Стихотворения - Павел Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1930
Конь
Топтал павлодарские травы недаром,От Гробны до Тыса ходил по базарам.
Играл на обман средь приезжих людейЗа полные горсти кудлатых трефей.
И поднимали кругом каруселиВеселые ситцевые метели.
Пришли табуны по сожженным степям,Я в зубы смотрел приведенным коням.
Залетное счастье настигло меня —Я выбрал себе на базаре коня.
В дорогах моих на таком не пропасть —Чиста вороная, атласная масть.
Горячая пена на бедрах остыла,Под тонкою кожей — тяжелые жилы.
Взглянул я в глаза — высоки и остры,Навстречу рванулись степные костры.
Папаху о землю! Любуйся да стой!Не грива, а коршун на шее крутой.
Неделю с хозяином пили и ели,Шумели цветных каруселей метели.
Прощай же, хозяин! Навстречу нахлынетПоднявшейся горечью ветер полыни.
Навстречу нахлынут по гривам песковГорячие вьюги побед и боев.
От Гробны до Тыса по логам и склонамРаспахнут закат полотнúщем червонным.
Над Первой над Конной издалекаНа нас лебедями летят облака.
1930
Ярмарка в Куяндах
Над степями плывут орлыОт Тобола на Каркаралы,
И баранов пышны отарыПоворачивают к Атбасару.
Горький ветер трясет полынь,И в полоне Долонь у дынь —
Их оранжевые телаНакаляются добела,
И до самого дна нагрузСладким соком своим арбуз.
В этот день поет тяжелейЛошадиный горячий пах, —Полстраны, заседлав лошадей,Скачет ярмаркой в Куяндах!..
Сто тяжелых степных конейДиким глазом в упор косят,И бушует для них звончейЗолотая пурга овса.
Сто коней разметало дых —Белой масти густой мороз,И на скрученных лбах у нихСто широких буланых звезд.
Над раздольем трав и пшеницПоднимается долгий рев —Казаки из своих станицГонят в степь табуны коров.
Горький ветер, жги и тумань,У алтайских предгорий стынь!Для казацких душистых баньШелестят березы листы.
В этот день поет тяжелейВороной лошадиный пах, —Полстраны, заседлав лошадей,Скачет ярмаркой в Куяндах.
Пьет джигит из касэ, — вина! —Азиатскую супит бровь,На бедре его скакунаВырезное его тавро.
Пьет казак из Лебяжья, — вина! —Сапоги блестят — до колен,В пышной гриве его скакунаКумачовая вьюга лент.
А на седлах чекан-нарез,И станишники смотрят — во!И киргизы смеются — во!И широкий крутой заездНизко стелется над травой.
Кто отстал на одном вершке,Потерял — жалей не жалей —Двадцать пять в холстяном мешке,Серебром двадцать пять рублей…
Горький ветер трясет полынь,И в полоне Долонь у дынь,И баранов пышны отарыПоворачивают к Атбасару.
Над степями плывут орлыОт Тобола на Каркаралы.
1930
«Так мы идем с тобой и балагурим…»
Гале Анучиной
Так мы идем с тобой и балагурим.Любимая! Легка твоя рука!С покатых крыш церквей, казарм и тюремСлетают голуби и облака.Они теперь шумят над каждым домом,И воздух весь черемухой пропах.Вновь старый Омск нам кажется знакомым,Как старый друг, оставленный в степях.Сквозь свет и свежесть улиц этих длинныхБылого стертых не ищи следов, —Нас встретит благовестью листьев тополиныхОкраинная троица садов.Закат плывет в повечеревших водах,И самой лучшей из моих находокНе ты ль была? Тебя ли я нашел,Как звонкую подкову на дороге,Поруку счастья? Грохотали дроги,Устали звезды говорить о боге,И девушки играли в волейбол.
13 декабря 1930
Глафира
Багровою сиренью набухалКупецкий город, город ястребиный,Курганный ветер шел по Иртышу,Он выветрил амбары и лабазы,Он гнал гусей теченью вопрекиОт Урлютюпа к Усть-Каменогору…Припомни же рябиновый закат,Туман в ночи и шелест тополиный,И старый дом, в котором ты зваласьКупеческою дочерью — Глафирой.
Припоминай же, как, поголубев,Рассветом ранним окна леденелиИ вразнобой кричали петухиВ глухих сенях, что пьяные бояре,Как день вставал сквозною кисеей,Иконами и самоварным солнцем,Горячей медью тлели сундукиИ под ногами пели половицы…
Я знаю, молодость нам дорогаВоспоминаньем терпким и тяжелым,Я сам сейчас почувствовал ееЗвериное дыханье за собою.
Ну что ж, пойдем по выжженным следам,Ведь прошлое как старое кладбище.Скажи же мне, который раз траваЗеленой пеной здесь перекипала?
На древних плитах стерты письменаПургой, огнем, июньскими дождями,И воткнут клен, как старомодный зонт,У дорогой, у сгорбленной могилы!
А над Поречьем те же журавли,Как двадцать лет назад, и то же небо,И я, твой сын, и молод и суровВеселой верой в новое бессмертье!
