Апостол любви. Воспоминания о митрополите Антонии Сурожском и другие - Валентина Матвеева

Личная встреча и первая беседа с Митрополитом Антонием произошла через десять лет.

Я приехала в Лондон впервые в 1989 году. Друзья, провожая, говорили: «Счастливая, Владыку Антония увидишь».

Шла страстная неделя, я ходила на службу каждый день и видела его. Он был строг, сосредоточен, служил, внимая глубинам своего сердца, недоступен. Невозможно было представить, что я задаю ему свои вопросы, говорю с ним.

Наступила Пасхальная ночь. И в этом всеобщем ликовании объединяющей любви, когда знакомые и незнакомые обнимали друг друга, путая английскую речь с русской, я решилась подойти к Владыке Антонию. Он давал целовать крест и благословлял верующих. Приложившись к кресту, я представилась и попросила о встрече. Он махнул рукой в сторону свечного ящика: «Подойдите к старосте Анне Гаррет, она вам даст мой телефон».

Анна Гаррет недоверчиво посмотрела на меня, телефон дала неохотно. Я поняла – покой Владыки берегут.

С трудом выдержала два дня и позвонила ему. Мы договорились о встрече. Стала думать, что бы ему принести в подарок. А мне говорят: «Пирог испеки и принеси». Но то ли в Англии дрожжи не те, то ли плита другая, только пирог никак не поспевал к сроку. Я вынула его из духовки недопеченным.

Ровно в назначенный час я нажимала кнопку звонка на двери храма, под которой было написано «Bishop» (Епископ). Дверь тут же открылась, за ней стоял Владыка Антоний. Он провел меня в маленькое помещение – ризницу и приемную одновременно.

Это была небольшая комната за Алтарем, в которой всего-то и было: стол, накрытый клеенкой, на нем электрическая плитка, а на плитке – алюминиевый чайник. Еще были деревянная скамья и стул с высокой спинкой. Опрятная бедность.

Я нервничала. Листок с записанными вопросами куда-то подевался, пирог сковывал руки, и я, набравшись смелости, призналась:

– Владыка, я принесла Вам пирог, но он, по-моему, не допекся.

Он взял у меня из рук несчастный пирог и с улыбкой сказал:

– Не пропадет.

Напряжение было снято, мы начали беседовать. Я спрашивала – он отвечал. Я все пыталась «встать на цыпочки» и задавать «умные вопросы», но вскоре перестала. Это получилось само собой. Беседа шла – словно между давно и близко знакомыми людьми.

Он так умел слушать, что ты невольно раскрывался до донышка. Донышко, впрочем, было не таким и глубоким. Потом, придя домой, и вспоминая эту встречу, я хваталась со стоном за голову: «Как я с ним разговаривала! Потеряла дистанцию. Забыла, кто он и кто я!»

Но в следующую встречу все повторилось. Расстояние исчезало после первых слов…

В том же 1989 году мне посчастливилось побывать на ежегодной конференции Сурожской Епархии. Она проходила за городом, в Эффингаме, где для этого было арендовано здание школы-интерната.

Со всех православных приходов Англии сюда съехались люди: слушали доклады, вместе молились и отдыхали.

Кончался май, наступал июнь, все цвело. Снятую для конференции школу окружал ухоженный двор, все было ярким: синяя вода в бассейне, ярко-зеленый газон, рыжие лошади за оградой и постоянное ощущение счастья, раскованности душевной: вокруг были знакомые и незнакомые люди, открытые, щедрые, дружелюбные, словно Пасха продолжалась!

И рядом ходил Владыка Антоний. В сандалиях на босу ногу, в стареньком выгоревшем подряснике – быстрый, прямой. Только что с ним кто-то фотографировался, а теперь он разговаривает в тени дерева, а вот он сидит прямо на газоне в окружении нескольких человек…

Кто-то отдал мне свой купальник, кто-то сказал, что из любого автомата можно позвонить в любую страну, а мы были в это время в конюшне, смотрели лошадей, и там стоял телефон-автомат. Собрали мелочь, вложили мне в ладонь, и я прямо из конюшни позвонила в Ленинград. Эффингам – рай… Страна своих, где все любят всех – таким он остался у меня в памяти.

Утром не явился один из докладчиков. Владыка Антоний, перегнувшись через ряд кресел, положил мне руки на плечи:

– Валя, вы сделаете доклад?

– Да! – ликующим голосом отвечала я, – о чем?..

– О чем хотите!

Ирина фон Шлиппе, переводившая «доклад», предупредила меня: «англичане могут слушать только полчаса».

О чем я рассказывала? О своей работе. Я только что сняла фильм «В поисках Санкт-Петербурга», в нем билась радость начала перестройки, в нем люди перед камерой вели себя так раскованно, вдохновенно, будто всю жизнь давали интервью, в нем народ несколько суток стоял в оцепленении вокруг «Англетера», а «Англетер» все-таки взорвали, и так получилось, что только мой оператор Саша Рачков снял этот взрыв, а потом КГБ гонялось за этим материалом.

