Предупреждение путешествующим в тумане - Андрей Костин

— Выкладывай, — говорю я, — не тужься.

— Просто через час мне надо будет вернуться в институт. Лаборантка новенькая, до этого в клиническом работала.

— Не слишком ли ты ее опекаешь? — я подмигнул.

— Ее недавно к нам перевели. Неопытная. Но, он многозначительно посмотрел на меня, — рекомендовали…

— Чья-то родственница?

— Нет, кажется. Но связи у нее есть.

— Внебрачные?

— Ну и шутки у тебя.

Дальше мы шли молча. В затихших домах светились разноцветные окна. За каждым из них были люди, своя жизнь, свои радости и огорчения. Эти люди спешили по утрам на работу, вывешивали во двориках белье, молча ужинали перед телевизорами и храпели по ночам. Тут кто как умеет.

Их мир, как в эпицентре, рождался за этими окнами и выплескивался в город, становясь чем дальше, тем призрачней и условней. Это ерунда, что мы обжили планету. Обжить планету так же невозможно, как и любить вкупе все человечество. Мы мельтешим в жизни каждый сам по себе и каждый на своей делянке. И самое обидное — общие у нас только стены, которые нас и разделяют. А что говорит стенка стенке? Вот именно…

Эдгар останавливается.

— Мы пришли, — он кивает на серый забор. Расстояния не московские. Тут живет мой приятель. Бессонов. Хороший парень.

Старый дом затаился в глубине яблоневого сада.

Остановившись у калитки, я окинул его взглядом. Они были очень старыми — и дом и сад. Черные бревна дома лоснились вековой усталостью. Эта же усталость лежала на ветвях бесплодных старых яблонь и на выщербленных ступеньках крыльца.

Пока я шел от калитки, казалось, насквозь пропитался ветхостью.

Среди ветвей шелестел ветер. Было одиннадцать часов.

Эдгар позвонил в дверь. Замок щелкнул, и дверь приоткрыли. Узкая полоска света легла наискось на крыльцо и затерялась в глубине сада.

— Кто там? — спросила женщина.

Дверь была на цепочке.

— Нина, откройте. Это я, Эдгар.

— Вы не один? — спросили за дверью.

— Со мной товарищ.

Я почувствовал себя неловко.

— Да, да, сейчас, — растерянно сказала женщина, и полоска света стала шире.

— Нина, мы не поздно? — спросил Эдгар, заслоняя собой дверной проем. — А где Бессонов? Неужели уже спит?

Из-за его плеча я увидел в сумраке коридора огромные серые глаза. Огромные серые глаза, тонкую шею и чуть вздернутый носик. Женщина смотрела на нас и кусала пухлые губы.

— Вы проходите… — она отступила дальше.

— Так где Бессонов? Не разбудим? — снова спросил Эдгар.

— Его нет. Мы вчера… В общем, это не важно. Он не был со вчерашнего вечера. Ушел прогулять собаку. И не вернулся.

— У него были на это причины? — улыбаясь, спросил Эдгар.

— Да, — женщина почему-то посмотрела на меня. — Небольшая семейная размолвка. Но вы проходите, — повторила она.

— Дела-а… — Эдгар почесал затылок. — Что ж, ладно. Поищем счастья в другом месте.

— Вы уходите? — она встрепенулась.

— Тут такая ситуация, — Эдгар кивнул в мою сторону, — надо товарища переночевать устроить. Думал, может, к вам. Но раз так вышло…

— Почему же? — женщина сделала шаг навстречу. — Пожалуйста, оставайтесь, — она опять посмотрела на меня. — Одной не хочется…

Не уходите, ладно? Куда же вы на ночь глядя?

— И то верно, — Эдгар покачал головой. — А Бессонову я завтра на работе скажу…

Женщина как-то неопределенно скривила губы.

— Мне пора, — Эдгар вдруг засуетился. — Лаборантка неопытная. Вы ее знаете. Марина Афанасьева. Та, что у Бессонова раньше работала.

— Значит, она к вам перешла? — женщина сморщила уголки глаз.

— Да, ко мне. Ставка свободная…

— Она милая девушка, часто у нас бывает… Кстати, вы видели сегодня Бессонова на работе?

— Сегодня? — Эдгар задумался. — Не припомню. Что за день сумасшедший! И сейчас тороплюсь. Спокойной вам ночи.

Я кивнул в ответ и улыбнулся. В этот момент я еще не представлял, насколько его слова будут далеки от истины.

Женщина закрыла за Эдгаром дверь. Я немного удивился той тщательности, с которой она задвигала засов и накидывала цепочку. Наверное, есть что прятать, подумал я. Потом снял плащ и мы прошли в гостиную. Возле каждой двери Нина пыталась пропустить меня вперед.

