Дагги-Тиц - Владислав Крпивин

Откуда она появилась? Ясно, что не из форточки — та была открыта, но затянута марлей от комаров. Влетела с улицы через подъезд и лестничную клетку? Но ведь дверь квартиры заперта и щелок в ней нет… Впрочем, не все ли равно.

Муха посидела и снова прошлась туда-обратно. Она занималась тем же, что Сим и Желька, «канатоходством», поэтому Инка ощутил к ней что-то вроде симпатии.

Муха была маленькая, серая, словно крохотный кусочек сумерек, таившихся в дальнем углу. Почти незаметная. Лишь когда попадала под лампочный свет, на крылышке ее  загоралась микроскопическая искорка. Мигнет и пропадет. Муха еще раз прогулялась по леске, потом снялась и долетела до ходиков. Села на маятник. Инки напрягся, ожидая, что ходики собьют ход. Ничего, однако, не случилось. Как и раньше: «Дагги-тиц…»

«Ладно, тогда качайся», — мысленно сказал Инки. Со снисходительной усмешкой. Он лежал навзничь, согнутые колени смотрели в потолок, а локти в стороны. Потому что ладони прятались под затылком. Это была любимая Инкина поза. А раз любимая, значит, и настроение не самое плохое. С этим не самым плохим настроением Инки и смотрел на маятник и муху.

Она была ничуть не противная. Не в пример тяжелым помойным мухам, которые иногда залетали в дом, отвратительно зудели в воздухе и со шмяканьем ударялись о стекла. Скромная такая мушка…

Она покачалась под часами несколько минут, потом сделала бесшумный круг и вернулась на маятник. «Нравится, значит», — сказал ей (опять же мысленно) Инки. И представил себя на месте мухи. Будто он — невесомый, как лоскуток серого воздуха — пристроился на краю громадного диска, который ходит в пространстве среди звезд. «Дагги-тиц, дагги-тиц…»

Возможно, муха уловила Инкино понимание. Она стартовала с маятника, полетала над мальчишкой, села ему на левую коленку. Прочная кожа колена не ощутила мушиных лапок. Но муха тихонько пошла по ноге, как с горки, к Инкиному животу, и тогда он почувствовал чуть заметное щекотанье.

Инки усмехнулся. Он был живой, и муха — живая. И ничуть не вредная. И этот контакт двух живых существ, которые не хотели друг дружке ничего плохого, показался Инки вполне понятным. Как это говорят? А! «За-ко-но-мерным»…

«Привет, — сказал он мухе. — Я Инки. А ты?»

Она замерла — наверно, обдумывала вопрос. Потом опять улетела и села на маятник. И ходики (которым эта гостья, видимо, была по душе) произнесли особенно четко: «Дагги-тиц». Словно подарили мухе имя.

«Вот и хорошо. Значит, будешь Дагги-Тиц», — согласился Инки.

Муха была, кажется, довольна. И своим именем, и маятником, на котором катайся сколько хочешь. И она качалась, качалась на нем. А у Инки стали слипаться глаза.

И он увидел Строительный вал.

Как в его голове застряла память об этой улице, Инки не мог понять. То ли он побывал на ней в прошлом году, солнечным сентябрьским днем, когда бродил по окраине за опустелым Стекольным заводом, то ли она просто приснилась. Возможно, что приснилась. Потому что потом Инки не мог ни  разу вернуться на нее, не находил. А расспрашивать он не хотел. Заранее представлял удивленные лица, на которых читалось: «Шизнутый какой-то пацан»… Ладно, пусть пока остается ненайденной. В этом даже есть свой интерес. Совсем не плохо, когда можно что-то искать…

Была улица по правде или привиделась, но Инки помнил ее со всякими подробностями. Она представляла собой широкий насыпной вал, он тянулся через низину с высохшим тростником и ольховой порослью. Наверно, когда-то здесь завалили землей сваленный узкой полосою строительный мусор. А сверху проложили дорогу из бракованных бетонных плит. Между плитами торчали дырявые лопухи и ломкий белоцвет с распушившимися головками. Казалось бы, скучная картина. Но нет же!

Дело в том, что с двух сторон от вала стояли домики. Стояли ниже насыпи, но вплотную к ней — так, что их задние стены касались откоса, а иногда и врастали в него. С бетонной дороги видны были только крыши,  карнизы под кровельными скатами и узорчатые верхушки водосточных труб. Но кое-где над крышами торчали как бы дополнительные домики — этакие надстройки-будочки с хитрыми оконцами, балкончиками и флюгерами…

Инки чуял, что здесь живут добрые люди. Плохие не стали бы украшать дома такими веселыми придумками. Для украшений жители брали все, что оказывалось под руками. Из ребристых арматурных прутьев гнули узоры и фигурки забавных зверей — усатых кошек, тонких оленей, круторогих горных баранов. А еще — растопыривших перья павлинов, крылатых драконов, лебедей с изогнутыми шеями. Из кусков кровельной жести мастерили флажки, кораблики и звезды-снежинки… Все это железное разнообразие переплеталось над гребнями крыш, над вышками и печными трубами, соединяло дома изогнутыми перильцами, подымало на шестах металлических зверят и птах выше телеантенн…

Под кромкой одной из крыш Инки и прочитал белую табличку: «Ул. Строительный вал».

