Ворожея из Загорья (СИ) - Нуждина Ирина

А тут как назло прямо сил не осталось, мухоморовка заиграла в крови новыми красками. Любава привалилась к бревенчатой стене и сама не заметила, как глаза закрылись

— "Где ты? Где ты, суженая?" — далёкий, глубокий, чувственный мужской голос проникал прямо в сердце: — "Ищу тебя да не вижу, спасение моё, сокровище милое…".

Любава встрепенулась. Сердце бешено стучало, к щекам прилила кровь, в глаза, казалось, попало множество мелких осколочков.

— "Да что же это за ерунда такая? Паскудство какое выделывает зелье Ягини, похотливец её дери!"

А между тем каким то невиданным способом все перины были приведены в порядок и разнесены наверх, по местам. Наверное, оплошавший анчутка так выражал свои извинения.

Царевна тяжело поднялась и, растерянная, побрела в свои покои, порешив с утра выяснить у Старейшей, что это было за знамение. Она не знала, что утром вся её судьба окажется переписанной, оставляя беззаботную юность позади навсегда. Впереди лежали дальняя дорога да неведомая пока доля.

Глава 2

Велибор привык отбиваться от нападок старших братьев легко, играючи. И когда в очередной раз прилетело прямо в лоб от Путяти, только рукой потёр пострадавшее место да пошёл тяжёлой поступью хромоногого в свой уголок. Братья хоть и издевались над ним с малых лет, но побаивались и любили своего колченогого младшенького, вымахавшего большим и сильным. Молча уйти ему, обиженному, не дали.

— Велибор, давай с нами на охоту? — задорно спрашивал Деян. — Мы большого зверя загнали, поехали добъём, привезем добычу? С твоей силой быстро управимся! А не поедешь, Путятя с Гостомыслом тебя в салки загоняют! Ну, давай, поехали!

— Поезжайте без меня, я отцу помогать останусь, — угрюмо повернулся Велибор.

Что-то беспокоило его с самого утра. И день хороший и мать сегодня лучше себя чувствует, но иголочка предчувствия всё глубже проникала в нервные окончания. К тому же, Велибор совсем не любил охоту: есть домашняя скотина, с древнейших времен согласившаяся отдавать человеку всё, чем богата, за сытую и относительно спокойную жизнь, а лесные животные не соглашались, за что же их обижать? Велибор сам себе пообещал, если приволокут живого медведя, отберёт и вылечит. Это же символ рода, не хватало ещё его на амулеты разбирать.

— Ну что за орясина?! Ему бы с нами на охоте побегать, зверей посвистом попугать, кикиморок погонять, нет, он дома остаётся… Ладно, лапы тебе медвежьей не видать в амулете, разберём между собой! Поехали, братья, медведь-шатун покажет, кто тут бздун! — молодые парни, повизгивая от ожидания веселья, помчались на своих скакунах в сторону леса.

***

Зверь был тёмным, как мир, из которого он вышел. Из чужого, мрачного, злого мира выкинула это отродье родная стихия, проклиная и освобождаясь от него. Голубое небо и зелёная дубрава закружили голову, свежий ветерок забивал осипшее от злобы горло, неприятно щекотал вздыбленную шерсть. День изменял зверя выворачивал наизнанку, обнажая настоящий облик, но скрывая истинную сущность.

Вдруг, повеяло человеческой плотью, беззаботностью, чистотой; трое молодых юношей, погодки, не иначе, приблизились к перевёртышу. Решив, что добыча попала в их хитрую ловушку, помчались домой за оружием и волокушами. Ну, что же, зверь сам поймает их, попробует и поймёт их мир, а потом завоюет…

Вместо огромной туши медведя осталась изумительно красивая белокожая, черноволосая женщина, совершенно обнажённая. Глаза — холодные, изумрудные, завораживающие, закрылись когда зубы впились в шею незадачливой лани, посмевшей подобраться слишком близко. Женщина упала на колени и то ли прорычала, то ли простонала "Миррррррааааааа", после опьянённая кровью упала на зеленую лесную подстилку и отключилась.

Трое братьев весело мчались за почти пойманной добычей, пока их скакуны на полном ходу не остановились, испуганно заржав и сбрасывая седоков. К месту возможной лёгкой поживы юноши добирались пешком, без шуток, глухо посылая проклятия хромому брату-вещуну. Наверняка это он заговорил скакунов, а конюх был пособником.

