Марк Твен и Америка - А Старцев

Марк Твен умер 74 лет от роду, 21 апреля 1910 года.

4

Творчество Марка Твена можно подразделить на три главных периода.

К первому относятся юмор и сатира его молодых лет.

Это рассказы и очерки 60-х и начала 70-х годов; "Простаки за границей" и "Налегке"; в написанных Твеном главах "Позолоченного века" завершаются его ранние опыты в области социальной сатиры. В художественном отношении почти все, что создано Твеном в этот период, характеризуется преобладающей ролью американского юмора.

Бурлящая американская юмористика - стихия творчества раннего Твена. Американские историки литературы именуют этот жанр западным или неистовым юмором, а европейские исследователи сразу назвали американским. Американская юмористика родилась из фольклора, процветавшего главным образом на освоенных поселенцами в последнюю очередь западных окраинах США. Там, на границе или на Западе, этот фольклор отразил жизнь и нравы самобытной и примитивной, преимущественно фермерской цивилизации, формировавшейся в условиях суровой борьбы за существование. Если фольклор границы фиксировал в сочных гротескных образах жестокость и дикость изображаемой жизни, то и юмор, рожденный на той же основе, был "грубиянским" юмором. Беспардонность всей этой литературы отражала беспардонность самой окружающей жизни, разнузданность буржуазной стихии, регулируемой одним только правом сильного. А бравурный ее оптимизм был агрессивным и резко индивидуалистичным. Фермеры, мастеровые, торговцы, старатели - пестрый бродяжий люд американского Запада - жили надеждами на удачу, которая вот-вот дастся в руки, и взрывы грубого хохота заглушали стоны и жалобы слабых и гибнущих в непосильной житейской схватке.

Наиболее неприглядные стороны этой жизни уже отходили в прошлое, когда в середине XIX столетия молодая литературная школа на Западе стала их пародировать, создавая американскую юмористику, мало в чем соприкасавшуюся с современной европейской традицией.

Достаточно указать, что в поэтике американского юмора убийство рассматривалось как источник комических ситуаций.

В повествовательной технике американского юмориста господствовали два популярных приема. В первую очередь это - гротескное преувеличение, гипербола, тяготеющая к комическому абсурду. В других случаях это вопиющая недомолвка, снова ведущая к рассчитанному на комический эффект несоответствию. "Я раскроил ему череп и похоронил за свой счет", торжествующе сообщает герой одного из рассказов раннего Твена, которому не угодил часовой мастер. В другом месте читаем: "Я прикончил его как гадюку и с наслаждением содрал с него скальп" (речь идет о чистильщике сапог, надерзившем рассказчику). Ни часовщик, ни чистильщик сапог никак не заслуживали такой жестокой расправы, и рассказчик выступает здесь как кровожадный хвастун. Но он может выступить и в маске бесстрастного хроникера. Тогда он сообщает о жертве убийства с фальшивой непринужденностью: "На рассвете его нашли в переулке, где он спокойно дожидался приезда похоронных дрог".

Герой "Журналистики в Теннесси", одного из известнейших рассказов молодого Твена, поступает помощником редактора в газету "Утренняя Заря и Боевой Клич округа Джонсон" и знакомится с нравами своих местных коллег. Вот как он их рисует:

"...В дверях появился полковник с револьвером армейского образца в руке.

Он сказал:

- Сэр, я, кажется, имею честь говорить с презренным трусом, который редактирует эту дрянную газетку?

- Вот именно. Садитесь, пожалуйста... Кажется, я имею честь говорить с подлым лжецом, полковником Блезерскайтом Текумсе?..

Оба пистолета грянули одновременно. Редактор потерял клок волос, а пуля полковника засела в мясистой части моего бедра... Они опять выстрелили. На этот раз ни тот, ни другой из противников не пострадал, а на мою долю кое-что досталось - пуля в плечо. При третьем выстреле оба джентльмена были легко ранены, а мне раздробило запястье. Тут я сказал, что, пожалуй, пойду прогуляться... Однако оба джентльмена убедительно просили меня остаться и уверяли, что я нисколько им не мешаю."

Дальше в редакции "Утренней Зари" появляются новые посетители, одни из друзей газеты, другие ее противники, и обстановка становится еще драматичнее.

"Началась такая свалка и резня, каких не в состоянии описать человеческое перо, хотя бы оно было и стальное. Люди стреляли, кололи, рубили, взрывали, выбрасывали друг друга из окна. Пронесся буйный вихрь кощунственной брани, блеснули беспорядочные вспышки воинственного танца - и все кончилось... мы остались вдвоем с истекающим кровью редактором, обозревая поле битвы, усеянное кровавыми останками.

