Циклотимия - Давид Шварц

Шесть лет после этого я не прикасался к женщинам. Сам воспитывал ребенка, ухаживал за мамой. Не мог видеть их.

Потом по работе пришлось надолго уехать в Америку. Я работал в Чикаго и Бостоне. Перед отъездом я нанял филиппинку. Молодую. Красивую. Она хорошо относилась к маме и дочке, ухаживала, как родная.

Я вернулся и через полгода стал с ней жить. Она и за мной хорошо ухаживала. И вот недавно она исчезла. Полиция нашла ее. Оказывается, она из какой-то банды. Она обобрала меня на крупную сумму, утащила драгоценности и деньги. Их не нашли. А ее депортировали.

Я сидел молча. Он говорил и, по-моему, не видел меня. Глаза смотрели сквозь меня и сквозь эти модерновые фотокартины.

Потом встал, оставил деньги на столике и ушел. Шаркая все теми же стоптанными и давно не чищенными ботинками с вечно развязанными шнурками.

Выдающийся инженер. Странный и несчастный человек.

Шагов, или Переэкзаменовка любви

Доцент Шагов был страшен студенческой публике сразу несколькими параметрами. Первое – он не смотрел в глаза. Он смотрел куда-то вниз. Но ежели его небольшие острые глазки впились в твои зрачки – значит тебе конец. Утопит, как пить дать!

Второе. Сам предмет. На первой же лекции он объявил: – Не надо отвлекаться на учебники и другую муру! Я вам читаю, вы конспектируете, а на экзаменах отвечаете только по моим лекциям – и все! Шаг влево, шаг вправо – и вы в дерьме! Ясно?

Третье. Мужик делал докторскую, а потому топил тематику в интегралах и дифференциалах по делу и без. Запомнить всю эту муйню без поллитра было практически невозможно.

Ну и наконец, в- четвертых, среди студентов за ним шла слава мясника и головореза вперемежку с кровожадным вурдалаком: из группы в двадцать человек он, как правило, топил с десяток. Остальные выползали с экзамена с обглоданной башкой набекрень и трояками в зачетках. Четверка у Шагова считалась верхом совершенства и большим шиком.

Вот такое чудо было на одной из кафедр.

В очередную сессию пришел и мне черед понюхать пороху и испить чашу.

На экзамен давалось три дня. Но в моем графике этих дней не было. Так же, как и всего остального. Кроме НЕЕ!

Она была Любовью тех дней, Светочем и Головокружительной Мечтой, извиняюсь за пафос, но мне положено снисхождение: в восемнадцать лет и не такое бывает.

Ночные грезы, мечты и слезы, шальные мысли заместо бисли, и запах роз заместо розг. А как же экзамен?

Какой там!

Я кропал стихи, я говорил с ней вслух, сидя дома в одиночестве на диване, я исторгал вздохи… В общем, оборзел парнишка и воспарил!

Достал фарфоровую статуэтку балерины и писал в стихах шутливую Инструкцию по эксплоатации…

Мозг выключился из реального времени, розовые сопли и блаженные сны наяву окружали меня плотной пеленой, отгораживая от остального мира. Щенячье счастье обволокло душу сиюминутностью, оставив за порогом жуткую и жестокую действительность! В частности, в образе Шагова…

Песец подкрался незаметно.

Три дня пролетели. В парах любовного дурмана я прибыл на экзамен. Взял билет, сказал: Ой! Подал зачетку. Доцент, кровожадно сопя, отвел мою руку, влепив в зачетную ведомость жирную двойку и сказал, не глядя в глаза: – Придете пересдавать вместе со всеми!

Мне показалось, что изо рта он изрыгнул пламя и звериный рык.

И только выйдя из аудитории я осознал трагедию: Шагов, двойка, пересдача!

Два слова в оправдание: вроде, подумаешь, делов-то, двойка. Видали мы… Но вот тут загвоздка: не видали мы! Это была первая двойка за годы учебы не только в ВУЗе, а вообще в биографии, мать честная! Не было иммунитета, с-сук-ка. Отличник долбанутый!

Все члены сковал ужас перед неизвестностью. Любовь в душе скукожилась, угнетаемая страхом и стала мелькать в воображении другая Муза – Идея Неприятия объекта любви! Какого черта, – подумалось, – я влип! Я влипп! Вляпался! Из-за чего, собственно? Из-за кого, собственно! Она там где-то сидит, радуется, а я… а мне…а Шагов ножик на меня точит…

Любовь исчезла. Слетела, как с березы лист… Испарилась, уступив место шкурной мысли: что делать и кто виноват? А может это и не любовь была? А может это гормоны сыграли свою злую шутку и разлетелись брызгами от ушиба о реальность?

В общем, надо было учить материал!

И началось!