Комната обставлена со вкусом, но, вероятно, еще в прошлом веке. С тех пор мебель не только не меняли, но, как я подозреваю, не переставляли. Я увидел у окна глубокое кожаное кресло и с удовольствием плюхнулся в него. В последний момент, правда, мелькнула мысль, что этот музейный экспонат рассыплется подо мной и я окажусь в весьма неудобном положении. Но Боливар выдержал такую нагрузку.

— Разучился много ходить, — объяснил я. Женщина откинула со лба волосы и вопросительно посмотрела на меня:

— Ужинать будете?

— Если честно, умираю с голоду.

— Тогда сейчас что-нибудь соображу.

— А вы составите мне компанию?

— Почему бы нет? Я все равно ложусь поздно.

Нина вышла, а я встал и подошел к массивному книжному шкафу. Судя по корешкам, он был набит только специальной литературой. На одной из полок за стеклом стояла фотография мужчины и женщины. Мужчина демонстрировал внушительный волевой подбородок и хорошо развитый плечевой пояс. А женщина была та самая, с серыми глазами, высокая, с распущенными темно-русыми волосами.

На фотографии она смеялась.

Я вернулся в кресло и взял с подоконника один из журналов. Он оказался медицинским.

Через некоторое время Нина внесла поднос и поставила его на низенький столик на колесиках. Наверное, мы готовим с ней по одной поваренной книге: яичница с ветчиной — самое распространенное блюдо в моем меню.

— Боюсь, что пересолила, — говорит Нина.

— Напротив, в самый раз.

— Может, выпьете? В баре есть водка.

— Нет, спасибо.

— Как знаете. Хорошая водка — «Смирнофф». Бессонову часто делают подарки — он многим помогает.

Я невольно смотрю на фотографию за стеклом. Нина замечает это:

— Много лет назад, на Рижском взморье, когда еще не нужны были никакие визы, чтобы туда поехать. Свадебное путешествие.

Я склоняюсь над тарелкой и молчу, не зная, как продолжить разговор.

— Не напускайте на себя удрученный вид, — вдруг говорит Нина. — В общем мы довольно давно чужие друг другу. Так, редкие перемирия… Это, — она машет рукой в сторону фотографии, одно из них.

Я делаю два-три движения вилкой и наконец говорю:

— Сегодня утром еще был на берегу моря. Ездил туда в отпуск.

— Было хорошо?

— Чудесно.

— Да, это чудесно, когда можно уехать, и не только на взморье. Все время кажется, что где-то там, — она неопределенно взмахнула рукой, — другая жизнь. Но почему только там?

— Всюду одинаково.

— Всюду? — она усмехнулась.

Я пожал плечами. Потом посмотрел в окно.

— Хорошо-то как. Завидую. Тишина, покой…

— Как в могиле, — резко отвечает она. — Теперь — кофе или чай?

— Лучше кофе.

Нина собрала грязные тарелки, а я опять подошел к окну. Начался дождь. В темноте было видно, как качаются ветки яблонь, словно деревья машут черными крыльями.

В соседней комнате скрипнули половицы.

Я резко обернулся, и в этот момент начали бить часы… Они стояли в прихожей, высокие напольные часы с тяжелым маятником за толстым выпуклым стеклом. И они пробили все двенадцать раз, и каждый удар откликался глухим эхом в этом пустом старом доме.

Не успел отдрожать звон последнего удара, вошла Нина. Она поставила на столик две чашечки кофе и блюдце с нарезанным лимоном, села напротив. Мне показалось, что глаза ее как-то странно блестят.

— Я сделала крепкий. Вы любите крепкий кофе?

— Да, я люблю очень крепкий.

Первый глоток был обжигающе горьким. Нина умела варить кофе.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь.

— Сквозняк, — предположил я.

Нина сидела неподвижно.

— Старые дома всегда полны шумов, — я откинулся в кресле, — потрескивает дерево, скребутся мыши…

Над нашими головами на втором этаже дома что-то со звоном упало на пол.

— Это не мыши, — она прикусила губу.

Я прислушался. Продолжения не последовало, только в дымоходе завывал ветер.

— Что же это такое?

Нина пожала плечами.

— У вас нет кошки? Или собаки?

— Собака. Кокер-спаниель. Бессонов забрал ее с собой.

— Тогда, может, ваш муж вернулся? Незаметно?

— Я же закрыла дверь на засов.

— Ах, да. Значит, надо проверить.

Наверху опять что-то упало и покатилось по полу. Женщина замерла в кресле, сжав тонкие пальцы в кулаки.

— Идемте, — наконец опомнилась она. — Только учтите, вы сами меня об этом просили.

Мы прошли по темному коридору и стали подниматься по скрипучей лестнице.