Эротический и эротизированный перенос - под ред. М. Ромашкевича

Тем не менее, Валлерштейн признает наличие прочных и важных инсайтов в работе о любви в переносе: 1) осознание Фрейдом частой встречаемости эротических чувств, пробужденных обстановкой лечения, и тех технических и моральных опасностей, к которым они приводят; 2) выделение им небольшой группы пациенток, для которых эротическая любовь усиливается как сопротивление и неспособна прекращаться; 3) разработка им технических предписаний по обращению с такими переносами — "правило воздержания" и нейтральности со стороны аналитика. Валлерштейн отмечает, что все эти проникновения в сущность любви в переносе были сделаны в контексте топографической теории. Последующее развитие структурной теории дало возможность более комплексного понимания этих феноменов и соответственно усовершенствования технических предписаний. Например, нейтральность, которая в топографической теории рассматривалась как по существу синонимичная воздержанию, теперь соответствует императиву, чтобы аналитик оставался равноотстоящим от манифестаций эго, ид и суперэго пациента(ки), в то время как воздержание сохраняет свой смысл отказа удовлетворять либидинозные и агрессивные влечения пациента(ки). Особенно полезен обзор Валлерштейном тех путей, которыми, по мнению различных теоретиков, достигается предрасположенность к развитию чрезмерных эротических переносов (теперь называемых эротизированными переносами) и тех причин, по которым они могут оказаться неподдающимися воздействию. Среди других формулировок он рассматривает выявление Раппапортом "интенсивности голода доэдиповой и зависимой привязанности у этих пациенток".

Рой Шафер, отмечая широту охвата работы Фрейда, несмотря на ее краткость, рассматривает ее с пяти направлений, соответствующих основным ее положениям, и в то же самое время отмечает "присущие ей ограничения и спорные моменты". Сила Фрейда, считает он, заключается в присущем ему даре "разрушения общепринятых границ" мышления путем подчеркивания "степени отличия", а не различий в природе вещей. В рецензируемом эссе Шафер отмечает, что в узком смысле Фрейд показывает непрерывность между любовью в переносе и подлинной любовью, а в более широком — непрерывность между аналитическими взаимодействиями и связями в реальной жизни. Однако признание Фрейдом непрерывности между любовью в переносе и "обычной" любовью не привело его к разработке современных формулировок (таких, как у Лёвальда), которые открывают возможность новых форм восприятия себя и других и поэтому "новой" любви в защитных рамках анализа. Очевидно, Фрейд не смог довести свои прозрения до логического завершения потому, что еще не была развита эго-психология — подход, дающий возможность сохранять концепции детерминизма и непрерывности и все же оставлять в теории место для нового и автономного.

Второй аспект, к которому обращается Шафер, — это умение справляться с эротическим переносом. Эротический перенос заменяет воспоминание действием, но в то же самое время является окном в бессознательное. Здесь также понимание Фрейда было ограничено, так как он все еще основывался на топографической теории. Поэтому он уделял чрезмерное внимание тому, чтобы сделать бессознательное осознаваемым, считая это единственным целительным фактором.

Размышляя о том, почему Фрейд интересовался любовью в переносе прежде всего как сопротивлением, а не формой коммуникации, Шафер обращается к третьему направлению — контрпереносу. Он полагает, что хотя глубинные постижения Фрейда сокрушали основы, тем не менее они оставались рудиментарными в том отношении, что Фрейд писал до того, как была понята полезность контрпереноса для интерпретативной работы. Шафер остроумно предполагает, что у Фрейда был контрперенос к контрпереносу, выраженный его верой в возможность реагирования аналитика тотально рациональным образом — разновидность мифического контроля и господства.

Часть контрпереноса Фрейда была авторитарной еще и в другом смысле. Рассматривая четвертое направление, Шафер высказывает мнение, что Фрейд придерживался патриархального предубеждения, отдавая мужчинам главенствующую роль, и это помешало ему дать сбалансированный охват других форм любви в переносе (различные родовые перестановки).

Наконец, пятое направление представляет собственный постоянный интерес Шафера, он рассматривает эссе Фрейда с точки зрения "позитивизма, перспективизма и авторского комментария". Здесь он конструирует предположительные главные отличия между кляйнианской и фрейдовской интерпретациями любви в переносе, противопоставляя их друг другу для того, чтобы высказать мнение, что герменевтический взгляд "обеспечивает знание, которое недоступно при традиционном позитивистском подходе". Наряду с понятиями материальной и психической реальности Шафер вводит понятие повествовательного предпочтения.

