Уроки вечности - Барбара Михайловска

Он мог бы с ней развестись. Но были две проблемы. Первая – ее папа, ответственное лицо в государственном учреждении, испорченные отношения с которым могли помешать бизнесу. Вторая – он страшно боялся скандала, он боялся злорадства своей бывшей жены, своей любовницы, которую бросил ради женитьбы, он боялся за собственную репутацию преуспевающего человека. И Михаил продолжал тянуть эту волынку. Он приходил домой к Сергею и плакался о своей несчастной жизни. Сергей и Катя успокаивали его.

Наконец Михаил построил квартиру с двумя выходами, забаррикадированную изнутри. В одной половине он жил сам, а в другую поселил жену и приставил к ней охранника. Охранник снабжал ее спиртным, вызывал частного врача, когда она перепивала, ухаживал за ней и главное – ни под каким предлогом не выпускал ее из квартиры.

Именно тогда, в 1993 году, когда проблема алкоголизма жены обрушилась на Михаила, он начал мучительно завидовать Сергею. Он завидовал теплу и уюту его дома, красоте Кати, которая никуда не девалась, их нежным отношениям, когда спустя несколько лет семейной жизни по-прежнему светятся, встречаясь, их глаза и есть непрерывная тяга – прикоснуться хотя бы на миг друг к другу. А в следующем году Катя родила мальчика. Тогда Михаил перестал ходить в их дом. Этого он уже не смог выдержать.

В то же время фирма Сергея успешно завершила длительные переговоры по поводу одного крупнейшего международного контракта. Сергей на радостях организовал грандиозный праздник. Он нанял теплоход, и в выходные дни на реке веселились двести человек – вся его фирма, друзья, коллеги. Причем он не ставил целью барством шокировать этих людей. Он действительно хотел им сделать приятно. Но оказалось, что не все люди были этого достойны.

Прилично напившийся Михаил подошел к Сергею и сказал: «Почему тебе – всё, а мне – ничего?» «Как это ничего?» – не понял Сергей и начал перечислять все выгоды этого контракта для предприятия Михаила. Но тот повторил: «Почему тебе – всё, а мне – ничего?» – и замахнулся, чтобы ударить Сергея. Но вмешался охранник, перехватил его руку. Сергей сгладил впечатление от этого инцидента шуткой, но сам остался встревожен.

Через некоторое время это забылось. Михаил работал, причем достаточно успешно, хотя стал хмурым и молчаливым. Сергей объяснял это депрессией из-за жены, но уже не пытался поговорить с ним по душам. И так хлопот полно – маленький ребенок, большой контракт.

А еще через год Сергей попал в реанимацию с инфарктом миокарда. Страшно представить, что было в то время с Катей. Она даже не плакала, она сутками выла в своей шикарной квартире. Она носила на руках своего сына и причитала так, как умеют только простые русские бабы. В реанимации она сидела в коридоре, как собачка, преданно глядя на дверь. Своим отчаянием и терпением она удивила даже все видавшего опытного заведующего отделением, и он разрешил ей быть около мужа.

С большим трудом Сергея вытянули с того света. Но даже через четыре месяца у него были одышка и отеки на ногах – признаки значительной сердечной недостаточности. Он уже не мог работать по двенадцать-четырнадцать часов, как прежде. Его улыбчивость и энергичность испарились. Сергей осторожно ходил, был экономен в эмоциях, командировки даже не планировал. Люди на фирме, озадаченные его новым обликом, шептались: «Что с нами будет, если он?..»

И тогда кардиолог, наблюдающий Сергея, позвонил мне и попросил его посмотреть, добавив при этом: «Мне кажется, тут что-то по твоей части». Это означало, что больной выходит из болезни хуже, чем можно было бы ожидать. А этот доктор, мой большой друг, часто параллельно вел со мной больных, знал мои методы «вытягивания» из болезней и считал их эффективными.

Сергей и Катя пришли вместе. Его одутловатое лицо, мешки, бледность не оставляли сомнений в диагнозе. Катя смотрела на меня с испугом – может, я скажу, что все уже совсем плохо?

Он разделся до пояса. Когда-то развитая мускулатура обмякла, ссохлась, оформилась сутулость. В нем действительно жизнь еле теплилась. Я почувствовала слабую пульсацию этой жизни. Люди в таком состоянии умирают в течение года, даже если их очень хорошо лечить. Объективно: показатель сократительной способности миокарда очень мал, дважды за время госпитализации был отек легких.

Я начала с ним говорить и по реакции Кати поняла, что гипоксия была разрушительной и для его психического состояния. Он говорил нервно, рвано, путано, а иногда чересчур длинно. «Я болен, – говорил он. – Сердце не очень беспокоит, но у меня ни на что нет сил». Именно отсутствие сил – основная жалоба людей, подверженных магическим воздействиям, но это может быть, безусловно, и обычным клиническим симптомом.

Здесь я видела, что отсутствие сил – и причина, и следствие заболевания.