Я был парнишкой толковым. Разбил весь материал на две части и за два дня впитывал его по 18 часов беспрерывной долбежки. Третий день пустил на повторение. От великого ужаса перед страшным Шаговым материал впечатывался в мозг стройно, последовательно и четко. К концу третьего дня я, закрыв глаза, мог вспомнить весь текст без напряга.

На переэкзаменовку приплелась куча народу, не только из группы, но и со всего потока.

В аудитории стояла мертвецкая тишина, студенты печально смотрели в потолок большими зрачками.

Я глянул в билет и поднял руку.

– В чем дело? – Шагов смотрел мимо меня.

– А можно без подготовки? – выпалил я. В голове моей стоял шорох перелистываемых страниц с формулами.

– Готовьтесь, готовьтесь! – приказал доцент, – что за безответственность?

– Но мне не надо готовиться, я знаю!

Отвечать на первый вопрос я начал сходу, прикрыв глаза. Я считывал из памяти, мысленно перелистывая страницы.

– Так, ну, ну, – прервал Шагов, – давайте второй вопрос!

Тем же манером я переключился на нужную страницу в бешено работающем мозгу и начал тарабанить.

– Так, так, так. Третий! – приказал доцент.

Я отчеканил третий.

– А теперь выдайте мне схемку такую-то и объясните принцип работы!

Я выдал.

Шагов встал, попросил у аудитории внимания и вполголоса сказал:

– Я работаю в вузах вот уже двадцать пятый год. Но сегодня впервые увидел студента с блестящим знанием моего предмета! А посему заявляю вам, что впервые в своей практике я ставлю оценку «отлично» после «неуда», зная, что она идет в диплом! Вот так надо знать мой предмет!

И сел.

В полуобмороке от напряжения я забрал зачетку и негнущимися ногами отмаршировал прочь, подальше от этого жутковатого места.

Эпилог.

1. Через три дня вся информация по предмету выветрилась из головы. Я снова стал нормальным человеком.

2. Любовь затихла, вышибленная, вероятно, более доминантным чувством страха.

3. Больше таких фокусов я не вытворял.

4. Подход к теме любви и женского пола стал более прагматичным и сдержанным, подтверждая чеховскую идею о том, что если в стакан с прокисшим пивом плеснуть чуток скипидару, добавить жженных «Петербургских Ведомостей» и выпить, то будет уже не до любви. Разумеется, чеховские слова я привел по памяти. Не ручаюсь за точность.

Но за смысл ручаюсь головой!

Друг

В конце января 1991 года я ехал на машине друзей из Кармиеля в Хайфу.

Прошла всего неделя, как я попал в Израиль, а новые впечатления разрывали голову. А как же? Январь – а на дворе плюс восемнадцать, яркая, броская зелень, цветы невообразимой красоты и никакой, вроде, войны!

В том-то и закавыка, что война шла. Ежевечерне прилетали приветы от маньяка и мы имели сомнительное удовольствие наблюдать в черноте израильского неба инверсионные следы Скада и встречавших его ракет Пэтриот, иногда сбивавших его – и тогда мы видели фейерверк от осколков, а иногда пропускавших – и тогда он летел дальше, за гору Кармель в Средиземное море.

Очень удивились мои друзья, когда впервые увидев летящий на наши головы Скад, я поднял лицо в обязательном тогда противогазе и крикнул: Привет, Валера!..

Тут вначале надо прочесть следующее:

http://www.livejournal.com/users/artur_s/2004/10/25/

А к Скаду этот мой рассказ имеет отношение вот какое.

Я руководил неким отделом в НИИ, и тематика нашей работы предполагала много электронных разработок, а соответственно, у меня была, кроме секторов-разработчиков, и лаборатория, где изготавливались и собирались блоки электроники.

Как-то звонит Валера, с которым мы до этого долго не виделись – оба были заняты по работе.

– Старик, – говорит он мне, – до зарезу нужна такая-то микросхема, не поможешь, у тебя наверняка есть?

Я знал, что эта штучка применяется исключительно в спецтехнике, потому что и сами мы работали в определенном направлении тоже.

– А ты где сейчас? – спрашиваю.

– Так я уже полгода руковожу кафедрой, – говорит.

– Не дам, – говорю.

– Чего так?

– А чего ты не позвал меня обмывать новую должность?

Вот так поговорили. Я ему, естественно, помог с этой микросхемой, и не только. Знал тогда уже, над чем работает Валеркина кафедра, но не думал, что эта микросхема долетит так далеко, аж в Израиль, да по мою душу!

Конечно, в нас летели модифицированные корейские Скады, но ведь базировались они на советских разработках моего друга и, как оказалось, не без моего участия! Круг замкнулся. Философия в действии: Не рой другому яму, в нее свернешься сам!