Макс Хернандез предпочел сосредоточить внимание на том, что в работе Фрейда говорится о любви в переносе, женской сексуальности и общепринятой морали. Фрейд разъясняет, что "любовь, подобно любому другому в психической реальности, подвержена навязчивому повторению". Хернандез полагает, что знание психической природы любви помогает защищаться от тенденции к контрпереносу. Он обращает внимание на парадокс, что в то время как в реальной жизни неврозы препятствуют способности к любви, в ситуации лечения именно любовь препятствует способности к инсайту. Когда возникает любовь в переносе, вмешивается страсть. И еще один парадокс: любовь — и мотор аналитического исцеления, и главное препятствие к нему.

Хернандез также рассматривает ситуацию, в которой любовь в переносе предстает "куском реальности, посягающим на иллюзорное состояние данного процесса". Субъект, испытывающий любовь в переносе, претерпевает некое изменение, "субъект анализа, который говорит, и тот субъект, о котором "она" говорит, по-видимому, становятся одним и тем же". Хернандез умело описывает это, как ситуацию, в которой аналитическое пространство уменьшается. Но он не рассматривает эту проблему как такую, в которой возникает новая реальность. Вместо этого он видит, что другой субъект занимает центр сцены, а именно, аналитик, которому пациентка адресует свои желания. Для Хернандеза эта головоломка, когда перенос рассматривается как одновременно иллюзорный и реальный, означает, что аналитик должен проводить анализ вдоль среднего курса: "между сциллой отстраненного искусства толкования (герменевтики) и харибдой аналитического "реализма". "На этом пути воссоздается промежуточная область между болезнью и реальной жизнью, о которой Фрейд говорил в статье "Воспоминание, повторение и проработка". Когда это успешно осуществляется, аналитик восстанавливает для пациентки пространство между ее эго и ее рассуждением. Что касается родового паттерна Фрейда — мужчина-аналитик, женщина-пациентка, — Хернандез проницательно замечает, что эта парадигма содержит эхо первородного греха и искушения Адама Евой.

Бетти Джозеф, подтверждая важное значение зачатков прозрений Фрейда по поводу любви в переносе, предлагает два важных пути, по которым они должны быть расширены. Во-первых, она подчеркивает необходимость расти прения концепции любви в переносе до включения переноса объектных отношений в целом, привычных отношений и поведения, привносимых пациентом во взаимоотношения с аналитиком. В важном глубинном проникновении она настаивает, что "то, что привносится, это не просто фигуры из прошлого, из текущей истории жизни пациентки, но составные фигуры внутренней фантазии, которые выстраивались с самого раннего младенческого возраста, конструируясь из взаимодействий между реальными переживаниями и фантазиями и импульсами на них младенца" . Открываемая ею перспектива важна для противодействия любой длительной редукционистской позиции, что перенос — не более чем повторение более раннего отклика на реальную ситуацию. В своем втором важном положении Джозеф подчеркивает, что любовь в переносе не может быть понята на языке одного лишь либидо; мы также должны принимать во внимание деструктивное влечение. Но, как отмечает Джозеф, когда Фрейд писал о любви в переносе, оставалось еще пять лет до придания им определенной формы своему пониманию агрессии и деструктивности. Литературный набросок приводимого Джозеф случая — важный пример роли, играемой агрессией в переносе, воплощающем садомазохистскую любовь.

В своем вкладе Мертон Гилл расширяет диалог о переносе и любви в переносе еще другим образом. В работе Фрейда он усматривает диалектическое напряжение между двумя перспективами психологии одного человека и двух людей. Гилл пишет об этом так: "Если анализант рассматривается как закрытая система сил и контрсил, перспективой будет один человек. Если аналитическая ситуация рассматривается как взаимоотношения между двумя людьми, перспектива включает в себя двух людей, и аналитик является участником в этой ситуации". Хотя, как представляется Гиллу, Фрейд мечется между двумя этими точками зрения, стимулом для любви в переносе он в большей мере считает движущие силы пациента или аналитическую ситуацию, а не личность аналитика. Но Гилл не хочет выключать аналитика из данной ситуации. Он цитирует Рэкера относительно того, что аналитик, помещая соответствующую табличку на дверь, уже является соучастником того, что происходит в анализе. Гилл считает, что адекватная аналитическая установка постоянно должна принимать во внимание как перспективу одного человека, так и перспективу двух людей, с выходом на передний план в каждый конкретный момент одной из них.