Увидев прекрасную девушку, лежавшую на земле, братья застыли от изумления. Она открыла глаза, и будто зелёный туман поднялся с топи. Пахло хвоей, пожухлой листвой и чем-то очень незнакомым…впрочем…мысли терялись, путались, исчезали, оставалась только она, незнакомая, прекрасная, могущественная. Мирра.

Никто не скажет, как братья узнали её имя и какая сила заставила их подчиниться ей полностью, без остатка отдать себя на милость неведомой и прекрасной силе. Гостомысл первым упал на колени, протягивая руки, следом Путятя и Деян.

— " Готовы служить тебе Мирра".

Колдунья повела очами, велела одеть себя, не размыкая уст, а затем тихо, пробуя на вкус чужую речь произнесла:

— Отведите меня в ваши палаты, остановлюсь у вас, мои новые подданные.

***

Колом встало предчувствие. Велибор места себе не находил, на их царский терем разом упала странная, глухая тишина, даже домашнего шума от рабочего люда стало не слышно. Он бросил недокованный лемех, окатил себя холодной водой и спешно похромал из любимой кузни, стараясь поскорее добраться до покоев матушки.

Посреди комнаты в льющихся из просторного окна лучах солнца стояла кровать царицы, на которой лежала бледная и исхудавшая женщина. Неведомая болезнь сразила мать почти год назад, и ни один знахарь не мог определить причину и найти лекарство. Царица Радмила сама была целительницей, и её сыну-вещуну давно казалось, что она точно знала причину своего недуга, но не спешила с ним бороться.

— Велибор, сынок, я ждала тебя. Сегодня мой последний день…соколята мои первые уже в плену…даст Сварг, когда-нибудь освободятся, отца пленят… — женщина задохнулась, очень уж спешила рассказать о беде своему младшему сыну, закашлялась, изо рта пошла кровь.

Уххх, как испугался нетрусливый Велибор, быстро подошёл, взял голову матери в ручищи, заговаривая нестерпимую боль. Кровь остановилась. Сплюнув последнюю, что мешала говорить, мать продолжила:

— Лето назад, я нашла червоточину, начала её замуровывать…но, видно, плохо вышила заклинание…не аккуратно стежки наложила…через пальцы и пришла ко мне хворь, — мать притянула лечебные руки сына, немного полежала, утешая боль. — Я видела, что планирует существо из червоточины…ей не вернуться назад, потому жить…здесь будет. Сильное создание, злое…Сегодня с ней встретились твои братья, они уже в её власти… едут сюда, как приедут, и отец будет во власти чудовища…Тебе с твоим даром повезёт больше…не знаю, как долго, но ты сможешь стоять. Сынок… я с одной очень сильной царской семьёй сговорилась…жаль, что поздно, всего месяц назад…Если бы было время…если бы эту червоточину мне помогла зашить сильная ведунья… — царица опять впала в беспамятство, ошарашенный Велибор не знал, что делать, чувствуя, как последние капли жизни истекают вон из материнского тела.

— Сынок, они обещали помочь нашему царству…Обещали, что примут любого беженца, да я всё не решалась…вот и дотянула до большой беды. Царство Загорье…дочка у них есть…ворожея…Любава… — жизнь исчезла, последнее слово хрустальным звоном отдалось в душе вконец посмурневшего Велибора.

Дом опустел мгновенно, а у ворот послышался топот копыт, раздались голоса подъезжающих всадников. В самое сердце царства Снегиря явилось древнее существо, исторгнутое из родного ему мира, ижажда власти его чёрной пеленой накрыло город.

Глава 3

Утром Любава поднялась выспавшейся на собственноручно взбитой перине. Бока, привыкшие к жёсткому ложу и ударам, обволакивало пушистое облако, нежило и уговаривало никогда не вставать. Сладко потянувшись, девушка глянула в окно, и хорошее настроение исчезло быстрее, чем ветры лешего в пятничную попойку.

Нарядные флажки трепетали на сквозняке, повешенные в честь прибытия женихов. Досада перерастала в раздражение с тонкими нотками гнева. Особенно свински себя вёл вон тот флажок, ближайший к её окошку. Трепетал и хлопал, как умалишённый. Радуешься, да? Женишков привечаешь? На тебе!