАШИ знания? - прогремел от дверей новый голос. В помещение кафедры стремительно как чемпион на ринг вошёл едва знакомый Юрию ректор, молодой, излучающий энергию атлет с бычьей шеей. - Вы собираетесь выставлять нам оценки? Нам? Вы?" "Прежде всего, здравствуйте, Пётр Николаевич," - протянул ректору руку Юрий, вставая. Ректор бегло пожал её и, подойдя к старику, тепло обнял его за поечи. Тот схватил его руку двумя руками и, казалось, сейчас припадёт к ней губами, трясясь от рыданий. "Так я вас слушаю, - ректор сел за стол, положив на него огромные кулаки и сдвинув могучие плечи. Всем своим видом он показывал, что едва сдерживается, чтобы не прибить Юрия на глазах у публики, как отправлял в нокаут противников много лет. - Повторите при мне всё, что вы посмели сказать беззащитным студентам и нашему уважаемому партиарху кафедры. Посмейте повторить всё это при МНЕ!" Юрий почувствовал противный озноб, словно видел перед собой неестественно большое насекомое. "Вы забыли со мной поздороваться, - глухо сказал он. Вот и всё, что я намерен вам повторить." "А! Это вы намерены поучить НАС теперь вежливости? Кому же ещё нас обучать, как не вам? Так?" "ВАС. Вас лично неплохо было бы отучить от хамства. С остальными у меня вполне корректные отношения." "Вопрос мне ясен, - ректор шумно повернулся к заву. - Доцента Хадаса я от экзамена отстраняю. За срыв программы объявляю выговор с занесением в личное дело. Лично прошу Ефима Яковлевича принять экзамен объективно. Вам понятно? - так же мощно повернулся он к Юрию. - Тогда идите и работайте. Впрочем... поскольку вы не справляетесь с работой преподавателя, я вас направляю в Ленинград на ФПК, пусть вас подучат. На четыре месяца. За счёт института. И... скажите спасибо, что мы в стенах моего института, а не на речном берегу. Вам бы долго пришлось лечить челюсть. А это в нашей с вами профессии не лишний орган, - он подмигнул перепуганным ассистентам и захохотал басом. - Согласны? Тогда идите оформлять командировку. Я подпишу. Мне тут неучи не нужны. Я бы вас немедленно вообще выгнал к чертям, да вы прошли по конкурсу через Учёный совет, а потому..." "Вот что, Пётр Николаевич, - тихо начал Юрий под насмешливым взглядом круглых холодных стальных глаз ректора. - И попрошу меня не перебивать! он так стукнул кулаком по столу перед самым расплюснутым боксёрским носом, что ректор невольно поймал в воздухе подскочившую трубку телефона и растерянно мигнул. - На ФПК лекции всяким недоучкам читал Я, а не мне. Хотите поучить меня хамству? Увы, я отслужил на флоте, меня и этому учить не надо. Если понадобится, я вас самого доучу. И упаси вас Бог встретиться со мной на берегу - так врежу пяткой между рог, что вы забудете навеки пугать вашей битой физиономией незнакомых мужчин..." "Неужто и впрямь каратист? - миролюбиво захохотал ректор, откинувшись на спинку стула. Вот это по-нашему, по-русски, по-сибирски. Хвалю. Только экзамен всё-таки примите вы, Ефим Яковлевич. Пусть Юрий Эфраимович отдохнёт. А то как начнёт нас всех тут пяткой между рог..."

4.

"Я всю жизнь терпел любой тон вышестоящего лица. На этом построен весь мировой порядок, отличающий его от анархии. Почему же в своём, наконец-то, институте я не могу повысить голос? - ректор, отдуваясь, тяжело ходил по квартире, сопровождаемый понимающим взглядом снизу вверх эффектной молодой жены. Она подсолнухом поворачивала голову вслед мечущейся могучей фигуре и понимающе поспешно кивала. Уж она-то понимала необходимость порядка, после десяти лет верной срочной и сверхсрочной службы своему домашнему сержанту. - Самое интересное, Тоня, что они все без конца сами твердят о необходимости порядка и дисциплины всюду - на улице, в семье, на производстве. Но коснись порядок их самих, куда девается весь их абстрактный пафос?" "Может быть, ты просто взял с ними неудачный тон? Интеллигенты всё-таки..." "А я кто? Я - пролетарий? Я доктор технических наук, я из того же теста. Но я терпел и - терплю любое хамство в горкоме, министерстве потому, что я - ниже по рангу. На меня имеют законное право орать. На меня! Там! А здесь я имею право. На них! Разве это не справедливо? На Руси издавна боялись только барского окрика. На этом стояла и стоит наша Родина. И будет стоять, если не допустит этой разлагающей демократии, о которой твердят всякие диссиденты, враги нашего общества." "Сколько ещё в людях фальши, зависти, злобы, - вздохнула Тоня, поднимаясь во весь свой неженский рост и привлекая к обширному бюсту голову мужа. Ты же всегда гордился, Петя, что ты выше толпы. Так не сдавайся. Дай ему развалиться в кресле, попытаться создать панибратское отношение, сыграть личность из ничтожества и - раз! Дай понять, кто есть ты и что есть он... Пойми, что в этом мире просто опасно кого-то жалеть, пытаться защищать слабого. Сядь потом он на твоё место, тебе же этой твоей доброты и слабости не простит. Человек просто не способен простить чужое благородство, ибо осознаёт свою мерзость и свою неспособность к добрым поступкам на месте сильного. Из зависти, внутреннего осознания своей низости он же тебя и раздавит. Так не допускай этого! Дави их пока ты в седле, а они в пыли. Даже если тебя сбросят в пыль, это тебе как раз простят, как внутренне своему. Среди них слабых нет. Есть ничтожества. А чем ничтожнее человек, тем наглее лезет в дамки - у него просто нет иного способа самовыражения." "У меня он далеко не пролезет!.. У меня он сходу ослабеет..."