Последняя надежда творцов - Иван Афанасьев

— А кто еще должен заниматься шпионами? — с деланным изумлением спросил следователь.

— К-какими шпионами? — в свою очередь изумился Юрий.

— Обычными, — зевнул следователь. — Например, Мирицким. Я Вам охотно верю, молодой человек, что Вы ничего не знали о тайной деятельности Мирицкого. В самом деле, не будет же он всем и каждому признаваться в шпионаже.

— Но, товарищ следователь! — воскликнул Юрий. — Какой из Мирицкого шпион? Да и что такого секретного мог он знать?

— Много чего, Кондрахин, — следователь выдержал многозначительную паузу, — Мирицкий — профессор, общается с самыми разными пациентами, включая представителей командования Красной Армии, государственных деятелей и так далее. Очень удобное прикрытие. Поэтому нам так долго не удавалось выйти на его след. Но еще много в этом деле неясного. Например, полный состав шпионской сети, организованной Мирицким, его связники, диверсионные планы. Надеюсь, Вы комсомолец? Вот и помогите следствию с комсомольской энергией и ответственностью. Многого Вы, конечно, рассказать не можете, но одна зацепка, другая, глядишь, и вся цепочка вытянется.

Голос следователя был мягок, а тон доброжелателен. Да и как иначе? Он доверительно беседует с комсомольцем, и не просто беседует, а просит о помощи. Правда, начало этой беседы несколько… иное было. Но это можно опустить, мало ли какими проблемами был занят следователь. Вот только Мирицкий — не шпион. Это Юрий знал точно.

Любой разведчик немедленно скроется, едва над его головой станут сгущаться тучи. А над Мирицким уже не тучи — молнии блистали. А самое главное — пакет с материалами их экспериментов, которые Семен Митрофанович передал в прощальный апрельский вечер. Стало быть, сладкоголосая речь следователя лжива от начала до конца. Как было лживо партийное собрание института. "Страна параноиков", — припомнил Юрий выражение Мирицкого.

Внезапно дверь кабинета без стука отворилась. Быстрым шагом к столу прошел молодой человек в форме, наклонился и что-то зашептал следователю на ухо.

— Кто это допустил? — в голосе следователя звучала угроза. — Разобраться и примерно наказать. Выполняйте!

Юрий не слышал, что сказал один чекист другому. А прозвучала всего одна фраза: "Мирицкий повесился в камере". И это коротенькое сообщение повлекло за собой последствия, напрямую затрагивающие Юрия Кондрахина.

Поначалу следователь предполагал осуществить беспроигрышную вербовку студента. Теперь же обстоятельства изменились. Спектакль, в котором Мирицкому отводилась одна из главных ролей, все равно должен состояться, пусть и с другим составом исполнителей. Что ж, этот студент вполне подходит на роль: был близок с Мирицким, на собрании пытался проголосовать в его защиту, неоднократно бывал у него дома. Маловато, конечно, но это ведь начало. Заговорит.

Выбравшись из кресла, следователь плавно подошел к Юрию. При небольшом росте был он жилист, как одичавший кот. Поравнявшись с Кондрахиным, следователь без замаха ударил его в ухо ладонью, сложенной лодочкой. От такого удара порой рвутся барабанные перепонки. Оглушенный, Юрий кубарем покатился со стула. Уже на полу его настиг подлый удар ногой в пах, от которого потемнело в глазах.

— Душеспасительные разговорчики закончились, — зашипел, склонившись над ним, следователь. — Встать! Живо к столу!

С трудом поднявшись, студент сел за стол. Следователь положил перед ним чистый лист бумаги и свою замысловатую ручку.

— Пиши: я, Кондрахин Юрий Николаевич, год рождения, адрес, студент такого-то учебного заведения, был завербован вражеским агентом Мирицким…

— Этого я не стану писать, — Юрий решительно отложил ручку.

В то же мгновение от несильного, но чрезвычайно болезненного удара в кончик носа слезы брызнули из его глаз.

— Будешь! — прошипел, стоя позади него садист в военной форме.

Гнев и ненависть охватили Юрия. С каким наслаждением он приложился бы к этому желтому черепу, словно к волейбольному мячу. Но он знал, что не справится. Ни молодость, ни спортивная подготовка в этом здании ничего не значат. Переполнявшее его возбуждение и ярость требовали выхода. И тогда он с поразительной ясностью представил, как ручка-стилет прыгает со стола и вонзается в вытаращенный от удивления правый глаз следователя.

Он представил это и услышал позади себя глухой звук падения. Опасаясь очередного подлого удара, Юрий медленно обернулся.

Следователь лежал навзничь, раскинув руки с пожелтевшими от табака пальцами. В его правой глазнице торчала ручка-стилет. Чернила подтекали из пера, смешиваясь с кровью.