Он сказал:

- Вам здесь понравится, когда вы немножко привыкнете".

Этот заокеанский юмор не мог не озадачить европейских читателей, воспитанных на Диккенсе или Гоголе.

В своих "Простаках за границей" Твен на потеху американским читателям применил оружие американского юмора к европейскому материалу. От "милых европейских реликвий" не осталось камня на камне. Твен хохочет над римскими древностями, над средневековыми замками, над утонченными манерами парижан. Рассказывая о своем пребывании в Риме, он знакомит читателя со счастливо найденной им древней афишей, извещающей о гладиаторском бое, и с газетной рецензией, принадлежащей, как он утверждает, древнеримскому репортеру. Оба документа составлены Твеном в стиле новейшей американской журналистики, с широким использованием спортивного жаргона и рекламных приемов.

Твен развлекает своих соотечественников, выдумывая неправдоподобно смешные истории из европейского быта. Он с наслаждением описывает оторопь европейцев перед лицом свирепого американского юмора. Когда американскому гостю в музее показывают мумию фараона, он заявляет, что не интересуется "подержанными покойниками", но если есть "хороший свежий труп", он готов его посмотреть.

Так обстояло дело в "Простаках за границей". Однако весьма знаменательно, что в написанной сразу же вслед за тем повести "Налегке", новой книге, посвященной Америке (она имела и второе название - "Простаки у себя дома"), неистовый твеновский юмор как бы сразу утрачивает свою разрушительную направленность; напротив, он полностью дружествен по отношению к изображаемой жизни и даже содействует ее прославлению.

В "Налегке" Твен рассказывает о Неваде и Калифорнии своих молодых лет. Никогда еще Твен не смеялся так искренно и самозабвенно. В то же время все, о чем говорит писатель, вызывает его непритворный восторг.

"Население этих городов было текучее, беспокойное и энергичное. Удивительный народ! - так начинает Твен свою известную характеристику хлынувших на Тихоокеанское побережье США американских старателей. - Ибо, заметьте, здесь собралось двести тысяч молодых мужчин - не каких-нибудь слабонервных, жеманных юнцов в белых перчатках, нет - это все были крепкие, жилистые, бесстрашные молодцы, волевые и настойчивые, наделенные всеми качествами великолепной мужественности: это были избранники богов, цвет человечества... Удивительный народ, прекрасный народ!"

Твен и не думает скрывать от читателя, что единственной целью, которая привела этот "цвет человечества" в Неваду и Калифорнию, была пожирающая жажда богатства и что "избранники богов" заполняли досуг пьянством, картежной игрой и поножовщиной.

"...В игорных домах среди табачного дыма и брани теснились бородатые личности... а на столах возвышались кучи золотого песка, которого хватило бы на бюджет какого-нибудь немецкого княжества... Люди плясали и ссорились, стреляли и резали друг друга, каждый день к завтраку газеты сервировали своим читателям свежий труп, убийство и дознание..."

"Словом, - как бы подводит итог писатель, - здесь было все, что украшает жизнь и придает ей остроту".

Знакомя читателя с пылевой бурей в Неваде, "Невадским зефиром", Твен демонстрирует виртуозную технику американского юмора.

"Воздух был густо усеян одушевленными и неодушевленными предметами, которые летали туда и сюда, то появляясь, то исчезая в бурлящих волнах пыли. Шляпы, куры и зонтики парили в поднебесье; чуть пониже их были одеяла, железные вывески, кусты герани и черепица; еще пониже половики и бизоньи шкуры... уровнем ниже застекленные двери, кошки и маленькие детишки; еще ниже дровяные склады, легкие экипажи и тачки; а в самом низу, всего в тридцати - сорока футах от земли, бушевал ураган кочующих крыш и пустующих земельных участков".

Случись такая буря в Европе, ей не миновать бы от автора "Простаков за границей" жестокого порицания, но поскольку она в Америке, то вызывает лишь веселый, поощрительный смех. Природа ведет себя буйно, свободно и весело, как бы под стать населяющим ее людям.

Чтобы понять идейную сторону этих противопоставлений Америки "старой Европе" в творчестве раннего Твена, надо учесть, что в "Простаках за границей" он стремится задеть не столько самих европейцев, сколько тех из своих соотечественников, которые, как он полагает, не хотят отдавать должное оригинальности и самостоятельности американской культуры.