С прихожанами

В фильме была снята канонизация Ксении Блаженной. В нем было начало, ожидание, надежда, свежий ветер, счастливые голодные лица молодых, в нем академик Александр Панченко рассказывал о мистике, душе и духе этого странного, зачарованного, умышленного, построенного на Петровских ересях, города, заплатившего за это революцией и блокадой, и всей своей трагической и прекрасной судьбой.

В нем была та Россия, о которой в Англии ничего не знали.

Я поглядывала на часы, Ирина синхронно переводила. Я закончила ровно через тридцать минут. Зал зашелестел, заговорил, кто-то что-то сказал. Ирина шепнула: они хотят, чтобы ты продолжала. Я взглянула на Владыку Антония – он кивнул, и я продолжила…

В тот майский день 1989 года у меня и в мыслях не было, что через четыре года я сниму свой первый фильм о Владыке Антонии и назову его «Встреча». Но начало фильму было положено здесь, в Эффингаме, где я познакомилась со многими будущими его героями. Здесь завязались дружеские отношения, без которых невозможно было бы снять его. Люди, сидевшие в зале, будут возить съемочную группу по Англии, предоставлять кров, кормить и помогать во всем, чтобы запланированная Госкино пятидневная командировка продлилась пять недель, за которые мы сняли двадцать один час материала.

Не могу не рассказать еще об одном эпизоде в Эффингаме.

Мы обедали в гимназической столовой. Еда была простой, но изобильной: кукурузные хлопья, молоко, йогурт, ветчина, мюсли, зелень – каждый выбирал, что хотел.

Я доедала бутерброд с ветчиной, когда кто-то спросил у меня:

– Разве ты не будешь завтра причащаться?

Рука с бутербродом застыла, я онемела.

– Завтра будет литургия?

– Да. А сегодня вечером – исповедь.

Я со стоном опустила бутерброд на тарелку. Через три дня я уезжала в Россию и сама себя лишала последнего причастия из рук Владыки Антония.

Что делать? В отчаянии я бродила среди цветущих деревьев Эффингама. Он уже не казался мне раем. И вдруг увидела Владыку Антония. Кинулась к нему, сбивчиво рассказала обо всем: что уезжаю, что завтра причастие, а я не знала и съела мясо…

Он как-то весь потянулся вверх, распрямил плечи, приподнял голову, улыбка сошла с его лица, оно стало строгим. Передо мной стоял совсем другой человек и человек этот произнес:

– А я не в желудок буду Вам смотреть, а в душу!

Это было – царственное решение. До сих пор живу с чувством, что он мой грех взял на себя. Прости меня, Владыко! И вспомнились его слова из беседы, записанный мною в 1993 году:

«…бывает страшная порода людей, которые все знают, которые держатся устава во всех отношениях и в которых все есть, кроме самой малой искорки или капли крови и сострадания, которые готовы во имя устава церковного и собственной праведности человека разрушить, довести его до отчаяния, Это более страшная порода, чем преступники… И они забывают слова Самого Христа (потому что мое мнение можно ни во что не ставить). Спаситель Христос в двадцать пятой главе Евангелия от Матфея, в той главе, где читается о Страшном суде, спрашивает: вы голодного накормили? бедняка одели? больного посетили? человека в тюрьме тоже посетили?

Он не говорит ни слова о том: а вы во что верили? Он даже не говорит: верили ли в Бога? Он спрашивает только о том, как человечность в этом человеке проявлялась…

…А человек, в котором нет ни сердца, ни сострадания, ни любви, ни понимания, а только самоправедность, такому человеку и до Бога не дойти!»

Осенью 1989 года Митрополит Антоний приехал в Москву. Я разыскала его телефон и впервые решилась попросить о съемке. Он согласился сразу, говорил быстро, четко по-военному, словно экономил мое время:

– В четверг, в восемь вечера, в гостинице «Украина» вас устроит?

– Да, – отвечала я.

Четверг послезавтра. Надо было отпроситься с работы и найти в Москве камеру и оператора. Мои друзья по Высшим режиссерским курсам, жившие в Москве, помогли мне.

В четверг в восемь вечера в холле «Украины» меня ждал человек с камерой – молчаливый, замкнутый, мне показалось – высокомерный. Он работал на Центральном Телевидении – корреспондентом в зарубежных странах.

Мы поднялись наверх и увидели такую картину: в холле, перед номером Владыки сидели и стояли священники разных возрастов и, если так можно выразиться, званий. Очередь! Сердце у меня упало. Ровно в восемь в холл вышел Митрополит Антоний. С улыбкой оглядев всех нас, попросил священников подождать, а меня и оператора пригласил войти.