Пускай прижмется теплою щекойК моим рукам твое воспоминанье,Забытая и узнанная мать, —Горька тоска… Горьки в полях полыни…
Но в тесных ульях зреет новый мед,И такова извечная жестокость —Все то, что было дорого тебе,Я на пути своем уничтожаю.
Мне так легко измять твою сирень,Твой пыльный рай с расстроенной гитарой,Мне так легко поверить, что живетГрохочущее сердце мотоцикла!
Я не хочу у прошлого гостить —Мне в путь пора. Пусть перелески мчатсяИ синим льдом блистает магистраль,Проложенная нами по курганам,—
Как ветер, прям наш непокорный путь.Узнай же, мать поднявшегося сына,—Ему дано восстать и победить.
1930
К музе
Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб видно было море-океан,Чтоб доносило ветром дальний запахМатросских трубок, песни поморян.
Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб под окно к нам Индия пришлаВ павлиньих перьях, на слоновых лапах,Ее товары — золотая мгла.
Граненные веками зеркала…Потребуй же, чтоб шла она на западИ встретиться с варягами могла.Гори светлей! Ты молода и в силе,Возле тебя мне дышится легко.Построй мне дом, чтоб окна запад пили,Чтоб в нем играл заморский гость СадкоНа гуслях мачт коммерческих флотилий!
1930
Из цикла «Песни киргиз-казахов»
«Не говори, что верблюд некрасив…»
Не говори, что верблюд некрасив, —Погляди ему в глаза.Не говори, что девушка нехороша, —Загляни ей в душу.
1931
Песня о Серке
Была девушкаБелая, как гусь,Плавная, как гусь на воде.Была девушкаС глазами, как ночь,Нежными, как небоПеред зарей;С бровями тоньше,Чем стрела,Догоняющая зверя;С пальцами легче,Чем первый снег,Трогающий лицо.Была девушкаС нравом тарантула,Старого, мохнатого,Жалящего ни за что.
А джигит СеркеТолько что и имел:Сердце, стучащее нараспев,Пояс, украшенный серебром,Длинную дудку,Готовую запеть,Да еще большую любовь.Вот и все,Что имел Серке.А разве этого мало?
К девушке гордойПришел Серке,Говорит ей:«Будь женой моей, ладно?»А она отвечает: «Нет,Не буду твоей женой,Не ладно.Ты достань мне,Серке, два камняВ уши продеть,Два камняЖелтых, как глаза у кошки,Чтоб и ночью они горели.Тогда в юрту к тебе пойду я,Тогда буду женой твоей,Тогда — ладно».
Повернулся Серке, заплакал,Пошел от нее, шатаясь,Пошел от нее, согнувшись,Со змеею за шиворотом.Целый день шел Серке,Не останавливался.И второй день шел,Не останавливался.А на третьей зареБлестит вода,Широкая вода,Светлая вода —Аю-Куль.Сел Серке на каменьУ озера,У широкого камышовогоОзера,И слезы капают на песок.Сердце Серке бьется нараспев,Согреваемое любовью.Вынул Серке длинную дудкуИз-за пояса серебряного,Заиграл Серке на дудке.И когда Серке кончил,Позади кто-то мяукнул.
Повернулся джигит —Позади его старая,Позади его дикая,Круглоглазая кошка сидит.Стал Серке понятенКошачий язык.Дикая кошка ему говорит:«Что ты так плачешь,Певец известнейший?..»Ей свою беду СеркеРассказываетИ к сказанному прибавляет:«Я напрасно теряю время.Дикая, исхудавшая кошка,Облезлая, черная кошка,Ты мне не поможешь…Мне камней,Светящихся ночью,Не достать, осмеянному!»Тихо кошкаК Серке приблизилась,И потерлась дикая кошкаО пайпаки мордой розовой,Промяукав: «Кош, ай-налайн», —В камышах колючих скрылась.
А джигит под ноги глядит —Не верит:Перед ним два глаза кошачьихСветлых, два желтых камня,Негаснущих, ярких.Закричал Серке:«Эй, кошка,Дикая кошка, откликнись!Ты погибнешь здесь, слепая, —Как ты будешьНа мышей охотиться?»Но молчало озеро,Камыши молчали,Как молчали они вначале.
Еще раз закричал Серке:«Эй, кошка,Ласковая кошка, довольно,Прыгни сюда! Мне страшно, —Глаза твои жгут мне ладони!»Но молчало озеро,А камыши сталиЕще тише,Чем были они вначале.
И пошел Серке обратноКаменной, твердой дорогой.Кружились над ним коршуны,Лисицы по степи бегали,Но он шел успокоенный,Потому что знал, что делать.Девушке Белой, как гусь,Плавной, как гусь на воде,С нравом, как у тарантула,Прицепил онНа уши камни —Кошачьи глаза,Которые смотрят.Он сказал:«Они не погаснут,Не бойся, и днем и ночьюБудут эти камни светиться,Никуда ты с ними не скроешься!..»
Если ты, приятель, ночью встретилБегущие по степи огни,Значит, видел ты безумную,Укрывающуюся от людей.
А Серке казахи встречали,И рассказывают, что прямо,Не оглядываясь, он проходитИ поет последнюю песню,На плече у негоСидит кошка,Старая, дикая кошка,Безглазая…
1931