Здесь, на Строительном валу, было хорошо, хотя и пусто. Из живых существ Инки увидел только черного котенка на печной трубе. Сперва он подумал, что котенок — тоже украшение, но тот почесал за ухом и глянул зелеными глазками: не бойся, гуляй здесь…

Инки сам не понимал, почему тогда не пошел вдаль по бетонной дороге. Он не боялся, не испытывал нерешительности. Но… видимо, ему хотелось как-то по-особому подготовить себя к такому путешествию. Чтобы появилось «специальное» настроение, когда удивительное открывается не сразу, а сперва появляется ожидание удивительного. Инки решил, что вернется сюда позднее. Сводка погоды обещала на ближайшие дни солнце и тепло. Но оказалась брехливой (дело обычное). Назавтра с утра пошел дождь. А потом улицу, ведущую к Стекольному заводу, перерыли бульдозеры. Инки пошел в обход, но Строительного вала так и не обнаружил. Ни тогда, ни зимой, ни весной… Ну, что же, бывали в жизни пакости и покрупнее, Инки умел их переживать. Тем более, что надежда найти удивительную улицу его не оставляла…

А этой ночью Строительный вал открылся ему во сне.

Была улица по-прежнему пуста, но без тревоги, с солнечными пятнами на бетоне, с тенями клочкастых облаков на шиферных и железных скатах. А на трубе по-прежнему сидел черный котенок. Вроде бы уже знакомый. Поэтому Инки проснулся с осторожной улыбкой…

И сразу вспомнил про муху!

И обрадовался. Потому что Дагги-Тиц, как и вчера, качалась на маятнике.

— Привет!

— Дагги-тиц… — сказали то ли часы, то ли муха, то ли они вместе…

— Сосед! — позвала через дверь Марьяна. — Подымайся, завтракать пора… А потом посидел бы на учебниками, через две недели в школу…

— Ага, бегом через главный базар…

— Опять на троечках поедешь…

— Тебе-то что!

— Ох и колючка ты, Сосед…

Она почти всегда звала его так — Сосед. Потому что он был Инки только для себя (и еще для двух  человек, но об этом позже). А обычное свое имя — «Кеша», «Кешка», «Кешенька» — он терпеть не мог с детского сада. Там однажды их группа посмотрела по телеку мультфильм про придурковатого попугая Кешу и… сами понимаете, какая после этого у пятилетнего воспитанника Гусева началась жизнь.

Он в ответ не ревел, не дрался, н жаловася. Просто закаменел и перестал отзываться на прежнее имя. Пусть уж лучше «Гусев» или даже Гусак». Или «Ин-но-кен-тий», как принялась в отместку за его упрямство звать Гусева воспиталка Диана Ивановна (иначе — «Диванна»).

Он не считал свое полное имя плохим. Но оно казалось чересчур длинным и неудобным, как взрослые штаны и пиджак для пацаненка-дошкольника. Вот в дальнем будущем, когда станет Иннокентием Сергеевичем, все окажется на месте. А пока…

А пока ему хватало прозвищ. В первом классе стал он не «Гусь», не «Гусенок», а «Моргала». Из-за того, что иногда дергался у глаза нервный пульс и казалось, что Гусев начинает сердито подмигивать. Он сносил прозвище терпеливо. Куда деваться-то? Такое морганье было у него с самого рожденья. Мать говорила, что это какие-то «последствия». Сперва даже показывала «Кешеньку» врачам, а потом оставила это дело. Мол, не смертельно же…

Затем появилось другое прозвище — «Смок». Чуть позже его настоящего, почти никому неизвестного имени «Инки».

А Инки — потому что появилась Полянка.

Это было во втором классе.

Там, во втором «Б»,  Моргалу не очень дразнили и обижали, но и не очень-то любили. И приятелей не водилось. Потому что гонять футбол он никогда не хотел, накрученного (и вообще никакого) мобильника у него не было, на физкультуре он вел себя неуклюже (хотя, казалось бы, худой и гибкий), про фильмы-страшилки и диски-игрушки ни с кем не разговаривал. Ходил всегда такой, будто вспоминал что-то. Ну и «фик с им»… Но перед весенними каникулами пришла в класс новая девочка. На просьбу Анны Романовны «скажи нам всем, как тебя зовут» тихо сообщила: «Поля Янкина». Была она не то, что некрасивая, но какая-то слишком незаметная. Бледная, рыжеватая. Одно только отличие: горстка мелких веснушек на щеке у подбородка. Словно кто-то выпалил в нее из стеклянной трубки маковыми зернышками. Но зернышки не очень бросались в глаза. А голос у новенькой был всегда негромкий. В общем, тоже «фик с ей».