Юрий был настолько ошеломлен, что мысли не слушались его. Он вскочил со стула, вновь сел, охватил голову руками. Что делать? Он пропал! Сейчас кто-нибудь зайдет сюда… В кабинете их двое, один убит. На ручке отпечатки пальцев Юрия. Что делать?!

Юрий кинулся к двери — и остановился. У выхода — пост, в коридорах — сотрудники НКВД. Окно кабинета закрыто решеткой.

Он заметался по кабинету, охваченный животным ужасом. Бежать! Но как? Куда? Юрий не знал, что следователь должен подписать пропуск на выход — он впервые оказался в подобном учреждении. Но инстинкт подсказывал, что препятствий на пути не избежать.

"Я мышка, маленькая серая мышка", — шептал он, проходя мимо равнодушного дежурного на посту. Тот даже не повернул головы и не поднял глаз.

На улице солнце ослепило его, но яснее от этого не стало. Наверное, он производил странное впечатление на прохожих своей бледностью и растерянным видом. Но Юрий этого не осознавал, а может быть, и выглядел он относительно нормально. Ноги понесли его к вокзалу.

В состоянии испуга человек стремится туда, где он раньше чувствовал себя в безопасности. Это хорошо известно полициям всего мира — потому они успешны в своих поисках. Юрий этого не знал, и поступал как обычный беглец. Он вспомнил свой дом и направился к Курскому вокзалу.

Мелькнула мысль: позвонить в общежитие, Марине, но ее он сразу отбросил. В памяти всплыли глухие намеки однокурсников на прослушивание телефонов, на густую сеть осведомителей НКВД — не всему он верил и сейчас, но…

Лучше перестраховаться. Пусть Марина узнает, что он вынужден скрываться, от Лидки Ветровой. То, что они с Мариной знакомы, знал только Юрий. А его знакомство с Лидой мало кому известно. Решено. Из Орла он напишет Лидке, и она все передаст Марине.

В кармане звенела какая-то мелочь, но брать билет Юрий не собирался. Дойдя до товарной станции, он отыскал готовый к отправке грузовой состав, забрался на платформу с новенькими тракторами и ничком свернулся на полу кабине одного из них.

Мирный звук молотка обходчика, проверяющего буксы, понемногу вернул его рассудок к осознанию действительности. Итак, его теперь обвинят в убийстве, которого он реально не совершил. Никаких шансов на оправдание у него нет. До Орла он, предположим, доберется, но что делать дальше? Прежде всего, раздобыть немного денег, чтобы добраться до бабки. Поезда туда не ходят, и вообще деревня глухая. Это и к лучшему, можно будет какое-то время отсидеться. А потом? Ладно, успокаивал он себя, нет не решаемых проблем. Страна необъятна. Неужели он не затеряется? Главное, не надо отчаиваться. Конечно, на врачебной деятельности придется поставить крест. Марина?… Что-нибудь со временем придумаю, решил Юрий.

Состав мерно отсчитывал рельсы, долго простоял в Туле, еще дольше в Скуратово. Кондрахину в голову лезли непрошенные вспоминания…

Вот он заклеивает своей подслеповатой бабке икону Николая Угодника портретом Маркса, а та продолжает истово молиться не заметив подмены. И отцовский подзатыльник в награду, с наукой: не мешай другим жить, как они хотят. Вот он, мальчишкой, отрезал кошке половину хвоста — и как же его били соседские мальчишки, которые ту кошку прикармливали. Зачем он тогда это сделал? И сам не знает… Боже, как много сделано того, за что теперь мучительно стыдно!

В Орел прибыли уже поздно вечером.

Юрий спрыгнул загодя, когда поезд замедлил ход. До родительского дома Кондрахин добрался в считанные минуты — хотя бы предупредить, что он попал в беду. Его угнетало, что отец, скорее всего, сочтет его виновным. Но перехватить хотя бы пару рублей — в его положении совсем не лишнее. И совершенно не возникала мысль — в силу жизненной неопытности и шока, в котором он до сих пор пребывал, в какое двусмысленное положение он ставит всю родню одним только фактом появления здесь. Еще издали он заметил призывно светящееся окошко на кухне: родители любили чаевничать вечерами. Юрий приблизился к палисаднику, обдумывая, войти в дверь или постучать в окно. В этот миг сильные руки крепко схватили его с двух сторон, а в лицо уперся луч карманного фонарика.

— Он, — сказал голос из темноты.

Зажатый в "воронке" между двумя конвоирами, Юрий наконец-то вспомнил о допущенной им досадной оплошности. В московском кабинете следователя он оставил на столе недописанный лист со своими анкетными данными. Догадайся он забрать его, получил бы приличную фору во времени. Конечно, рано или поздно его вычислили бы. Раз вызвали повесткой, значит, фамилия его фигурировала в деле Мирицкого. Но, наверно, там значилась не одна фамилия. А так он прямо указал на себя.