Я не могла утомлять его вопросами и постаралась свести к минимуму наше первое общение. Но я назначила встречу его жене. Я хотела от нее получить подробную информацию.

Катя – тоненькая шатенка лет тридцати с небольшим. Очевидно, только сейчас, после бед и страданий, обрушившихся на семью, она стала выглядеть на свой возраст. Макияж неброский, запах духов не вызывает раздражения. Она сидела, согнувшись, судорожно сжав пальцы рук. И отвечала мне вначале скованно, потом эмоционально, а вскоре заплакала. Я вытянула из нее все: его детство и юность, отношения с родителями и друзьями, особенности работы, их отношения, ее жизнь, беременность, роды, его болезнь. Она говорила о Сергее с восторгом, отчаянием, нежностью, глубоким горем и – любовью. В ее словах были такие эмоции, от которых обмирало сердце. Они действительно были одной из лучших супружеских пар, которые я встречала в жизни.

Постепенно я почувствовала Михаила. Он незримо присутствовал между нами. Когда Катя рассказывала о радостных моментах жизни, у кого-то невидимого на расстоянии ладони от ее лица сводило судорогой челюсти от ненависти и злости. Когда она плакала от болезненных переживаний, он мерзко хохотал во все горло. Мне было не по себе от явственности этих ощущений. А потом этот «кто-то» наполнился у меня формой. Я просто увидела его, его холодное отрешенное лицо и тысячелетнюю тьму преисподней в его глазах. Одержание – вот имя этому состоянию. Зависть, злоба, ненависть, ярость заполнили подсознание Михаила мраком. А мрак разбудил демона и призвал его к себе. Можно назвать это подсознательной агрессией, но я воспринимаю зло персонифицированным. Добро и зло имеют лица. Лицо Михаила, отягощенного злом, было ужасным.

Наверное, я внешне изменилась, потому что Катя замолчала. Я задала ей несколько наводящих вопросов о Михаиле. Она говорила о нем по-доброму, грустно, сочувственно. Я не могла ей ничего сказать о характере своих видений, они были чужеродны ей и оскорбили бы ее чистую душу. Сохранить ее светлое отношение к жизни, не насаждать в ее голову маниакальные идеи одержания, магии и в то же время помочь ее умирающему мужу – бесспорно, очень трудно.

И я поставила перед собой созидательную задачу. С позиций сегодняшнего дня я оцениваю свои действия как удачные. Ход моих рассуждений был такой: одержание другого человека не может быть причиной болезни, оно может быть усугубляющим фактором, но первопричиной – нет. То, что Сергей пережил-таки инфаркт, свидетельствует в пользу того, что ему Бог дает большой шанс в жизни. Деньги, контракты, бизнес – все, что крутится в голове Сергея много лет, должно притормозить свой бег. Он должен в болезни духовно переродиться. И помочь ему может только жена. А конфликт с Михаилом, его одержание может быть всего лишь предлогом проверить человеческие качества – готовность к дружбе, отзывчивость, самопожертвование.

И я рискнула – познакомила их со священником отцом Николаем, и он стал их духовным отцом. Ему они исповедались, он освящал их жилье и офис. Но помимо этого я потребовала от них помощи Михаилу. «Добро, – говорила я, – духовное качество, но оно еще должно быть деятельным». Катя была так измучена, что восприняла идею насчет Михаила без единого вопроса. Надо – значит надо. Я объясняла потребность в этом его глубокой психической травмой, неадекватностью в жизни.

И тогда у Михаила началась странная жизнь. Утром бодрый голос Сергея, так же, как во время учебы в институте, возвещал: «Доброе утро, соня, что делать будешь?» Михаил молчал. Но уверенный голос Сергея не оставлял сомнений: «Быстренько собирайся – едем в бассейн». Михаил не сопротивлялся, а шел за ним безропотно. В бассейне Сергей слегка-слегка без нагрузки бултыхался, в то время как Михаил накручивал на время двадцатипятиметровки. В десять часов они ехали на работу в разные офисы. Ближе к часу дня Михаилу звонила Катя и говорила: «А у нас дома знатная солянка, приезжай на обед». Тот пытался пару раз буркнуть, но голос Кати действовал на него как удав на кролика.

Туда, куда надо, и туда, куда не надо, Сергей таскал Михаила с собой: на совещания, переговоры, встречи, пикники, поездки. Они стали встречаться по три-пять раз в день и вдвое больше общаться по телефону. Сергей, не очень рассчитывая на взаимность, рассказывал Михаилу о своих замыслах и переживаниях. Михаил говорил мало и безэмоционально, но к концу третьего месяца такой «дружеской агрессии» оттаял и начал даже слегка шутить. До этого момента Сергей жаловался мне: «После общения с Мишей я – выжатая тряпка. Иногда, чтобы договорить ему фразу, мне нужно сунуть под язык валидол и сцепить зубы». А я его успокаивала и просила быть мужественным.